Двери не было, она была снята с петель. Я думаю, это был целенаправленный выбор, чтобы способствовать открытости. Я слышала голоса внутри, много тихих слов. И что-то еще. Это звучало так, словно дети играли в камешки, в игру, цель которой — бросать маленькие камешки в концентрические кольца, нацарапанные на полу.

Хватит ждать. Я никогда не была тем, кто прячется за стенами комнат. Я выпрямила ноющую спину, насколько позволял мой возраст, и вошла в храм. Должна признаться, я не ожидала увидеть то, что в ней нашла.

Когда я убежала из Йенхельма почти десять лет назад, Джозеф был в плачевном состоянии. Возможно, в один прекрасный день из десяти он был в состоянии говорить. В остальные дни он либо не мог вспомнить себя, либо был сделан из камня, либо из живого огня, либо у него не хватало ума даже произнести свое имя. У него было несколько сопровождающих, слуг, которых я приставила к нему, чтобы они заботились о нем и о всех его проблемах. Но, по большому счету, о нем забыли. Джозеф был сломленным человеком. Возможно, я не была первой и даже не последней, но многие из его переломов из-за меня. И, хуже всего, после того как он разбился вдребезги, меня не было рядом, чтобы собрать его воедино. Я просто отодвинула его в сторону, чтобы забыть о нем. Я так боялась того, что найду в том храме, что Сссеракис наелся моим страхом до отвала.

Мне не о чем было беспокоиться. Казалось, что, как и в большинстве других случаев, Джозефу стало намного лучше с тех пор, как я исчезла.

В зале было почти удушающе тепло. В стенах было вырезано несколько каминов, и дым поднимался сквозь щели в каменной кладке. На черных каменных стенах и на отдельно стоящих столбах, установленных через равные промежутки, висели фонари. Это была, вероятно, самая хорошо освещенная комната во дворце. С одной стороны была груда одеял и спальных мешков, лежащих друг на друге. Я увидела несколько тел, спящих на этой мягкой массе. Не кровати или тюфяки, а одна общая спальная зона. На другой стороне зала стояли столы и стулья, за которыми сидели дети и чему-то учились у морщинистой старухи. Судя по всему, это был урок истории о континенте Иша и о том, как одно королевство превратилось в сотню, стало одним, снова стало сотней. Последнее событие было делом моих рук.

В центре зала я увидела нечто, очень похожее на богослужение. Люди стояли вокруг или преклоняли колени, все взгляды были обращены к небольшой деревянной сцене, построенной в форме круга, к которой по всему периметру вели ступени. Там были дюжины людей. И там, в центре сцены, стоял на коленях Джозеф, играя с горсткой камней, каждый размером с голову взрослого человека. Казалось, он перекатывал их, как малыш, играющий в игрушки. Мне показалось, что мало что изменилось. Я чуть было не развернулась и не ушла. Я хотела воссоединиться со своим другом, с другой частью меня. Не с каким-нибудь сбитым с толку дураком, который даже не может вспомнить, что он взрослый человек. Чуть было. Я выругала себя за глупость и направилась к сцене. Каким бы безумием он ни был поражен сегодня, он все равно оставался моим другом. Я должна была объяснить ему причины своего многолетнего отсутствия.

Мне пришлось пробираться сквозь толпу людей, наблюдавших за ним. Большинство из них были одеты в обычную одежду — туники и брюки. На некоторых были разноцветные балахоны и нелепые шляпы, из-за которых их головы казались вдвое длиннее, чем на самом деле. Сразу же начались перешептывания, и вскоре я обнаружила, что толпа оборачивается, чтобы посмотреть на меня. Ну и черт с ними. Я уже привыкла быть в центре внимания. К тому времени, как я поднялась на сцену, Джозеф перестал играть со своими камнями, повернулся и улыбнулся мне. В этой улыбке было слишком много всего. Тогда я поняла, что передо мной был не какой-то полоумный с затуманенными глазами. Это был Джозеф. Это действительно был мой Джозеф.

Он не постарел ни на день с тех пор, как нас бросили в Яму. Все еще юноша, с бледным пучком волос над верхней губой и редкой щетиной на подбородке. Его кожа была гладкой, без шрамов и странных изменений цвета от хода времени. Он сидел, скрестив ноги, юбка обвилась вокруг его ног, бледная грудь была обнажена. Я остановилась у подножия сцены и уставилась на своего друга, не имея ни малейшего представления, что сказать. Конечно, Джозеф не помог. Он просто смотрел на меня, склонив голову набок, со слегка блаженным выражением на лице.

Тогда я поняла, что, хотя он и перестал играть с камнями, они все еще двигались. Они катались по сцене, словно их тянули за невидимые веревки, время от времени меняя направление. Всякий раз, когда два камня сталкивались друг с другом, они останавливались, и маленькие каменные щупальца вытягивались из основного тела, цеплялись друг за друга, затем втягивались обратно. Затем два камня меняли направление и откатывались друг от друга.

Я указала на камни своей теневой лапой. «Големы?» Мне это показалось странным. Джозеф не был знаком с големомантией, но, возможно, он купил эти маленькие создания у какого-нибудь полазийца.

— Не совсем. — Он усмехнулся, и собравшаяся толпа… кто это были? Сопровождающие? Их было слишком много для этого, и я уверена, что Сирилет не платила более чем пятидесяти людям за то, чтобы они приносили Джозефу еду и купали его. Тогда верующие? Они называли это место храмом. По моему опыту, храмы обычно сопровождались богослужением. Кем бы они ни были для Джозефа, у меня мурашки бежали по коже, когда они смеялись.

Они слишком спокойны. Спокойствие — бесполезная эмоция. Мы должны выдавить из них страх. Моя тень начала пузыриться рядом со мной.

— Нет. Я здесь не для этого.

Сссеракис не слушал меня. Моя тень встала на дыбы, ужас с острыми краями, которые впитывали свет. Люди вокруг нас ахнули, некоторые из них даже упали на колени и склонили головы, но я не почувствовала в них страха.

Что с ними не так? Сссеракис мгновенно раздулся, моя тень заполнила комнату, погрузив все и вся в темноту. Я огляделась и обнаружила, что все они застыли на месте. Я не могла их видеть, но знала, что каждый из них изолирован, заперт в своей собственной тюрьме кошмаров. Я была там, где они сейчас, в ловушке внутри ужасающего конструкта, созданного Сссеракисом.

Они меня не боятся. Что происходит? Сссеракис был прав. Несмотря на то, что он навлек кошмары на этих людей, никто из них не испугался. Они были такими чертовски мирными. Это было отвратительно.

— Прекрати, Эска, — сказал Джозеф спокойным, веселым голосом. В тот момент я его ненавидела. Никто не должен встречаться лицом к лицу со своим самым большим страхом и быть счастливым.

Темнота рассеялась, моя тень отступила, Сссеракис снова спрятался внутри меня. Я почувствовала, насколько неспокойным был мой ужас. Словно он испугался того, что другие его не боялись.

— Что это, Джозеф? Почему эти люди ведут себя как фанатики?

Йозеф похлопал по деревянной сцене рядом с собой и кивнул мне:

— Садись, Эска. Пожалуйста.

Я осторожно поднялась на сцену и опустилась рядом с ним. В тот момент, когда моя отвисшая задница коснулась пола, я услышала новые вздохи и бормотание толпы. Черт, но это нервировало. Они глядели на нас с таким странным почтением.

Один из маленьких камней врезался мне в ногу и остановился, вцепившись в меня своими каменными лапками. Приглядевшись, я поняла, что это скорее набор мелких камешков, склеенных в один. Его поверхность была неровной, бугристой. Он перестал размахивать лапками, повернулся и покатился прочь.

— Не големы? — спросила я.

Джозеф покачал головой и поднял с земли одно из странных созданий. Оно запищало, как играющий щенок, затем устроилось на коленях у Джозефа и затихло.

— Это дети, — сказал Джозеф. — Мои дети. Я их создал.

— Они живые? Ты думаешь, что создал жизнь? С помощью магии Источников?

— Да.

Я покачала головой:

— Только Ранд могут творить жизнь с помощью магии, Джозеф.

Он нахмурился и тоже покачал головой: