Интересно, кто посмеет удостоиться чести обнимать ее в будущем? Вытирать ее слезы? Целовать ее губы? Кем бы он ни был, я возненавижу его всей душой. Возненавижу того, кто завоюет ее сердце, после того как я так бездарно его потерял.

Черные как смоль волосы Стоун рассыпались по ее лицу, пока она копается в рюкзаке. Я уже собираюсь воспользоваться ее рассеянностью и убрать прядь с ее лица, как вдруг она достает маленькую бутылочку текилы и поднимает на меня взгляд.

Как только вижу ее любимый Хосе Куэрво, у меня по спине пробегает холодок. Внутри все кричит, чтобы я вскочил и бежал отсюда без оглядки. Как бы сильно ни скучал по Стоун, я слишком хорошо знаю, что означает эта бутылка.

Как говорится, болтливые рты топят корабли, а в моем нынешнем состоянии я не уверен, что смогу удержаться и не выболтать ей все, что она хочет знать. Не лучшая перспектива, учитывая, что под угрозой окажется не только мое хрупкое сердце, но и ее – если я расскажу правду.

Сейчас она ненавидит меня за то, что я якобы украл ее шанс уехать из Эшвилла. Но если бы она узнала истинную причину ее падения, сомневаюсь, что ненависть была бы единственным, что я получил бы в ответ. Скорее всего, стальные наручники и тюремные решетки стали бы частью моего ближайшего будущего.

— Нет, – говорю я, уже поднимаясь с земли.

Но Стоун не собирается сдаваться. Она хватает меня за запястье, удерживая на месте, и качает головой.

— Да. Ты сядешь и будешь делать все, что я скажу, квотербек. Ты не в том положении, чтобы торговаться.

— Не-а. Не в этот раз. Я не хочу играть в твои игры, – яростно мотаю головой.

— Захочешь. Если хочешь, чтобы я осталась, будешь играть. А если уйдешь – я больше не вернусь. Никогда.

Я хрущу костяшками и упираюсь языком в щеку, понимая, что маленькая стерва взяла меня на слабо. Я действительно хочу, чтобы она осталась, а мысль о том, чтобы никогда ее больше не видеть, разрывает мне сердце.

Эти две недели без нее были настоящим адом. Больше всего сводили с ума мелочи: нельзя было вблизи разглядеть ее прекрасное лицо, вдохнуть ее запах, прикоснуться к ее щеке, услышать ее голос. Она наверняка знает, как убивала меня эта разлука, а теперь хочет поиграть со мной, чтобы помучить еще больше. Не уверен, кто сильнее сжимает мои яйца – Общество или Стоун.

— Правила те же, – начинает она, убедившись, что я никуда не денусь. — Я задаю вопрос, а ты говоришь правду. Если нет – пьешь или раздеваешься.

— Я больше не хочу играть по твоим правилам, Стоун. Я устал от игр.

— Хорошо, тогда предложу альтернативу получше. За каждый честный ответ раздеваться буду только я.

Мой член тут же одобрительно дергается, давая понять, что он определенно "за". Этот идиот даже не видит ловушки – только услышав, что Стоун будет раздеваться, ему стало плевать на последствия.

— Это несправедливо.

— Жизнь несправедлива. А теперь соберись с мыслями, квотербек. У нас не так много времени.

— Я могу просто встать и уйти, – вяло угрожаю я, даже не шевелясь, чтобы подкрепить свои слова действиями.

— Можешь. Но тогда тебе придется жить с мыслью, что ты мог бы снова увидеть "близняшек", но отказался.

— Это грязный прием, и ты это знаешь, – ворчу я, надувшись как трехлетка, потому что, видимо, обожаю, когда эта татуированная чертовка вертит мной как хочет.

Господь, помоги мне.

— Мы уже давно вышли за рамки "честной игры", – констатирует она, пронзая меня всевидящим взглядом.

— Как скажешь, – бросаю я и выхватываю текилу из ее рук, делая долгий глоток, пока горячая жидкость не начинает жечь внутренности.

Если уж придется наблюдать, как Стоун раздевается, не имея права прикоснуться к ней, то лучше делать это пьяным – чтобы притупить боль.

— Я начну, – напевает она, явно довольная.

— Ну разумеется, – вздыхаю я, делая еще один долгий глоток.

— Прежде всего, почему ты бросил футбол?

— Ты уже в курсе? Следишь за мной, негодница? – пытаюсь отшутиться, но ласковое прозвище повисает в воздухе под ее серьезным взглядом. Я выдыхаю и выдаю то, что она хочет услышать: — Я бросил его, потому что устал заниматься нелюбимым делом по дурацким причинам. Вопрос закрыт. Раздевайся.

На ее алых губах появляется легкая ухмылочка, когда она начинает снимать бриллиантовые сережки, которые я ей подарил – сначала одну, затем другую. Мое глупое сердце цепляется за тонкую нить надежды, когда я вижу, как аккуратно Стоун укладывает их в рюкзак, будто бережет.

— Тебе придется постараться, – парирует она, игриво приподнимая бровь.

— Если хочешь подробных ответов, покажи мне что-то посерьезнее голых мочек, – огрызаюсь я, снова смачивая губы ее любимым напитком.

Не успеваю сделать очередной глоток, как она выхватывает бутылку, лишая меня возможности залить тоску, и моя надутая губа превращается в полноценную обиженную гримасу.

— Моя очередь, – объявляю я, когда она отхлебывает немного текилы. — Зачем ты здесь, Стоун?

— Чтобы поиграть с тобой, красавчик. Чувствуешь, как раздражает получать только половину ответа? За этот можешь показать пальчики на ногах, так уж и быть. – Она дразняще подмигивает.

— Очаровательно, – ворчу я, но снимаю футболку.

Она разглядывает меня из-под длинных темных ресниц, делая глоток, хотя по правилам игры не должна. Я уже собираюсь спросить, нравится ли ей мой голый торс – судя по легкому румянцу на ее щеках, – но ее следующий вопрос сражает меня наповал.

— Почему твой отец тебя выгнал?

— Ты и об этом знаешь, да?

— Ага. Теперь отвечай.

— Ты и сама знаешь ответ, Стоун. Он выгнал меня, потому что мудак, который хочет прожить свою молодость за мой счет, но у него не вышло. – Я раздражено пожимаю плечами, выдергивая несколько травинок рядом с собой.

Стоун наклоняется и накрывает мою руку своей. От этого простого прикосновения моя грудь расширяется, а в горле пересыхает.

— Мне жаль, что он так с тобой поступил, Финн. Ты заслуживаешь жить так, как хочешь, – тихо говорит она, и мое сердце бешено колотится, требуя признаться, что жизнь, которую я хочу, – это жизнь рядом с ней.

— Как твоя мама? – спрашиваю я вместо того, чтобы выложить перед ней свое истерзанное сердце.

Зеленые глаза Стоун смягчаются при упоминании матери, и я засовываю руки под бедра, чтобы не потянуться к ней.

— Хорошо. В приподнятом настроении – благодаря тебе, – она искренне улыбается, и это первая настоящая улыбка, которую я вижу на ее лице с тех пор, как она пришла.

— Я почти ничего не сделал.

Она тяжело вздыхает, на секунду поднимая глаза к небу, прежде чем снова посмотреть на меня.

— Суть этой игры в том, чтобы говорить друг другу правду. Не лги мне, Финн. Мы оба знаем, что твой друг Линкольн даже не узнал бы о существовании моей матери или о ситуации моего отца, если бы не ты.

— Я бы заплатил за все сам, но отец отрезал мне доступ к счету. Поэтому я обратился к Линку, – признаюсь я, испытывая стыд.

— Мне жаль, – печально отвечает она.

Эти слова ужасно нелепо звучат из ее уст. Не ей их произносить, даже чтобы утешить меня. Это я должен извиняться перед ней миллион раз, хотя ничто не исправит того, что я натворил.

— Пойти против воли своего отца – это смелый поступок, Финн. Я горжусь тобой.

Черт! Она меня убивает.

— Стоун, прошу, больше не говори такого дерьма. Не гордись мной. Я совершил так много поступков, недостойных твоей гордости. Особенно твоей.

— Например, как положительный тест на стероиды? – спрашивает она, и в ее сладком голосе нет ни капли осуждения.

— Я никогда не принимал их. Я не жульничаю, – твердо отвечаю я.

— Знаю.

— Знаешь?

— Да. У тебя может быть куча недостатков, Финн Уокер, но ты не жулик, – говорит она, и в ее зеленых глазах столько нежности, столько безоговорочной веры, что мне хочется стать именно тем человеком, каким она меня видит.

— Стоун... – хриплю я, и моя рука сама находит дорогу к ее щеке.