Он распахивает дверь и подхватывает меня под локоть. Слегка дергаю рукой, осторожно ступаю ногой на землю проваливаясь шпилькой в сырой грунт.

— Пойдем. Ничего я тебе не сделаю. Накормлю, напою, в баньке попарю и спать уложу.

— Ты же помнишь… да? Мой отец тебя кастрируют, если… — стараюсь говорить уверенно, не показывая своего смятения.

— Помню, конечно, помню, — подталкивает меня в спину в направлении калитки.

Открывает ее передо мной. Под ногами твердая бетонная дорожка. Ступаю чуть-ли не на носочках, стараясь не создавать шума цоканьем каблуков. Не знаю почему делаю это. Просто, чувствую, что в доме есть люди и меня это и успокаивает, и тревожит одновременно. Прямо под открытым небом развешено постельное белье, полотенца и детские футболки. Судя по тому, что в окнах не горит свет, вся его семья спит, значит знакомиться ни с кем не придется. Меня немного отпускает. И только я заношу ногу над первой ступенькой ведущей на крыльцо, он дёргает меня в сторону. Пошатнувшись валюсь прямо на него.

— Что ты делаешь? — возмущаюсь.

— С заднего входа зайдем, — тащит меня за руку вокруг дома.

— Почему?

— Ты сейчас всех перебудишь. Я, когда поздно возвращаюсь, никогда не вхожу через главный вход, — подталкивает меня к небольшой открытой веранде.

Она, как что-то чужеродное пристроена к старому дому и смахивает на открытую террасу какого-нибудь кафе. Выглядит немного странно, будто бы ее построили совсем недавно принудительно прилепив к слегка обшарпанной стене. На веранде стоит длинный стол. Под кровлей подвешены кашпо с яркими живыми цветами. Ближе к стене стоит резное кресло-качалка с небрежно брошенным на него пледом в шотландскую клетку. Хочется подхватить его, накинуть на плечи и завернуться как в кокон, с ногами забраться в глубокое кресло. Касаюсь пальцами глянцевых листочков лимонного дерева, растущего в плетеной кадке рядом с белой деревянной дверью, остекленной до самого пола. Еще раз окидываю взглядом пространство вокруг себя. Отмечаю, что вокруг очень уютно, и я бы с удовольствием провела бы здесь часок другой. Погрела бы ладони об чашку горячего кофе и представила бы себя маленькой девочкой в гостях у бабушки. Вдыхаю свежий аромат дерева и легкий едва уловимый запах весенних цветов.

Кирилл толкает передо мной дверь, около которой я застыла. Делаю неуверенный шаг в комнату. Он шлепает ладонью по выключателю, пространство вмиг заполняется теплым желтым светом. Осторожно разуваюсь, ступая ногами на плетеную лоскутную дорожку. Смотрю под ноги и понимаю, что видела такие же циновки в далеком детстве. Бабушка Вера, мать отца, плела точно такие же коврики из старых вещей. Горло перехватывает легкий спазм. Дровосек слегка подталкивает меня в спину. Ощущаю под ногами грубоватую вязку, бросаю взгляд в сторону кровати и чуть не взвизгиваю от восторга одновременно накрывая обоими ладонями рот.

— У тебя очень уютно, — оборачиваюсь к нему и искренне улыбаюсь.

Он смотрит на меня с легким недоумением. Собираюсь стянуть с плеч толстовку, но передумав, кутаюсь в нее еще плотнее, прохожу вдоль старого серванта с хрустальной посудой советских времен и едва не схожу с ума от того восторга, который заполняет меня до краев. Неужели еще есть такие дома? Это не комната, а настоящий музей, отправляющий меня на десять лет назад в деревню к бабушке. К сожалению, она умерла, когда мне было одиннадцать. Мы с мамой уже жили в Москве, и она не пустила меня провести с ней последнее лето. Правда, тогда я еще не догадывалась о том, что оно будет последним, иначе бы я настояла на своем и добилась бы того, чего мне больше всего тогда не хватало.

— Он работает? — киваю на огромный ламповый телевизор пристроенный в угол на невысокую тумбочку.

Мне еще не приходилось наблюдать на лице Дровосека смущение. Он слегка дергает плечами, поворачивает голову в сторону огромного пузатого телика.

— Это бабушкина комната, я обитаю в ней временно.

— А где твоя бабушка сейчас? — плюхаюсь задницей на высокую сетчатую кровать, провожу ладонями по старому гобеленному покрывалу, ощущая твердые волокна грубоватой ткани подушечками пальцев. — Ой, прости… — неожиданно в голову приходит нехорошая мысль.

— Она перебралась в комнату к сестре, ее комната просторнее, а мне досталась эта.

Кирилл стоит передо мной, не зная куда деть руки.

— Голодная? — неожиданно выдает он.

— Я не ем так поздно. Но не отказалась бы от стакана теплой воды с лимоном, — подвигаюсь спиной к стене утопая в слегка провисшей сетке.

Дровосек скрывается за дверью, а я поворачиваюсь и прислоняюсь щекой к мягкому ворсу ковра висящего на стене. Утыкаюсь в него носом. Немного пахнет пылью и еще чем-то чужеродным, особым ароматом этого дома. Если бы у меня сейчас был с собой телефон, я бы обязательно сделала селфи на фоне этого бордового великолепия. Спрятала бы эту фотку в скрытую папку и никому бы не показала. Смеюсь про себя. В скрытых файлах полно моих фоток в белье, ковер на стене вписался бы в ту галерею идеально.

В дверях появляется Кирилл с большой тарелкой в одной руке и с двумя огромными кружками в другой. Из обоих чашек свисает по нитке с зеленым квадратиками картона. Он ставит все это на небольшой столик и подхватив его за столешницу подставляет к кровати.

— Я положил тебе три ложки сахара, — кивает на кружку расположенную ближе ко мне.

— А себе? — собираюсь поменять кружки местами.

— А себе пять, — отказываюсь от этой идеи.

На плоском блюде семь бутербродов с вареной колбасой и свежими огурцами. Колбаса так же, как и батон нарезана толсто и криво, из-под неаккуратных ломтиков виднеются лужицы майонеза. Я не собираюсь это есть, ровно так же, как и пить, но умыться и помыть руки все же хочется. А еще сходить в туалет.

— Где я могу помыть руки?

Дровосек смотрит на меня слегка склонив голову на бок. Такое ощущение, что он задумался, а я своим вопросом резко вернула его в реал.

— А, руки… Пойдем, — поднимается с низкой табуретки и кивает в строну улицы.

Что за бред? Неужели в доме нет водопровода, вот ни за что не поверю. Даже у моей бабули в стареньком небольшом домишке все имелось. Папа провел ей и воду, и газ. Оборудовал санузел и поменял окна на пластиковые. Бросаю взгляд на деревянные рамы, выкрашенные белой краской. Поднимаюсь, плетусь за ним.

— Да, ты прикалываешься, что ли? — толкаю его в плечо, когда он подводит меня к умывальнику прикрученному к деревянному столбу, неподалеку от деревянного туалета.

— Тебе показать, как этим пользоваться? — шлепает ладонью по носику умывальника, из которого начинает бежать вода.

— Прекрати надо мной издеваться! — топаю ногой.

— Я! Издеваться? — кладет ладонь на сердце широко улыбаясь. — Да, никогда!

— Я ни за что не поверю, что в доме нет удобств!

— Может и есть, — пожимает он плечами.

— Так… я все поняла, — киваю головой, поджимая губы. — За теплую воду из крана и унитаз вместо уличного сортира, мне тоже придется заплатить!

— Хорошая идея, — произносит он, будто бы и не думал об этом.

Слегка теряюсь… Может и правда не думал?

— Как платить собираешься? Деньгами или привычным уже способом, — расплывается в широченной улыбке.

— Я лучше поцелую поросенка, — выпаливаю первое, что приходит в голову и толкаю его, топаю обратно к дому.

— Терпеть будешь? — смеется.

Вот же сволочь! Разворачиваюсь и уверенно шагаю назад к деревянному домику. На полпути торможу. Смотрю на причудливое строение, потом на дровосека. Уперев руки в бока, произношу воинственно:

— Только попробуй распустить свои наглые ручонки.

Он убирает руки за спину, продолжает лыбиться как идиот. Быстро иду к нему навстречу. Практически на ходу приподнимаюсь на носочки и обхватив его шею одной рукой, намеренно впиваясь в нее ногтями, приближаю его лицо к своему, коротко чмокаю в губы.

— Ладно, так уж и быть… — говорит он поморщившись. — Так себе конечно оплата, но я сделаю тебе аванс, — подхватив под руку, ведет обратно в дом.