Управление обеспечивал Вася через соответствующий интерфейс. Был вариант и ручного контроля — на случай, если бы мне вдруг захотелось попрактиковаться в ориентировании и умении «считывать» ускорение.

Но мне не хотелось. Я больше думал о предстоящем времени на чужой станции, в компании её командира.

Пожалуй, сложившееся обстоятельства — это один из самых странных сценариев развития первого контакта двух цивилизаций.

Да, возможно, груажанцы подозревали, что где-то есть другие люди. Именно люди — а не неведомые мешки высокоорганизованной материи с чуждым разумом. Мы, экипаж «Севера-2», знали об этом точно. Но всё равно первый контакт есть первый контакт.

Перед стартом мы по согласованному каналу вышли на связь с чужой станцией. Говорил лично командир — единственный, кто остался на борту.

После стандартного приветствия, соответствующего груажанскому этикету радиообмена, командир сказал:

— Земной звездолёт, прошу сообщить спецификации стыковочного аппарата для подготовки шлюза. Необходимые параметры отправил по каналу телеметрии.

Голос звучал у меня внутри шлема, через сформированные скафандром микродинамики. Хотя можно было его синтезировать прямо у меня в голове, с помощью Васи. Но я специально выбрал первый вариант — для лучшего восприятия реальности.

— «Север-2» «Утренней заре», — ответил я. — Переход будет осуществлён посредством индивидуального скафандра.

Последовала долгая пауза, во время которой автоматика откачала воздух из шлюза и открылись внешние створки.

Ремонтный шлюз для выхода в открытый космос находился в нижней части центрального «веретена» «Севера-2», на центральной оси. Вращение корабля я останавливать не стал. Только с помощью Васи скорректировал его положение на орбите — так, чтобы центральная ось оказалась нацелена на «Утреннюю зарю».

Во время подготовки на «Севере» инструктора нам говорили, что даже опытные лётчики в невесомости норовят сориентироваться так, чтобы лететь на цель головой или, на худой конец, ногами вперёд. Но, конечно, это неудобно: приходится напрягать шею.

Сподручнее всего лететь прямо. Представляя, будто идёшь. Так и голова не напрягается, и глазомер работает как надо.

Именно так я вылетел из шлюза, оттолкнувшись от поручней.

Вася погасил момент вращения. Потом чуть откорректировал центровку так, чтобы шлюз станции находился точно по центру, прямо по курсу. И придал мне ускорения.

Между кораблём и станцией было километра три. Минимально безопасное расстояние. И то — судя по обмену техническими параметрами, который был налажен вскоре после контакта, местных это здорово нервировало. Так что по плану, после моей высадки на станции, «Север-2» должен был дать тормозной импульс и «отстать» километров на тридцать.

Через пару минут наушники в скафандре снова ожили. Вызывала станция.

— Космонавт планеты Земля, наблюдаю вас визуально. При необходимости готовы дать данные для корректировки курса, — произнёс командир. Как там его зовут? Айрэн. Точно. Имя похоже на земное. На севере Европы оно бы, наверно, даже удивления не вызвало. Точно так же, как имя Тейдан вполне привычно на Груажане. И на Нарайе…

— «Утренняя заря», благодарим за содействие, — ответил я. — В случае необходимости параметры запросим.

Долгая пауза. Потом ещё одна реплика:

— Меня зовут Айрэн.

«Женя, он же говорил на повседневном, — с укоризной проговорил Вася. — А ты его снова на официальный уровень отфутболил. Зачем?»

А, ну да. Местные правила радиообмена и этикет общения. Я покопался в наведённой памяти. Лучше бы мне, конечно, ответить на повседневном уровне. Наверняка они предполагают, что, раз уж мы изучили их язык — то должны владеть и такими нюансами.

— Принял тебя, Айрэн, — ответил я, переходя не просто на повседневный, а на повседневный-дружеский. — Я Тейдан.

— Спасибо, Тейдан, — ответил командир. Его голос заметно изменился, повеселел.

Понятно, почему: он ведь не знал до последнего момента, кто именно из членов нашего экипажа будет выбран для первого карантина. И моё представление ещё до прибытия имело большое символическое значение.

Таким образом я выказал не только доверие, но и личную симпатию.

Вблизи станция выглядела удивительно по-земному. Крутой светлый бок центрального отсека, шлюзовой узел, солнечные батареи, манипуляторы — всё такое же, как на наших станциях, времён до «Севера». Непривычные детали проступали только если приглядеться: надписи на груажанском, чужая символика, необычная конструкция шлюза с овальными захватами.

Когда я был в тридцати метрах от створа, внешний люк центрального шлюза станции медленно откинулся в сторону, открывая доступ во внутренний отсек.

Чуть замедлившись, я приблизился. «Стоя» внутрь шлюза попасть было невозможно — он оказался слишком мал для этого. Так что Вася скорректировал моё положение так, чтобы я вошёл головой вперёд.

На первый взгляд, не слишком безопасное решение — но фактически в моём распоряжении были руки, чтобы защититься от любого неловкого манёвра или случайного удара.

Я плавно залетел внутрь. Шлюз закрылся, и я оказался в полной темноте. Это было неожиданно. Потом я подумал, что вдруг результаты генетического анализа образцов местных людей были неверно интерпретированы и у нас есть более серьёзные отличия? Например, в зрении? Что, если они видят в другом диапазоне?

«Включить свет?» — спросил Вася, имея ввиду внешнюю подсветку скафандра.

Но ответить я не успел.

В шлюзе вспыхнула единственная лампочка. Она была расположена со стороны станции, внутри обрешеченного плафона.

Ещё через секунду я почувствовал лёгкий толчок.

«В отсек поступает воздух. Давление растёт», — прокомментировал Вася.

«Кажется, выравнивание давления закончилось. Показатели больше не растут, — добавил он спустя пару минут. — Химический состав атмосферы — груажанская норма. Кислорода двадцать один процент. Посторонние химические примеси и биологические угрозы не обнаружены».

«Что, „Сова“ может и биологию анализировать?» — удивился я.

«Это ж новая модификация, — ответил напарник. — Базовый функционал добавить было несложно, он реализован на молекулярном уровне».

«Ясно», — ответил я.

После чего дезактивировал шлем. Осторожно вдохнул воздух в шлюзе. Он отдавал металлом и немного озоном.

— Тейдан, как обстановка? — послышалось из единственного динамика, расположенного рядом с лампочкой. — Вижу, показатели давления сравнялись. Ты можешь попасть на борт. Для этого тебе нужно вручную разблокировать шлюз. Рукоятка разблокировки находится под лампой центрального освещения. Её нужно потянуть на себя и повернуть во внешнюю сторону.

Я посмотрел под лампу. Искомую рукоятку обнаружить было несложно: она была выкрашена в красный свет. Я потянулся к ней, взялся и потянул, упираясь ногами в комингс у основания люка. Рукоятка легко поддалась. После этого я её повернул в указанном направлении.

Внутри корпуса люка что-то щёлкнуло, он приоткрылся и начал плавно смещаться внутрь станции.

Я дождался, пока он откроется полностью, потом переместился так, чтобы снова оказаться головой вперёд и именно в таком положении двинулся внутрь станции.

Сразу за шлюзом находился рабочий отсек. На стене размещалась какая-то аппаратура, перемигивавшаяся разноцветными огнями.

А прямо в центре помещения висел прозрачный контейнер, в котором находились разные разноцветные коробки.

«Жень, похоже, это припасы. Еда, — прокомментировал Вася. — Тебя принимают как дорого гостя».

Нас разделяла лишь прозрачная перегородка из какого-то полимера, натянутая прямо в центре жилого отсека. Я уже знал, что система обеспечения была полностью разделена. Обе части функционировали автономно. Моя часть модуля обеспечивалась штатной, а часть Айтэна — резервной.

По мне так всё равно барьер выглядел до ужаса ненадёжным. На месте командира я бы нервничал. Всё-таки биологическая опасность — это такое неприятное дело… да, если бы случилось что-то нехорошее, скорее всего, возможности медицинского отсека «Севера-2», или даже боты моего собственного иммунитета помогли бы предотвратить непоправимое. Вот только Айтэн об этом не знал. И я не спешил ему сообщать об этом.