Тварь пришла в движение. Медленно. Неестественно медленно вырвала свою лапу из мокрых объятий мха и поставила её вперёд. Сделала шаг. Её голова покачнулась на тонкой шее. Несколько тонких лоскутов мрака выплеснулись наружу. Их тут же слизнул и принялся втягивать в себя водоворот, между камушками которого начали проскакивать крохотные голубые молнии. Существо не обратило на это никакого внимания. Оторвало вторую ногу от земли и сделало ещё один шаг. Затем ещё один. И ещё.

Чем ближе оно подходило, тем слабее становилась боль. Она всё ещё пульсировала внутри моей черепушки, но больше не дробила мысли и не смешивала их осколки. Вместо них в голове воцарилась тяжелая пустота. Пустота, которую в следующее мгновение вновь наполнил голос.

«Лица… Я не помню их лиц… Как я верну их, если не помню их лиц…»

Фраза повторялась. Раз за разом, настойчиво долбилась в виски кровяными молоточками. Выжигалась на обратной стороне черепа. И с каждым повторением тварь подбиралась всё ближе.

Дёрнуться не получалось. Схватиться за оружие тоже. Не удавалось даже закрыть глаза. Оставалось только стоять и смотреть, как тварь медленно приближалась, судорожно покачивая головой и нервно подрагивая когтями. Смотреть и слушать звучавший в голове голос, который постепенно переходил в истеричный крик.

Дойдя до меня тварь замерла. Несколько секунд она стояла неподвижно, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону. Затем сгорбилась. Согнулась почти пополам, наклонившись к моему лицу. Пристально вгляделась в меня своим бездонным чёрным провалом. По спине пробежал холодок. Руки попытались дёрнуться к оружию, но тело парализовало. Захотелось закрыть глаза. Закрыть, просто чтобы не видеть, что дальше произойдет. Но и это не получилось.

Крохотный язычок мрака оторвался от «лица» твари. Коснулся моей щеки. Её тут же пронзила острая, почти нестерпимая вспышка боли. Боли и холода, который тут же начал расползаться по моим венам. Сковал лицо, ухватился за шею и пополз вниз. Туда, где медленно но верно разрастался комок липкого обессиливающего страха. Я уже видел это. Я знал, что дальше произойдет. И я ничего не мог сделать. Даже пошевелиться.

Тварь подняла когтистую лапу. Поднесла её к моему лицу. Осторожно коснулась щеки. А затем едва заметно нажала. Коготь проколол кожу. Впился в мясо. Я этого почти не чувствовал. Замораживающее дыхание твари сделало своё дело. Просто знал. Видел своим внутренним взором. Существо подняло вторую лапу. Её когти впились в другую щёку. Медленно поползли вниз отделяя мясо от костей. По подбородку заструилась кровь. Я попытался дёрнуться. Отшатнуться. Но всё тело сковал парализующий холод. Тварь же сделав первый надрез принялась методично скрести когтями по костям черепа отделяя от них мясо и жилы. Периодически она останавливалась и вновь начинала пристально вглядываться в меня, словно бы оценивая результаты своей работы.

Кровь сочилась за ворот гамбезона. Текла по спине и рукам. Жгучая боль раздиравшая голову боролась с ледяной, оставшейся от касания мрака. Тварь методично работала отделяя жилы и мясо от костей. Срезая хрящи и кожу. Она забирала моё лицо. В голове мог бы крутиться вопрос — зачем? Прикрыть уродливый чёрный провал? Отнести своему хозяину? Сожрать?

Но места для мыслей там не осталась. Была только боль. Вспышки боли. Ледяные сменялись обжигающими, а затем снова ледяными. Слова того, кто забыл чьи-то лица тонули в них. Мысли тоже. Боль выжигала остатки личности. А может их забирала тварь? Забирала вместе с моим лицом? Ответов не было. Да и вопросы быстро рассыпались на фрагменты. Обрывки мыслей. Тонули во всепоглощающей боли.

Тварь в очередной раз остановилась. Немного помедлила. Ухватилась за края кожи и потянула на себя. Плоть отделилась от черепа с тошнотворным, чавкающим звуком. Существо поднесло кровавый ошмёток к своему провалу, откуда тут же вытянулись несколько язычков мрака. И кожа начала медленно прирастать к краям серого лысого черепа. Очертания твари тоже стали меняться. Она уменьшалась. Ноги и руки становились короче и толще. Кожа, обтянувшая череп приобретала здоровый, розоватый оттенок. Сквозь неё пробивались первые ворсинки волос. Она превращалась в человека. В меня…

Спустя минуту я смотрел на точную свою копию. Всё, чего ей недоставало, чтобы сойти за нормального человека — языка и глаз. Стоило мне об этом подумать, как руки существа, оканчивавшиеся самыми обычными пальцами, вновь протянулись к моему лицу. Впились в глазные впадины. Новая вспышка боли взорвалась прямо у меня в черепе. Мир моментально утонул в мутной, кровавой дымке. И… Я проснулся.

Тело само рванулось вверх. Рука уже выхватила кинжал из ножен и вытавила его прямо перед собой, пытаясь ткнуть остриём во врага. Во врага, которого не было. Тварь исчезла. Оставила после себя лишь легкую головную боль, да солоноватый привкус металла во рту. Вокруг были не бескрайние топи, а надёжные каменные стены нашей маленькой комнатушки на втором этаже барака. Рядом под одеялом ворочалась и сдавленно постанывала Айлин. Девушке тоже снился кошмар.

Внезапно послышалось лёгкое потрескивание. Я скосил взгляд на свою левую руку. Из кончиков её пальцев то и дело выстреливали бело-голубоватые молнии. Моё тело настолько привыкло к присутствию магии, что начало использовать её рефлекторно. Я прикрыл глаза и усилием воли рассеял скопившуюся в ладони энергию. Разогнал её по телу тёплой, пробуждающей волной. Спрятал кинжал обратно в ножны и откинулся на подушку.

Мысли путались. Часть из них всё ещё оседала обрывками ночного кошмара. Другая уже устремилась в день грядущий. В день, который должен был стать для нас «крайним» на большой земле. Или последним. А то нахватался, блин, от Бернарда суеверий.

Сделать предстояло немало. Утрясти все оставшиеся конфликты, раздать последние распоряжения, подогнать и набить вещмешки. Хотя-бы немного отдохнуть и привести себя в порядок перед тяжелой вылазкой. А ведь ещё эта встреча с храмовниками. И хрен знает, чем она закончится. Твою то мать…

Сквозь щель между неплотно прикрытых ставен первыми тусклыми лучами пробивался серый рассвет. Было совсем раннее утро. Однако со двора уже доносились резкие окрики команд, ржание лошадей и скрип тяжело груженых телег. Солдаты сенешаля покидали крепость. Границы урочища слишком близко подобрались к её стенам и оставаться в Раудхофе было слишком небезопасно. От тварей лезущих из разлома высокие стены ещё могли бы спасти, но вот от всего остального — вряд-ли.

Нашему каравану тоже предстоял переезд. По плану сенешаля мы должны были занять тот самый постоялый двор, на котором бандиты убили нашего человека. Вряд-ли хозяин будет от этого в восторге, но и выбор у него невелик. Сам же Сенешаль занимал дом «губернатора» — тому он всё равно уже без надобности, а гарнизон крепости частично переводили в казармы ополчения, а частично — в бывшее убежище когтя. Его солдаты зачистили от нечисти несколько дней тому назад. Все эти перемещения давали нам фору. Совсем небольшую, но её должно было хватить, чтобы добраться до башни. Хотя, как любили говорить местные, в урочище нет прямых путей…

— Твою мать, идиот косорукий! — со двора донёсся голос одного из сержантов сенешаля. Ему предшествовали грохот упавшего ящика и лязг железа, — Ты у меня, сука, всё это отмывать своим языком будешь! И хер выйдешь из оружейки пока не отполируешь до блеска!

— Вас понял…

— Господин сержант! Тебя в ополчении не учили, как нужно обращаться к старшему по званию

— Вас понял, господин сержант…

— Понабирали, блин долбоёбов…

Городское ополчение тоже было тут. Вернее то, что от него осталось. После недавнего строевого смотра командиры сенешаля разжаловали большую его часть в чернорабочие. Оно, в общем, и правильно. Ни духом, ни умениями эти люди не годились в солдаты. Так что теперь они таскали ящики, чистили конюшни, вывозили помои и делали другую чёрную работу для настоящей армии. Ну и для нас тоже. Раз уж всё обернулось так, что появилась возможность немного разгрузить моих парней, грех было не воспользоваться.