Хорошо, я просто открою их.

Когда я приоткрываю глаза, ослепляющая боль пронзает мой мозг, и я вскрикиваю.

— Ш-ш-ш, все в порядке, Лейси.

Дымчатый, сладковато-янтарный аромат Кайана окутывает меня, когда он осторожно кладет руку мне на грудь. Его губы касаются моего уха, когда он шепчет теплые, успокаивающие слова, но я могу понять их, только когда агония утихает.

— Ты в безопасности, tine. Ты дома. Он больше не причинит тебе вреда. Никто и никогда больше не причинит тебе вреда.

Я пытаюсь поблагодарить его, но в горле у меня так пересохло, что получается только всхлип.

— Вот. — Он придвигается ко мне, пока соломинка не касается моих губ. — Это поможет.

Мои губы приоткрываются, позволяя холодной, освежающей воде просочиться между ними. Я жадно поглощаю его, и когда он убирает стакан, мои глаза инстинктивно открываются, чтобы проследить, куда он делся. Но в комнату врывается яркий свет, заставляя меня застонать, а Кайан слетает с кровати.

— Я знал, что им не следовало открывать эти чертовы штуковины. — Металлические кольца стучат по стержню, когда он яростно задергивает шторы. — Извини, этого не должно было случиться. Блядь, ничего этого вообще не должно было случиться.

Когда свет приглушается, мои глаза снова распахиваются, чтобы наконец оценить окружающую обстановку. Кайан сидит рядом со мной на серебристом стеганом одеяле, без рубашки, одетый в серые спортивные штаны. Под его весом матрас прогибается, и мне требуется секунда, чтобы понять, что я знаю эту кровать.

— Мы... — Я прочищаю горло и морщусь. — Мы в твоем доме?

— Нашем доме, — отвечает он, снова поднося соломинку к моим губам. Я пью, пока он заполняет пробелы в моей памяти.

— Мы в нашем номере в отеле Маккеннонов. Ты была в больнице после... после всего, что произошло прошлой ночью. Ты почти весь день то засыпала, то снова просыпалась.

— Неудивительно, что я чувствую себя дерьмово. — Я пытаюсь сесть, но стреляющая боль в позвоночнике останавливает меня. Шипение вырывается из моей груди, и я тянусь к затылку, чтобы почувствовать, откуда, кажется, исходит большая часть боли, но Кайан ловит мою руку.

— Не трогай это. У тебя сильное сотрясение мозга, и им пришлось наложить швы. Лучше оставить это в покое.

— Сотрясение мозга?

Его плечи опускаются от усталости, под остекленевшими глазами проступают темные круги. Его голос дрожит, когда он отвечает.

— После того, как я нашел тебя, я пытался… Я пытался спасти тебя. Парамедики сказали, что я поддерживал работу твоего сердца, пока они не приехали. Как только они прибыли, они смогли вернуть тебя к жизни. Ты… ты помнишь что-нибудь из этого?

Как будто мои мысли пытаются ответить на этот вопрос за меня, и воспоминания пронзают разум ножом, в то время как стыд и вина наполняют мои вены.

— Кайан, боже мой, этот телефонный звонок.… Мне так жаль. Я ничего такого не имела в виду. Барон...

— Ш-ш-ш, все в порядке, Лейси. Я знаю. — Он успокаивающе поглаживает мое бедро поверх одеяла, чтобы я успокоилась. Ощущения потрясающие, но все, на чем я могу сосредоточиться, - это порезы и синяки на костяшках его пальцев.

— Господи, что случилось с твоей рукой?

Он смотрит на свою руку, как будто замечает это впервые.

— Я, э-э, я проиграл битву со своим отражением. Хотя это определенно не единственное, что я испортил прошлой ночью.

Его карие глаза блестят, пока капля эмоций не стекает по щеке, и он массирует веки.

— Черт возьми, ты извиняешься, но я тот, кто должен извиниться. Прости. Мне чертовски жаль. Я совершил так много ошибок. Я должен был понять все раньше. Я должен был верить, что ты не скажешь ничего из этого, если тебя не вынудят. Если бы я...

Мое сердце разрывается от горя, надрывающего его голос и заставляющего его дрожать. Большим пальцем здоровой руки я вытираю влагу с его щеки.

— Так много мужчин требуют уважения, правя железной рукой, но их можно было бы любить, если бы только они дарили нам свои слезы.

— Я бы отдал все, чтобы взамен получить твою любовь. — Он прижимает мою руку к своей щеке и целует ладонь.

Я продолжаю смотреть ему в глаза, когда делаю свое признание.

— Возможно, мы оба могли быть лучше. Но честно? Я бы снова поступила неправильно, если бы влюбилась в тебя, и это было бы правильно.

У него отвисает челюсть, и он опускает мою руку.

— Ты… ты любишь меня?

— Да. — Я улыбаюсь и пытаюсь вспомнить эти слова. — Is tú mo rogha. Я люблю тебя, Кайан Маккеннон, и я выбираю тебя.

Он держит обе мои руки в своих, и его голос звучит грубо, когда он говорит:

— Is tú mo rogha. Я люблю тебя, и я выбираю тебя, Лейси О'Ши.

— Маккеннон, — поправляю я его с легкой усмешкой. От его улыбки у меня становится легко в груди, и я пытаюсь дотронуться до нее, но моя левая рука онемела. Мои глаза вспыхивают при виде свежего гипса, покрывающего его.

— Она… она сломана? — шепчу я. — И... и мое кольцо. Где оно?

Он сжимает мою руку, но осторожное прикосновение полностью контрастирует с яростью на его лице.

— Я не знаю, где кольцо, но после того, как я нашел тебя… Я просто счастлив, что ты жива. Этот кусок дерьма пытался убить тебя, Лейси.

— Но Кайан Маккеннон ему не позволил. — Я пытаюсь улыбнуться, пока ужасная мысль не приходит мне в голову. — Ч-что еще он сделал? Я... я не знаю, что он делал, пока я была в отключке. Что, если он...

— Он этого не делал. — Его загорелая кожа бледнеет. Кажется, ему так же трудно произносить слова, как и мне. — Они хотели сделать проверку, чтобы посмотреть, нападал ли он на тебя. Но я... я сам просмотрел камеру наблюдения. Он этого не делал.

От облегчения у меня кружится голова.

— Что он сделал потом? У меня болит… везде. Я надеялась, что самое худшее, что он мог сделать, это ударить меня после мессы, но, очевидно...

— Он ударил тебя после церкви? И ты мне не сказала?

— Если бы я сказала тебе, ты бы не позволил мне остаться, а мне нужно было, чтобы ты нашел ответы для моего отца, иначе все было бы напрасно.

Его губы поджимаются, но он делает глубокий вдох.

— Жаль, что ты не сказала мне.

— Я знаю. Мне жаль.

— Все в порядке. Ты сделала то, что, по твоему мнению, должна была сделать, имея дело с Монро. Я тоже, — бормочет он, начиная ласкать внутреннюю сторону моего безымянного пальца левой руки.

При этом движении он сгибает предплечье, демонстрируя группу недавно нанесенных кругов. Его грудь и спина покрыты татуировками в виде символов и витиеватых узоров, но впервые я по-настоящему замечаю татуировки на его левой руке. На его бицепсе две игральные карты: туз червей и дама бубен. Трепет поднимается в моей груди от осознания этого, но новые круги на его предплечье все еще остаются загадкой.

Здоровой рукой я обвожу каждый крошечный кружочек, образующий овал… прямо там, где я...

— У тебя на предплечье есть татуировка со следом от моего укуса?

Он фыркает от смеха.

— Да, я это сделал. Я говорил тебе, что если ты пометишь меня, то это останется навсегда, жена.

— Я не знала, что ты имеешь в виду буквально!

— Предупреждаю, в следующий раз, когда ты меня поцарапаешь, я планирую получить то же самое.

Смех пытается сорваться с моих губ, но я морщусь при мысли, что отметины на мне прямо сейчас принадлежат не Кайану.

— Мне не нравится, что он оставил на мне отметины, — шепчу я. — Мне нравились твои.

Он сжимает мой палец, и его лицо каменеет.

— Скоро я снова буду твоим, обещаю тебе. И ты тоже добьешься справедливости. Я планирую отплатить этому ублюдку за все увечья, которые он тебе нанес, а потом и за некоторые другие.

— Какие, э-э, какие еще травмы у меня есть? Я имею в виду, я рада, что я здесь, но с учетом того, что я чувствую, я немного удивлена, что прямо сейчас не в больнице.

Он вздыхает.

— Когда Мерек узнал, что Монро остался в Вегасе, я не мог рисковать, чтобы ты снова стала уязвимой перед этим ублюдком, поэтому я привез тебя сюда. — Он указывает на спальню, которая была превращена в шикарную импровизированную больничную палату, прежде чем продолжить: — У тебя глубокие ушибы почек, живота и горла. Сотрясение мозга и швы на голове соответственно. Порезы и царапины от стекла, а также сломанное запястье, требующее хирургического вмешательства.