Тело все еще звенело от остаточного напряжения, будто искры от его прикосновений все еще бегали по коже.

И, не сказав больше ни слова, он вышел из спальни, оставив после себя ощущение своей манящей, до дрожи знакомой энергии.

Похоже, последнее слово все же осталось за ним.

Ну и черт возьми.

Собрав остатки самоконтроля, я крепче сжала телефон, подошла к окну и замерла, вглядываясь в то, что теперь называлось моим домом.

День медленно перетекал в вечер. За окном, над огромным садом, садилось солнце, окрашивая небо оттенками апельсина, розы и лавандового синего.

Так… Так… Что мне нужно было сделать? Точно. Позвонить Бэнксу. Отчитаться. Сказать, чтобы завтра привез сестер.

Мозг помнил задачу, но тело все еще дрейфовало в поэтическом тумане новой любви.

Это было чистое блаженство.

Пьянящее.

Завораживающее.

Пульсирующее.

Ноющее.

Поэтическая смесь экстаза.

Я чувствовала себя так, словно шла по краю сна.

Стоя у окна, я закрыла глаза, позволяя этому чувству накрыть меня с головой, проникнуть в самую глубину моего естества.

Так. Он ушел. Соберись.

Я глубоко вдохнула, смакуя остаточное тепло от поцелуя Лэя.

Боже, как же мне нравится это чувство. Пусть оно никогда не заканчивается.

Открыла глаза, посмотрела на телефон и набрала номер кузена.

Черт. Столько всего ему нужно рассказать. Надеюсь, не сорвется.

Как только я включила громкую связь, в динамике тут же раздался голос Бэнкса:

– Мони! Наконец-то!

Я широко распахнула глаза:

– Да, я на связи.

Голос Бэнкса загремел из телефона:

– Я зол на тебя. Ты пропустила ежедневные звонки, а потом я вижу тебя по новостям, и ты там будто Мишель Обама! Ты вообще чем думала?

Подожди… Что? Он видел меня по телевизору? На Юге?

Семейные дела

Мони

Хотя мы говорили по телефону, я отчетливо представляла лицо Бэнкса – хмурые брови, плотно сжатые губы, натянутые в тонкую яростную линию.

Когда он и злился, и волновался одновременно, в его глазах вспыхивало особое выражение – гневный блеск, от которого становилось не по себе.

Челюсть напрягалась, мышцы под кожей подергивались, он изо всех сил пытался держать себя в руках. Я видела этот взгляд не раз, он означал, что вот-вот начнется одна из его защитных, но до невозможности назойливых тирад, от которых хочется выколоть себе глаза.

Я шумно выдохнула:

– Во-первых, я не притворялась Мишель Обамой…

– Последний раз, когда мы разговаривали, ты ни словом не обмолвилась, что стала Хозяйкой Горы! – рявкнул он.

– Я ведь и в эфире ничего про это не говорила...

– Ага, зато теперь весь Парадайз-Сити гадает, не стала ли ты новой Хозяйкой Горы Востока.

– У меня был сумасшедший день!

– Мони, из-за тебя прошлой ночью убивали людей. Да, блядь. Мы и эту новость поймали, даже тут, на Юге. Мы все уставились в экран и ждали новых сводок.

– Мы? Это кто?

– Абсолютно все, Мони. Даже Тин-Тин уставилась в телек.

– Господи, нет. Мои сестры видели новости?

– Еще как. Хлоя первая всех собрала. Вы с Лэем всплыли у нее в соцсетях.

– О, черт...

– Мама приготовила ужин, и мы ели прямо перед телевизором, ты же знаешь, как она это дерьмо ненавидит, но они как раз обсуждали тебя на местном вечернем шоу. Разбирали, что ты вообще делаешь на Востоке, поднимали тему расы, пытались выяснить, кто ты такая, откуда. Мама махала в экран Библией весь вечер.

– Господи Иисусе!

– А сегодня утром мы с Марсело стояли у ворот вместе с семидесятью людьми, пытались вытащить тебя оттуда, но все было наглухо закрыто. Сколько бы мы ни стреляли по замку…

– Стоп. Можете вы оба хоть на секунду….

– Что? Успокоиться? Мони, которую я знаю, не сидела бы так спокойно, когда из-за нее гибнут люди …

– Я не спокойна. Просто... у меня было время все обдумать…

– Где ты сейчас?

– Так. Подожди. – Я поставила телефон на подоконник. – Во-первых, Бэнкс, прости. Я обещала звонить каждый день, но потом приехала на Восток, а тут все такое огромное и безумное…

– Я же говорил, Восток – это психушка.

– Да уж... теперь я это по-настоящему поняла. Еще я сегодня разговаривала с Лео.

– С Лео? С тем психом, что угрохал людей прошлой ночью?

Я вздрогнула:

– Да.

– Ты теперь тусуешься с убийцами, да?

– Можешь помолчать, чтобы я могла рассказать все по порядку?

– О да, расскажи, прошу, потому что я, блядь, даже не сомкнул глаз этой ночью.

– Со мной все в порядке.

– Правда?

– Да.

– А по-моему, ты в опасности.

– Я в безопасности.

– С чего ты взяла, что ты в безопасности?

– Потому что я прямо сейчас дома… У меня тут три чернокожих фрейлины, которые могут надрать любому задницу.

– Ты сказала "фрейлины"?

– Да.

– Значит, все официально? Ты теперь Хозяйка Горы?

– Ну... – Я почувствовала, как нервы натянулись до предела. – Я сегодня это решила.

– Мони!

– Это моя жизнь, и я выбрала это место для себя…

– Да ты вообще не знала о его существовании до того, как Лэй тебя похитил!

– Он меня не похищал…

– Похищал.

Я вспомнила события последних недель и пожала плечами:

– Ладно. Хорошо. Он похитил меня. Но ты не знаешь, что я сегодня узнала от Лео…

– От психопата?

– Да. То есть нет. Ну... да. Он психопат, но... милый.

– А, ну раз он милый психопат, тогда все прекрасно. Можно не переживать.

Я покачала головой:

– В общем, я поговорила с Лео, и оказалось, он знал маму.

На мое удивление, Бэнкс замолчал.

Я бы поставила сотню баксов, что у него сейчас глаза на лоб полезли, а челюсть отвисла от шока.

Я прочистила горло:

– Более того, мама дружила с Цзин – матерью Лэя. И она несколько раз бывала на Востоке. У меня есть фото, где она в саду у «Цветка лотоса»... моего нового дома... в котором я стою прямо сейчас.

Голос Бэнкса звучал так, будто его ударили по голове кувалдой, и он едва справлялся с тем, чтобы просто двигать ртом:

– Мони?

– Да?

– Ты, блядь, о чем вообще сейчас говоришь?

– У меня целый фотоальбом с кучей снимков мамы и Цзин. Там столько всего, и про отца, и про казино, и про Лео, и про теток Лэя, которые все это замутили. Лео, между прочим, готов сдохнуть, лишь бы я родила ему правнука и назвала его Лео-младший.

– Мони... что?

– Ага. Я знаю. Это сейчас у тебя мозг просто взорвется.

– Честно? Я вообще не понимаю, что ты несешь.

Я тяжело вздохнула:

– Мне придется начать с самого начала.

– Расскажи все.

И я рассказала.

На это ушло добрых двадцать минут. Бэнкс не перебивал ни разу, но я готова поклясться, что у него раз за разом глаза лезли на лоб от всего, что я рассказывала.

Когда я закончила, в трубке повисла такая тишина, что я всерьез задумалась, не оборвалась ли связь.

– Бэнкс? Ты тут?

Когда он наконец заговорил, выдавил только:

– Ни хрена себе, Мони.

– Вот именно.

Опять долгая пауза.

Когда он заговорил снова, голос его стал заметно мягче:

– Ну…

Я приподняла бровь.

– Что ты теперь собираешься делать?

Я посмотрела в окно.

Наступила ночь, и сад за окном стал казаться еще волшебнее. Фонари, развешанные на деревьях, мягко светились. Я заметила, как обслуживающий персонал вышел с подносами и какими-то вещами, хотя саму площадку, которую они украсили для нас, отсюда не было видно.