Операция длилась уже третий час. Мануэль немного успокоился после сообщения доктора Каррансы, прозвучавшего как приговор и теперь сидел в кресле в неудобной позе, сцепив пальцы рук на коленях. Долорес находилась тут же, рядом с сыном. Она прекрасно понимала его состояние и даже не пыталась приставать к нему с разговорами. На душе у нее тоже было очень тяжело, однако она умела скрывать свои чувства и сейчас молча обдумывала, что им делать дальше.

Хуан Антонио, извинившись, уехал. У него были неотложные дела в конторе.

Этой ночью Мануэль так и не смог сомкнуть глаз. Восемь лет он прожил с Ракель душа в душу, ни разу не сказав ей грубого слова. И теперь ему становилось жутко от мысли, что через несколько месяцев он ее потеряет. Днем Мануэль еще находил в себе силы крепиться. Ему не хотелось, чтобы его мать и сын видели, как он переживает, но наедине с собой он не мог и не хотел сдерживать слез.

Чтобы хоть как-то отвлечься от мучивших его мрачных мыслей, Мануэль поднялся, с минуту постоял у окна, потом вновь сел рядом с матерью и, вздохнув, проговорил:

– Мы должны набраться мужества, мама, самое страшное еще впереди. Ракель будет угасать на наших глазах.

Долорес посмотрела на сына. Она только сейчас обратила внимание, как изменился Мануэль за одни сутки. Его лицо осунулось, скулы заострились, после бессонной ночи вокруг его покрасневших от слез глаз обозначились темные круги. Глубокая печаль, безысходная тоска чувствовались во взгляде Мануэля, в каждом его жесте.

Долорес пристально посмотрела на сына, потом тихо произнесла:

– Нам захочется, чтобы время остановилось. Нет, – Долорес покачала головой, – не может быть, чтобы ей осталось жить только шесть месяцев.

– Это только прогноз, мама, – ответил ей Мануэль, – может быть больше, а может быть, и меньше.

Прошло еще около часа. Операция наконец закончилась, но к Ракель не пускали. Долорес вышла из дверей клиники, мрачные предчувствия одолевали ее. «Пусть Мануэль первый увидит жену после операции, все равно вдвоем нас к ней не пустят», – размышляла она. Долорес остановила такси, и через полчаса она уже стояла у алтаря одной небольшой старинной церкви в центре Мехико.

Долорес никогда не была слишком религиозной. Конечно, она, как и почти все ее сверстники, воспитывалась в строгих католических традициях, но ее бурный темперамент не позволял ей уделять много времени общению с Богом.

Однако в трудные моменты своей жизни Долорес всегда приходила в эту тихую церковь, чтобы облегчить свою душу покаянием или укрепиться в мужестве, которое так часто бывало ей необходимо.

Вот и сегодня она стояла перед алтарем, вкладывая в горячую молитву всю страсть своего сердца:

– Господи, прости меня за то, что я не стала перед тобой на колени. Ты ведь знаешь, у меня больные ноги. Сотвори чудо, Господи! Пусть Ракель поправится. Господи, хочешь, я заключу с тобой договор? Возьми к себе меня вместо нее, Господи, ты же знаешь, что я пожила в свое удовольствие.

Молитва облегчила душу Долорес. Теперь у нее появилась слабая надежда. Она вышла из церкви и вновь направилась в клинику.

После операции Ракель долго не приходила в себя. Наконец сознание стало понемногу возвращаться к ней. Когда она с трудом открыла глаза, то увидела Мануэля, сидящего у ее кровати. Мануэль облегченно вздохнул и спросил:

– Ты правда чувствуешь себя хорошо?

– Да, у меня только немного кружится голова, а так ничего, – ответила Ракель слабым голосом. Она немного помолчала, как бы собираясь с мыслями, а потом добавила: – Мне очень хочется увидеть Тино.

– Завтра я обязательно возьму его с собой, – поспешил успокоить жену Мануэль. – Сегодня мы оставили его дома у Хуана Антонио, чтобы моя мать могла подольше побыть с тобой.

В палату осторожно вошел Федерико с большим букетом цветов. Узнав от Хуана Антонио о несчастье в семье Мануэля, он поспешил в клинику, чтобы поддержать его в трудный час. Федерико не стал долго задерживаться, он понимал, что сейчас Ракель больше всего нужен покой. Он наскоро простился с Мануэлем и вышел из палаты, пожелав Ракель скорейшего выздоровления.

В палате появилась Долорес. Она бросила на Ракель быстрый взгляд, потом молча наклонилась и поцеловала ее в щеку. Долорес решила не утомлять невестку долгими разговорами. Она лишь поведала ей о своем визите в церковь и пообещала привести завтра маленького Мануэля Хустино.

На следующий день Долорес и Мануэль снова отправились в клинику. Они решили пока не брать с собой Тино, зато вместе с ними приехали Хуан Антонио и Даниэла.

Сегодня Ракель чувствовала себя лучше. Она уже не испытывала такой слабости, как вчера после операции. Правда, кашель не оставлял ее, но уже не был столь мучительным, как раньше.

Теперь Ракель могла подолгу разговаривать с посетителями. Казалось, ее живо интересовало все, что случилось дома в ее отсутствие. Она долго расспрашивала Даниэлу и Хуана Антонио, как Тино ведет себя у них дома, не докучает ли он хозяевам своими бесконечными вопросами и не ссорятся ли они с Игнасио, сыном их служанки Доры.

Даниэла обстоятельно отвечала на все вопросы Ракель. Ей очень хотелось хотя бы ненадолго отвлечь ее от тяжелых мыслей, хоть немного облегчить ее переживания. Вчетвером они долго засиделись у постели Ракель. Наконец она взглянула на часы и поняла, что злоупотребляет временем посетителей:

– Может быть, вы сходите пообедать? А то уже поздно, а вы, наверное, проголодались.

Даниэле не хотелось есть, поэтому она предложила остаться с Ракель, пока остальные сходят в ближайшее кафе.

Оставшись с Даниэлой, Ракель не стала больше скрывать своей тоски:

– Мне очень трудно сохранять спокойствие, Даниэла, – голос Ракель прерывался глухими рыданиями. – Ты можешь себе представить, что я сейчас чувствую. Так горько сознавать, что тебе придется навсегда расстаться с теми, кого любишь, – Ракель глубоко вздохнула, – эти месяцы пролетят, как миг.

– Не плачь, не надо, успокойся, – Даниэла почувствовала, как к ее горлу подступает комок. – Как бы то ни было, последнее слово еще не сказано.

– Нет, Даниэла, все уже ясно. Я стараюсь не показывать вида в присутствии Мануэля и Долорес, но вряд ли моих сил хватит надолго.

Ракель хотела еще что-то сказать, но ей помешал приступ кашля. Даниэла смотрела на нее и чувствовала, как ее сердце сжимается от жалости. Да, в глубине души она недолюбливала Ракель из-за того, что та продолжала поддерживать отношения с Иренэ, но сейчас Даниэла готова была отдать что угодно, лишь бы вернуть ей здоровье Словно угадав мысли Даниэлы, Ракель проговорила:

– Я всю жизнь считала, что ты испытываешь неприязнь ко мне из-за того, что я была подругой Иренэ.

– Нет, – возразила Даниэла, – вы с ней разные люди, а о человеке судят по его делам.

– Спасибо тебе, Даниэла, – глаза Ракель лихорадочно заблестели, – жаль только, что я слишком поздно услышала это от тебя.

– Я на самом деле хочу дружить с тобой, – Даниэла подошла к изголовью кровати и хотела поправить подушку. – Мы можем теперь почаще видеться друг с другом.

– Только у меня уже не остается на это времени, – печально ответила Ракель, – моя жизнь подходит к концу.

– Не думай об этом, Ракель, в человеческом сознании заключена огромная сила, а у тебя есть многое, ради чего стоит жить.

…Прошло еще несколько дней. Долорес и Мануэль продолжали регулярно навещать Ракель в клинике, Даниэла тоже не забывала о ней, искренне стараясь хоть как-нибудь скрасить ее пребывание в больничной палате. Заезжал к ней и Хуан Антонио. Маленький Мануэль Хустино тоже однажды навестил мать вместе с Акилесом. Правда, Долорес постаралась поскорее выпроводить их из палаты. Она не хотела, чтобы мальчик догадался, что Ракель тяжело больна.