"Ты ведешь себя как самодовольный, напыщенный придурок", – слышу я голос Истона у себя над ухом. Не то чтобы он был здесь, чтобы высказать свое мнение по этому поводу, но можно с уверенностью предположить, что этот засранец сказал бы именно это. И, возможно, он прав. Только потому, что некоторые из этой части города приступники, не означает, что все здесь преступники. Я имею в виду, посмотрите на Стоун. Она трудолюбива, не лезет не в свое дело, и южанка до мозга костей. Если вдуматься, в Нортсайде полно плохих парней, хотя мы и делаем вид, что наше дерьмо не воняет. Взять, к примеру, меня: никто и подумать не может, что я замешан в гребаном двойном убийстве, но вот мы здесь.

Но вот мы, блядь, здесь.

Я в сотый раз смотрю на свой телефон и вижу, что уже далеко за полночь. Стоун сказала, что ее смена заканчивается ровно в полночь – как у неудачницы Золушки, – так почему же она так долго не может вытащить свою прекрасную задницу из этого свинарника и усадить ее на кожаное сиденье моей машины?

Хм…

Наверное, она освежается и наводит красоту для нашего первого свидания.

Чувствую, как уголки моих губ приподнимаются при мысли о том, что она потратила столько времени только для того, чтобы хорошо выглядеть для меня, но это идиотская мысль быстро разбивается вдребезги. Когда я слышу, как она желает спокойной ночи нескольким пьяницам, привалившимся к стене у входа в бар, понимаю, что та выглядит точно так же, как и тогда, когда я видел ее в последний раз.

Не то чтобы она выглядела плохо. Черт возьми, в этих коротких шортиках она просто не может выглядеть плохо. Но все же…

Не знаю, почему я разочарован. Может, я думал, что она наденет для меня сексуальное платье или что-то в этом роде. Я раздраженно закатываю глаза, потому что мне следовало бы знать. Стоун не из тех девушек, которые наряжаются для парней. И уж точно не из тех, кто из кожи вон лезет, чтобы выглядеть красиво для того, кого едва знает; и, может, даже не для того, кого хорошо знает. Она одевается для себя, черт возьми, и думать, что я могу как-то повлиять на ее дикость, просто глупо. Это свидание еще даже не началось, а я уже веду себя как самый большой мудак в мире.

— Хорошая тачка, – говорит она, саркастично присвистывая, прежде чем хлопнуть дверцей машины, как садовой калиткой.

— Спасибо, – бормочу я.

— Итак? Куда мы едем?

— Хм. Я думал, у тебя есть идеи. – Я пожимаю плечами.

— Ты что, издеваешься надо мной, да? – говорит она в ярости.

— Эй, уже полночь. Нет. Погоди. На самом деле без четверти час. – Для верности показываю время на экране своего телефона. — Не так уж много мест, куда я могу тебя сводить, милая.

Разъяренная моим ответом, Стоун нависает с открытой ладонью над моим лицом и я вжимаюсь в сиденье, готовясь к тому, что она меня выпорет.

— Во-первых, никогда больше не называй меня "милая", не ожидая, что в ответ я не надеру тебе задницу. А во-вторых, эта затея с потусоваться была твоей блестящей идеей. По крайней мере, мог бы придумать, куда меня отвести, придурок, – огрызается она, недовольная отсутствием у меня планов.

Она права. Я знаю, что все это показуха, но у меня должен был быть план действий на сегодняшний вечер. То есть что-то, что доставит ей удовольствие, пока она будет терпеть мою жалкую задницу. Видит бог, когда все пойдет прахом, у нее останется неприятное послевкусие при воспоминании о времени, проведенном со мной. Самое меньшее, что я могу сделать – это приложить искренние усилия, чтобы ее развлечь. Может быть, даже подарить Стоун несколько хороших воспоминаний на память обо мне, поскольку уверен, что в ближайшем будущем у нее будет много плохих.

Не то чтобы меня это волновало.

Стоун – цель. Горячая, сексуальная, как смертный грех, но все равно цель. Тем не менее, я бы не умер, если бы проявил себя так, как она того заслуживает, не так ли?

Я откидываю голову на подголовник и смотрю на ее раздраженный профиль.

— Прости, Стоун. Ты права, что злишься. Но я уже говорил тебе утром, что не силен в таких вещах. Я же не занимаюсь этим постоянно. Просто будь терпелива со мной, пока я пытаюсь разобраться со всеми нюансами, ладно?

Я наблюдаю, как ее ярость понемногу стихает, и ее милый носик задумчиво морщится. Она поворачивается ко мне всем телом, и на ее мягких красных губах появляется самая красивая улыбка, которая когда-либо могла украсить ее лицо.

— Что ты имеешь в виду? Что-то типа свидания? – она недоверчиво хмурит брови.

— Ага, свидания. Я не то чтобы известен тем, что вожу девушек в кино или на шикарные ужины. Если честно, последний раз я водил девушку, наверное, на школьный выпускной. И я сделал это дерьмо только потому, что так полагается.

Она наклоняет голову, внимательно изучая каждую мою черточку, а также каждое честное слово, которое только что слетело с моих губ. Как только понимает, что я говорю чистую правду, она откидывается на спинку сиденья, не отрывая взгляда от капота машины.

— Ты слишком много ругаешься, – наконец произносит она после адской, многозначительной паузы.

— Извини, – бормочу я, признавая свое поражение, и подаюсь вперед всем телом.

— Нет, Финн. Не извиняйся за то, кто ты есть. Я просто высказала наблюдение.

— О.

Я прижимаю язык к внутренней стороне щеки, когда снова воцаряется жуткая тишина. Она обхватывает руками голые колени, а я хрущу костяшками пальцев, ненавидя то, что она решила больше ничего не говорить, очевидно, ожидая, что я возьму инициативу в свои руки.

К черту. Рискнем.

— Это из-за постоянного общения с парнями. Ругательства, я имею ввиду. Ну, знаешь… футбольный балаган, шутки в раздевалке и прочая ерунда. Плюс ко всему я младший из трех братьев. В моем доме всегда было много ругательств. Наверное, все дело в тестостероне.

— Держу пари, твоей маме это нравится, – подхватывает она, и во мне вспыхивает проблеск надежды, когда я вижу, как ее губы кривятся в усмешке.

— Нет, мэм. Я бы не посмел ругаться при маме. Нет, если бы не хотел получить за это подзатыльник. Или, что еще хуже, чтобы она вымыла мне рот куском мыла. Я уже видел, как она это делала. Мой брат Кэлвин неделю отрыгивал мыльную пену после того, как ляпнул в ее присутствии "дерьмо", а он в то время уже был женат.

Мелодичный смех девушки, сидящей рядом со мной, заставляет мое сердце пропустить несколько ударов. Я впервые слышу, как Стоун смеется, и, как ни странно, это придает ей такой юношеский вид, что я немного удивляюсь. Не знаю, дело ли в ее суровой внешности или в пирсинге и татуировках, но ее смех напоминает мне, что она всего лишь девчонка, которой едва за двадцать, и которая на пороге начала своей жизни. В ней все еще так много невинности, которую мир еще не отнял – что-то, что можно понять только по ее беззаботному смеху.

Черт.

Надеюсь, я этого не изменю. Было бы нелепо запятнать что-то настолько чистое и нетронутое.

— Итак, мы выяснили, что ты ни с кем не встречаешься. Понимаю. Я тоже такое не очень люблю. Но я люблю веселиться. Так скажи мне, красавчик, не хочешь ли ты оживить эту ночь и немного повеселиться? – она поворачивает голову в мою сторону со знойным озорством во взгляде, и, поскольку одним этим взглядом она, вероятно, может получить от меня все, что угодно, я киваю, как последний дурак.

— Отлично, – восклицает она, хлопая меня по колену. — Жди здесь. Я сейчас вернусь.

Прежде чем я успеваю произнести хоть слово, она уже вылезает за дверь, направляя свою прекрасную задницу обратно в бар из тараканьего ада. К счастью, мне не пришлось долго ждать ее возвращения. Не прошло и пяти минут, как она возвращается с широкой улыбкой на лице и пластиковыми пакетами в каждой руке. Она снова хлопает дверью, заставляя меня съежиться на сиденье. Но я не решаюсь ничего сказать по этому поводу, так как, похоже, вечер наконец-то начал складываться в мою пользу.

— Что у тебя там? – я подталкиваю ее пакеты, слыша звон бутылок, соприкасающихся друг с другом.