Чен провел рукой по лбу:

– Та самая больная женщина, которая стала лучшей подругой тети Цзин. Та, из-за которой… тетя потом впала в депрессию, когда…

Лэй договорил за него:

– Когда она умерла. Я помню тот месяц. Мама почти не выходила из сада. Сидела в одном и том же месте, глядя в одну точку. На цветы. И все.

В салоне наступила тишина. Только тихое гудение мотора да приглушенный шум улиц Востока за окном.

Господи.

Мы все сидели, погруженные в свои мысли, переваривая то, что только что узнали.

А потом Чен произнес:

– Ну… это действительно все меняет.

Ху кивнул:

– Теперь я понимаю, почему дядя Лео выбрал Моник. Или, по крайней мере, начинаю понимать.

Глаза Лэя налились влагой:

– Где сейчас альбом?

– В «Цветке лотоса». Я уронила его, когда Лео приставил мне к горлу лезвие. – И тут меня осенило. – Черт. Нам надо вернуться еще и за моими фрейлинами. Я оставила их там.

– Скажи водителю, пусть едет в «Цветок лотоса», – голос Лэя был хриплым. Он все еще сдерживал слезы.

Это из-за мысли о его матери?

Или мои слезы тронули его?

Тем временем Чен выпалил:

– Ты оставила кого?!

– Моих фрейлин.

– Какого хрена ты вообще успела обзавестись фрейлинами?

– Тетя Сьюзи и тетя Мин…

– Нет, – Чен замахал пальцем. – Только я могу назначать фрейлин.

Я пожала плечами:

– Ну, тогда тебе придется утвердить тех, что уже есть. Потому что мне нравятся только они. И точка.

Чен схватился за грудь:

– Вы меня, блядь, сведете с ума.

Я перевела взгляд на Лэя:

– А что с твоими тетями? Я видела, как их выводили из «Цветка лотоса».

– Они в подземелье дворца. Тридцать дней.

Я разинула рот:

– Что?! Нет. Ты должен их отпустить.

– С какой стати?

– Потому что они… мои наставницы. – Я снова пожала плечами. – А ХГПО, как ты понимаешь, без наставниц никуда.

Чен громко застонал и откинулся назад, будто я только что объявила ему войну.

Там, где расцветает любовь.

Лэй

Признание Мони и ее голая уязвимость в машине… что-то произошло с моим сердцем. Это было слишком личным, слишком настоящим. Каждое слово – будто обнаженный нерв. И запах, чертов запах отцовского одеколона, все еще витал в моей памяти, напоминая о боли, которую она пережила.

Я рад, что отец убил его. Твари, способной так с ней поступить, просто не должно быть на этом свете.

А потом, откровение, от которого внутри будто что-то сдвинулось: наши матери были знакомы.

Это не просто совпадение – это судьба.

Мы с Моник не просто встретились. Нас свела история, сплетенная еще до нашего рождения.

Я представил, как ее мать смеется вместе с моей. Как они делятся радостями, переживаниями. Как между ними зарождается настоящая женская дружба, искренняя и глубокая. И теперь эта связь тянется сквозь годы, чтобы соединить нас.

Неужели судьба прядет между нами невидимую нить? Ту самую, что год за годом, шаг за шагом, тянула нас друг к другу? А вдруг все это было больше, чем просто часть стратегии моего отца?

А если... Бог действительно выбрал для меня Мони?

И, наконец, ее решение остаться на Востоке – это звучало как клятва. Громкое, смелое признание в любви. Она собиралась жить здесь, работать, быть достойной Хозяйкой Горы. Сердце дрожало от этого, от ее преданности, силы, выбора.

Теперь я больше не один. Не один на троне.

Не один в этих стенах, когда ночь давит своей тишиной, а ты лежишь и смотришь в потолок, не зная, с кем поделиться мыслями.

Нет. Теперь у меня есть она. И я никогда ее не отпущу. Никогда.

Теперь я должен был доказать ей свою преданность не словами, а делом.

Может, стоит вырваться с ней куда-нибудь ненадолго, съездить на побережье, пройтись вдоль воды, держась за руки, чтобы морской ветер уносил наш смех вдаль, над волнами.

Больше всего мне хотелось просыпаться рядом с ней.

Прижимать к себе ее теплое, мягкое тело, шептать обещания на ухо, пока солнечные лучи раскрашивают стены спальни золотом.

Я представлял, как праздную ее победы, под индиговым небом, стою рядом, когда она сталкивается с трудностями, и просто молча сижу рядом, когда ей нужно отдохнуть, перевести дух и почувствовать себя в безопасности.

Мы делились клятвами, такими, в которых любовь могла по-настоящему расцвести. В машине я повернулся к Моник, сжал ее руку… и увидел в ее глазах свое будущее.

И оно было прекрасным.

В нем было спокойствие, радость и абсолютное доверие.

Горизонт сиял золотом.

А наш смех падал и кружился, словно лепестки роз, подхваченные теплым весенним ветром.

Я видел, как вспыхивает наша страсть.

Как она растет.

Я представлял, как любовь распускается в самых сокровенных уголках – там, где можно посадить надежду, пустить корни, вплести в землю воспоминания.

Они оставляют след.

Крепнут.

Растут.

И каждый день мы будем их взращивать.

Плевать на титулы. Она станет моей женой. Матерью моих детей. Только вот… знает ли она об этом?

Машина остановилась у «Цветка лотоса».

Спустя пару секунд водитель открыл дверь с ее стороны. Мони отпустила мою руку и вышла, и ее сексуальная фигура на фоне солнечного света казалась чертовски восхитительным силуэтом.

Сногсшибательная. Безупречная.

В груди разлилось тепло и легкое покалывание, сердце дернулось и заплясало. Я сдержал стон.

Вся эта суматоха, и я даже не успел сказать ей, какая она сегодня красивая.

А этот костюм… Черт, он был настоящим произведением искусства: глубокий, насыщенно-синий, с тонкой вышивкой, небесно-голубые и розовые цветы будто распускались на манжетах и воротнике. Каждая золотая нить – ювелирная работа. И посадка… идеальна. Он обтягивал ее формы так, что я едва не потерял дар речи.

Когда Восток увидит ее сегодня по телевизору, ни у кого не останется сомнений. Она – моя Хозяйка Горы.

Мони направилась к «Цветку лотоса».

Затем из машины вышел я, и меня тут же окутал тонкий аромат сада, который принес легкий ветерок: розы, жасмин, цитрусовые и свежая земля.

Завораживающая симфония запахов, от которой у меня закружилась голова, и я просто растворился в этом блаженстве.

Я повернулся к саду, медленно обвел взглядом пейзаж перед собой – ряды цветов, высокие деревья. Где-то вдалеке слышалось тихое журчание фонтана, а еще – щебетание птиц в кронах.

С ветвей, аккуратно подстриженных, свисали фонарики, к вечеру они озарят весь сад мягким светом.

Прошло много времени, «Цветок лотоса».

Меня накрыло странное чувство ностальгии. В памяти, как яркая кинолента, вспыхнули кадры из детства: я помогаю маме в саду под теплым утренним солнцем, а ее мягкий смех заполняет пространство, пока мы вместе ухаживаем за цветами; я гоняюсь за сестрой по дому, и ее звонкий смех разносится по коридорам; я бегу утреннюю пробежку с отцом, его уверенный темп ведет нас по залитым солнцем тропинкам.

Но после маминой смерти возвращаться сюда стало почти невозможно.

В этом поместье все было пропитано ею, ее духом, ее прикосновением, ее присутствием. Даже сейчас каждый цветок будто шептал ее имя, и этот шепот царапал изнутри, вызывая сладкую боль прямо в глубине души.