Закусив нижнюю губу, шмыгаю носом и снова захожу в мессенджер. Я так соскучилась… Слезы чертят горячие дорожки по моим щекам, катятся по шее убегая за ворот футболки.

Последняя попытка. Если ничего не ответит, то больше писать не буду. Вычеркну его из своей жизни. Утром нацеплю на лицо довольную улыбку и шагну в новый день.

«Ты можешь приехать?» — продолжает висеть не прочитанным, пока я умываюсь холодной водой и леплю гелиевые лепестки под отекшие нижние веки.

Писать не буду, а вот звонить… Звонить, это ведь не писать.

Подношу телефон к уху. На втором гудке звонок обрывается. В недоумении смотрю на дисплей нового телефона. Сглатываю вязкую слюну. Он сбросил вызов!?

Звоню снова. Ситуация повторяется. На третьем сброшенном звонке опрокидываю в себя стакан с обжигающим алкоголем. Закашливаюсь. Обожжённый пищевод горит, из глаз брызгают слезы. По венам растекается навязчивое тепло.

Да, пошел ты, обиженка! Придурок, ненавижу тебя! Разворачиваюсь на пятках и широкими шагами иду к себе в комнату. Нашла из-за кого страдать! Да у меня таких десять будет! Нет сто! Тысяча таких же Алёш будут сворачивать шеи глядя на меня, а мне будет все равно. Задыхаюсь, заваливаясь в разобранную смятую постель. Не нужны мне другие Алёши, этот нужен… А я ему похоже не нужна. Горько, больно, обидно, тяжело и невыносимо трудно думать о том, что я ему больше не нравлюсь. Значит все, что было между нами, было ложью…

Папа приедет только послезавтра. От одиночества хочется лезть на стену. Утыкаюсь лицом в подушку. Я одна, совершенно одна… Перевернувшись на спину смотрю в потолок. От рома кружится голова. Наверное, потому что я толком ничего не ела сегодня. Сползаю с кровати и бреду к холодильнику. В нем полно еды, часть из которой я приготовила сама… для папы, но внеплановая командировка заставила его уехать сегодня рано утром, поэтому все это, скорее всего, придется выбросить. Хлопаю дверцей, к горлу подкатывает тошнота. Не есть я хочу, а поговорить с кем-нибудь. Лучше всего с ним, но ему я больше не нужна.

Голова кружится и мутится. Хочется на воздух. Просто пройтись по улице. Немного прогуляться. Как есть, не переодеваясь и даже не причёсываясь, застегиваю трикотажную домашнюю кофту, накидываю капюшон и сую ноги в выменянные на туфли, Олеськины кроксы. Засовываю телефон в карман свободных трикотажных брюк и выползаю в подъезд.

На улице свежо. Прохладный ветерок обдувает мои от чего-то горящие щеки. Голова продолжает кружиться. Смотрю вперед, обнимаю себя руками. Медленно иду по улице, огибая наш двор, захожу во двор старой девятиэтажки. Именно здесь я собиралась кинуть Дровосека, не заплатив за проезд. Ноги сами привели меня в это место.

Густые сумерки опускаются на город. Качаюсь на скрипучей качели, искоса поглядывая на мальчишек, сидящих на лавочке, вдвоем играющих в какую-то игру на одном телефоне. Мимо пролетает девочка на самокате. Несколько молодых мамаш, пытаются увести орущих и упирающихся малышей из песочницы.

— Тиша! Тиша! Где ты есть, бессовестный!? — кричит пожилая женщина с балкона.

— Да, чего ты орешь? Сдох твой Тиша в прошлом месяце! — отвечает ей сварливый голос этажом выше.

Лавируя между припаркованных машин курьер на велосипеде с желтым коробом за плечами проносится мимо.

Мужчина и женщина громко ругаясь идут к подъезду. Мужчина несет два тяжелых пакета с логотипом «Пятерочки».

Поворачиваю голову в другую сторону. Пара. Парень и девушка медленно идут через двор держась за руки. Останавливаются около подъезда. Целуются…

— Лика, домой немедленно! — вздрагиваю и чуть было не подрываюсь с места от крика женщины, роющейся в сумке в поисках ключей. Мужчина кряхтит и бухтит себе под нос ругательства, устав держать тяжелую ношу. Один из пакетов опускает на землю. Девочка, недавно пролетевшая мимо меня на самокате, подъезжает к ним.

— Ты возьмешь, па? — пытается всучить отцу еще и самокат в довесок к пакетам. Недовольный мужик тихо возмущается. Подхватывает одной рукой оба пакета, другой цепляет самокат, шагает через порог следом за женой и дочкой.

Постепенно люди вокруг испаряются. Спустя какие-то полчаса, я остаюсь совершенно одна. Только я и противный скрип ржавого метала. Поднявшийся ветерок шевелит мои волосы, выбившиеся из-под капюшона. Телефон в кармане вздрагивает. Наверное, это он! Спешно вытаскиваю телефон, смотрю на дисплей… Папа.

— Да, — прочищаю горло.

— Дочь, у тебя все в порядке?

— Конечно.

— Точно?

— Да, все хорошо.

— Ты дома?

Застываю на мгновенье. Шелест шин проезжающей машины, выдает меня.

— В магазин вышла.

— Будь осторожней, поздно уже или ты не одна?

— Одна. Я уже иду домой. Не волнуйся, — стараюсь говорить бодрым веселым голосом.

— Дочь, я скорее всего задержусь до вторника.

— Хорошо.

Папа говорит еще что-то, слушаю его в пол-уха параллельно прислушиваясь к странному писку, доносящемуся с другого края детской площадки. Только обойдя игровое пространство, понимаю, что писк исходит от мусорных баков. Может это галлюцинации? Может это алкоголь, бродящий по моим венам и кружащий неясную голову подкидывает мне какие-то ведения. Развернувшись, решительным шагом направилась к выходу. Писк остается позади, мои шаги становятся шире и решительней. Завернув за угол, практически перехожу на бег.

Никого там нет. Еще не хватало по помойкам лазить. Убеждаю себя, спеша к дому. Останавливаюсь около подъезда стою с минуту. Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и быстрым шагом иду обратно.

Худющий, страшненький котенок замотанный в пакет, каким-то чудом прогрыз дыру в плотном полиэтилене и тем самым спас себе жизнь, не задохнулся. Пакет лежал практически на самом дне мусорного бака и шевелился. Подсвечивая себе телефоном, сходя с ума от отвращения и подступающей тошноты, я перевесилась через борт вонючего контейнера и вытащила его. Котенок громко пронзительно мяукает, а я прижимаю его тщедушненькое тельце к груди и реву. Сижу на грязном асфальте около помойки и рыдаю, позабыв об отвращении и брезгливости. Утерев рукавом кофты бегущие слезы и сопли снова набираю Дровосека. Если он сейчас не возьмет трубку, больше ему не позвоню.

— Что ты хотела? — зло, с совершенно не свойственной ему грубостью в голосе произнес он.

— У меня тут проблема… — слегка опешив от резкого вопроса, проблеяла я.

— Ноготь сломала? — короткая пауза. — Папа гулять не пускает или не покупает тебе новую сумку? — так же нервно. Молчу не в силах выдавить ни слова пока он продолжает. — Какие у тебя могут быть проблемы, Алика!?

— Почему ты не ответил мне сразу?

— Я работаю, — фактически сквозь зубы. — Не ответил, потому что занят!

— Ну и работай дальше, раз такой занятой! — сбросила вызов и тут же пожалела об этом.

Вот дура… Зачем отключилась? Нужно было попытаться поговорить. От того что услышала его голос сердце затрепетало. От грубых интонаций, снова засвербело в носу и запекло в районе солнечного сплетения. Крепче прижала пищащий комочек к себе, плотнее запахивая кофту. Погладила котика пальцем между ушей, еще раз оценив его страшненький внешний вид.

— Назову тебя Кириллом. Отмою, откормлю и будешь самым красивым, — пробормотала себе под нос, поднимаясь с земли.

Откормить похоже проблемой не будет. Котенок вылакал полное блюдце молока прежде чем я решилась на водные процедуры. А вот отмыть, пока под вопросом… Завтра нужно будет свозить его к ветеринару. Мой волонтерский настрой, уже начал потихоньку рассеиваться, и я вполне оценила степень проблем, которые организовала сама себе, своим не побоюсь этого слова героическим поступком. Никогда, ни за что и ни за какую награду, я не стала бы шариться по помойке будь я в трезвом уме и твердой памяти.

— Ну что, Кирюша, пошли купаться?

Собрав всю волю в кулак подхватила блохастика под теперь уже круглый животик. Кирилл протяжно замурчал. Совершенно по-детски сморщил мордочку. Растопырил лапы выпустив острые коготки.