– Нет, Марсело, Мария не злопамятна. Просто она давно уже тебе не верит. И я тоже. Так что тебе лучше уйти и оставить нас в покое, – ответила Дора. Они с Марией столько раз обсуждали эту тему, что она не сомневалась, что может говорить за них двоих.

– А как же мой сын? – спросил Марсело.

– Игнасио зарегистрирован как сын одинокой матери. У тебя на него нет никаких прав! Он думает, что отец его умер и что он был хорошим, порядочным человеком. Пусть так все и останется.

В это время к дому подъехал автомобиль. Шофер распахнул дверцу, и из машины вышли Даниэла и Джина. Даниэла сразу узнала Марсело и нахмурилась.

– Мне уже говорили, что вы бродите около моего дома. Вы хотите, чтобы я обратилась в полицию? Они наверняка захотят задать вам несколько вопросов, – сказала Даниэла, поравнявшись с Марсело.

– Прошу вас, сеньора, я хотел бы поговорить с вами наедине, – попросил Марсело.

Джина сделала протестующее движение, но Даниэла отстранила ее:

– Оставьте нас одних! Пожалуйста, – сказала она тоном, не терпящим возражений.

– Сеньора, вы можете посадить меня, если хотите… – начал Марсело.

– Если я не сделала этого раньше, то тем более не сделаю этого сейчас. И я не собираюсь требовать от вас, чтобы вы вернули мне вещи, которые украли. Единственное, чего я хочу, это, чтобы вы оставили в покое Марию и Дору. Они и так достаточно настрадались из-за вас, – холодно сказала Даниэла.

– Сеньора, я глубоко раскаиваюсь. Поверьте мне, я очень сожалею… – пробормотал Марсело.

– Рада за вас, – перебила его Даниэла. – И рада, что в вас наконец-то пробудилась совесть. Но это не значит, что Дора и Мария хотят вас видеть.

– Но я хочу видеть моего сына, сеньора! – умолял Марсело.

– Вам не кажется, что у вас слишком поздно пробудились отцовские чувства? Вы несколько опоздали со своей отцовской любовью. Отец – это человек, который воспитывает ребенка, изо дня в день даря ему свою любовь, – подытожила Даниэла.

– Сеньора, вы слишком жестоки, – Марсело опустил глаза и взмолился: – Поговорите с ними, попросите, чтобы они меня простили и разрешили видеться с Игнасио, прошу вас!

– Если они вас не послушали, то почему они должны послушаться меня? Я не смогу навязывать им свою волю! До сих пор вы обходились без них, не так ли? Вот и живите так дальше, только не повторяйте больше прежних ошибок, – Даниэла отвернулась от пытавшегося что-то ей сказать Марсело и быстрым шагом пошла к дому.

В гостиной ее встретили встревоженные женщины. Мария беззвучно плакала. Джина ее утешала:

– Ваша совесть должна быть спокойна, не надо расстраиваться!

– Да, очень легко совершать ошибки, походя растоптав чувства и судьбы любящих людей, а потом просить за это прощения, – сказала Даниэла. – Вероятно, если бы я не пережила столько горя, я бы вам посоветовала простить его, но теперь… Видно, сердце у меня очерствело, – с горечью в голосе сказала Даниэла.

Когда Даниэла и Джина остались одни, Джина вздохнула:

– Как мы с тобой одиноки, подружка!

Даниэла сидела, уставившись в экран телевизора, но, казалось, ничего не видела перед собой.

– Хуан Антонио так и не оставил Летисию, – сказала она, словно отвечая каким-то своим мыслям.

– Ты же не захотела его простить, – заметила Джина.

– Это его не оправдывает. Если он ее не любит и продолжает жить с ней, то это не оттого, что я его не простила. Ах, к черту! Какая мне разница!

– Ты все еще любишь его, правда? – спросила Джина.

– Я никогда не перестану любить его, – сказала Даниэла, и в голосе ее была такая тоска, что Джина вздрогнула, – и это-то хуже всего.

– Тебе надо было бороться за его любовь! Тогда сейчас Летисия плакала бы кровавыми слезами, – выдохнула Джина, тяжело дыша.

– А не за что было бороться, Джина. Если бы он действительно меня любил, он никогда бы не сошелся с Летисией, – пожала плечами Даниэла.

– Да-а-а… Мужчины приносят нам одни несчастья… И за что мы их так любим, хотела бы я знать! – воскликнула в сердцах Джина и обняла за плечи Даниэлу.

Моника и Маргарита уже полчаса сидели в университетском кафе. На столике перед ними стояли забытые стаканы с соком и тарелка с бутербродами. Маргарита положила ладонь на руку Монике:

– Ты не должна терпеть выходки Альберто, Моника! Если бы он тебя любил, он не относился бы так к тебе и уж, во всяком случае, не стал бы бить тебя.

– Зачем я только тебе рассказала? – Моника упрямо закусила губу. – Он меня любит. И я его тоже. Я его обожаю, Маргарита! Через три месяца родится наш ребенок и все изменится, вот увидишь.

– Будем надеяться, – недоверчиво произнесла Маргарита. – Ты бы зашла к своей маме, Моника. Она очень за тебя переживает.

– А ты откуда знаешь?

– Я с ней вижусь время от времени.

– И доносишь ей обо мне, да? – зло сверкнула глазами Моника.

– Нет, я ей не рассказываю, что вытворяет с тобой Альберто, если ты это имела в виду, – ответила Маргарита.

– Смотри, Маргарита, если ты только ей сказала… Я тебе никогда и ничего больше не буду рассказывать, клянусь тебе! – предупредила ее Моника и спросила: – А она не сказала тебе… видится ли она с моим отцом?

– Моника, они развелись, – тихо ответила Маргарита.

– Ну тогда, значит, она мне никто… Так, посторонняя женщина, – заключила Моника.

Маргарита удивленно вздернула брови:

– Эта посторонняя женщина в течение многих лет окружала тебя любовью!

Моника отвела глаза и покачала головой в знак несогласия с подругой.

Долорес сама готовила еду для Ракель. Каждый раз она старалась побаловать невестку чем-нибудь вкусненьким, но та почти не притрагивалась к еде и только под пристальным взглядом Долорес через силу отправляла в рот две-три ложки. Вот и сейчас она откинулась на подушки, словно устала есть.

– Спасибо, Долорес, но я не хочу больше, – сказала Ракель. – Мануэль выглядит таким подавленным. Мне очень горько думать о том, что с ним будет, когда меня не станет.

– Ракель, мне не нравится, когда ты так говоришь, – строго сказала Долорес.

– Я только вам могу сказать об этом, Долорес. Я знаю, что вы тоже переживаете и будете меня оплакивать, но вы смотрите на вещи реально, – продолжила Ракель, несмотря на протесты Долорес.

– В моем возрасте начинаешь иначе воспринимать смерть. Она становится близкой подругой, – невесело улыбнулась Долорес.

– Я вас очень прошу, не допустите, чтобы Мануэль впал в депрессию, хорошо? Обещайте!

– Будь спокойна! Я постараюсь, – заверила ее Долорес.

– Долорес, я знаю, вас удивит моя просьба… Я бы хотела увидеться с Иренэ. Вон там, в моей черной сумке лежит записная книжка. В ней вы найдете телефон Иренэ, – Ракель указала на изящную черную сумочку, лежавшую на комоде.

– Хорошо. Раз ты так хочешь… Я позвоню Иренэ.

– Спасибо. Вы, наверно, меня не поймете, но я хочу кое-что сказать Иренэ, – слабым голосом сказала Ракель.

– У нее в одно ухо влетит, а в другое вылетит, ты же знаешь, – сказала Долорес, убирая поднос с едой.

– Долорес! – окликнула ее Ракель. – Я хочу, чтобы вы знали, что вы заменили мне мать… Я вас очень-очень люблю.

– Мне нельзя раскисать, – сказала Долорес, увидев, что Ракель плачет. – Прошу тебя, не надо! Если я тоже начну плакать, что же будет? Не забывай, что сейчас весь дом держится на мне. Успокойся, прошу тебя!

Долорес присела на краешек кровати и салфеткой промокнула лицо Ракель, залитое слезами.

Давид пошел проводить Альберто, с которым он провел вечер в номере гостиницы, где остановился после разговора в квартире Альберто. Они шли через парк к стоянке автомобилей.

– Я уже устал от твоей лжи, Альберто! – резко сказал Давид.

– Наши планы не изменились, – уверял друга Альберто. – Просто они чуть отодвинулись по времени.

– Слушай, хватит притворяться! – не поверил ему Давид.