— Удержит? — уточнил главарь у рисовавшего.

— Должно, — сказал тот, поднимаясь с колен. — Но стоит быть начеку…

— Ну что, — главарь ещё раз врезал сапогом Андрееву под рёбра, — начинаем. Нам нужен не ты, нам нужна девчонка. Переговорим, получим от неё кое-что — и проваливайте. Ну?

— Какая девчонка? — прохрипел Лёха.

— Не строй идиота, — ещё раз врезал ему ногой главарь. — Зови её.

— Я не знаю… — начал было Андреев, но его голос захлебнулся от ещё одного удара.

Я попытался дёрнуться — нет, держат крепко, хватку ничуть не ослабили.

Небо уже заметно потемнело, и кто-то из изгоев процедил:

— Тянет время, а мы тут под дождём мокни…

— Зови!!! — ещё один удар.

Тело Лёхи изогнула судорога — сеть натянулась, но не порвалась, не приподнялась ни на сантиметр. Я опять рванулся, кто-то врезал кулаком мне по почкам, заставив задохнуться от боли.

Они не знают. Или, наоборот, знают то, что не понял я?

Тело Андреева сотрясали судороги.

— Идёт, — завороженно прошептал кто-то. Я, несмотря на угрожающую ситуацию, смотрел во все глаза.

Лёхи не было. На его месте, под сетью, скрючившись, лежала Люба — всё в том же сиреневом платье — правда, на этот раз исписанном кровавыми знаками, в туфлях на высоком каблуке, её каштановые волосы разметались, закрывая лицо. Сильно пахнуло сиренью.

Я был прав.

Лёха и Люба никогда не встречались. Они — единое целое, обитающее в одном организме. Более того — похоже, Лёха вообще не знал о своей «соседке». Хотя вот изгои уверены, что знал — а я сомневаюсь, я ж его с «порывом» расспрашивал… Кто он такой, это Лёха? Оборотень? Какой-нибудь Двуликий? Я даже не знаю, что это за форма жизни — неудивительно, что Власов (ну или Бурденко, не знаю), едва получив некие намёки, моментально установил за Андреевым слежку…

Выходит, я прав — за ним следили не только мы. Изгои точно каким-то образом пронюхали о странном человеке, и я уже практически уверен, что сильно раньше нас. Может, и в Колледже узнали про Андреева как раз после допроса какого-нибудь случайно попавшегося изгоя — я же не знаю всего, что знают те же Власов и Бурденко… В итоге для нас с напарником не было ничего случайного — как и встреча с болотниками. Они действительно хотели нас похитить. Ладно хоть, не съесть — но сейчас от этого не легче.

Второй образ Лёхи — сильнейшая колдунья. Скорее всего, жидкость и знаки — способ её как-то ослабить, иначе она разнесёт всё вокруг — как разнесла квартиру, когда кто-то попытался в неё ворваться.

Вот он, ответ, Владька. Ты его получил.

Вот только что ты будешь делать дальше? Уйдёшь ли ты отсюда живым?

Заметно потемнело — туча всё же закрыла солнце. Подул ветерок, шевеля волосы Любы.

— Всем отойти, — скомандовал главарь. — Ты останься, — придержал он того, который наносил знаки кровью.

Изгои немного расступились — впрочем, хватку на мне не ослабили.

— Приветствую тебя, Великая, — степенно промолвил главарь, вставая перед лежащей Любой на одно колено. — Наконец-то мы можем поговорить. Прошу простить за это вот всё. Дай слово, что никого из моих людей не тронешь, и я сейчас же прикажу освободить тебя.

— Кто ты такой, чтобы брать с меня слово? — гулким голосом ответила Люба.

— Я — глава Демонов Духа, — главарь явно был готов к вопросу. — Мы здесь — главная сила помимо сопливых колдунов. Нас изгнали из городов, но с твоей помощью мы отомстим им. Ты поможешь нам устроить ад на земле — и мы будем властителями этого ада.

— Что ты знаешь про Ад? — хрипло рассмеялась Люба. Она так и лежала лицом вниз, и оттого её слова звучали зловеще.

— Я видел ад, — глухо ответил главарь. — Я видел ядерные грибы на полнеба. Я видел, как города сгорали целиком. Я видел, как люди превращались в тени. Я выжил, у меня теперь есть свой ад.

— Травма в мозгах у тебя есть, а не ад, — в тон ему ехидно ответила Люба, всё так же не поднимая головы. — Ты видел не ад, а лишь одну войну из миллионов — и ты теперь считаешь, что видел всё?

Лицо главаря пошло красными пятнами — со своего места я это отлично видел.

— Где ты был в это время? Прятался в холодильнике? — продолжала ехидничать женщина.

Что она творит? Зачем она выводит его из себя? Все они вооружены, а она — так или иначе живое существо. Даже если бы Лёха выпил колледжевское зелье для регенерации — оно не спасёт от нескольких автоматных очередей!

— Хорошо, — помолчав, сказал главарь, и голос его звучал зловеще. — Вот стоит пацан. Городской колдун. Молодой и бестолковый. Мне он не нужен. Мне нужна ты. Я могу от него избавиться?

У меня внутри всё похолодело. Момент истины, как ни крути. В эту секунду решается моя судьба.

Люба ответила после паузы, и её голос звучал неестественно ровно:

— Почему ты решил, что он для меня важен?

— Я предположил, — спокойно сказал главарь.

— Люууудиии, — долгим вздохом прошелестела Люба. — Почему вы так привыкли распоряжаться чужими жизнями… Почему в этом мире так мало тех, кто готов отдать свою жизнь за другого…

Ударил такой порыв ветра, что мне показалось, что я взлетаю. Земля содрогнулась, далеко не все смогли устоять на ногах. В небе громыхнуло.

Сетка, прижимающая Любу к земле, словно взорвалась изнутри, над ней поднялись два огромных перистых крыла — сиреневых. А спустя мгновение Люба распрямилась, плавно и очень быстро под взмахами крыльев поднимаясь в воздух — в чистейшем сиреневом платье, с каштановыми волосами, волной рассыпавшимися по плечам, зеленоглазая и прекрасная, как в моём сне.

Запах сирени стал резким, почти невыносимым.

— Кто ты такой, отребье, чтобы решать судьбы людей? — почти неслышно, и в то же время оглушительно прошелестел её голос.

Главарь отреагировал очень быстро. Обернувшись, ударом в скулу с коротким «Урод!» он свалил на землю своего соратника с ведёрком крови и, хватая с земли Лёхин короткий автомат, заорал:

— Мочи её!

Меня отшвырнули на землю, как ненужную игрушку — изгои выхватили оружие, и я, не медля, отползал назад, пока не упёрся спиной в тележку одного из ржавых вагонов. Где мой арбалет? А, вон он… далеко. Да и нужен ли он мне сейчас? Всем не до меня.

Уши заложило от грохота выстрелов и свиста ветра.

Со стороны казалось, что Люба танцует, оторвавшись от земли — это был прекрасный вальс и в то же время молниеносный ураган, который приподнимал изгоев и расшвыривал их в стороны, как ничего не весящие манекены. Для меня время словно остановилось, но, наверное, в реальности не прошло и нескольких секунд, когда на ногах остались лишь Люба и главарь, уже отшвырнувший Лёхин «укорот» и стрелявший из своего автоматического карабина. Мгновение — и Люба, схватив главаря за грудки, легко, словно пушинку, подняла его в воздух:

— Ты готов, чтобы твою судьбу решили так, как ты решаешь за других?

— Ты не можешь убивать, — прохрипел главарь.

— Не могу, — спокойно кивнула женщина. — Я тебя поцелую.

Изгой рванулся — кажется, он хотел заорать, — но женщина притянула его поближе и впилась губами в его губы.

Через несколько секунд на землю упали сапоги, соскользнувшие с ног главаря, а потом рухнул и он сам — высохший, как мумия.

Люба грустно улыбнулась, брезгливо вытерев губы тыльной стороной ладони и продолжая парить в нескольких метрах над землёй — словно мысли её были совсем не здесь.

Сон.

Во сне — и я уже не уверен, что это был именно сон — у неё исчезла рана.

Она вообще не боится ран, не боится оружия, не боится попросту ни-че-го.

У изгоев не было шансов, кроме как договориться… но они не смогли этого сделать.

Может, и это всё сон?

Я, вжавшись спиной в холодную железяку, отрешённо наблюдал, как поднимаются, пошатываясь, изгои, как они ковыляют в сторону, как тот, что рисовал символы кровью, кричит что-то вроде «Мы ещё встретимся!» и, резанув ножом руку, рисует клинком в воздухе кольцо, которое превращается в волнующееся серебристое зеркало, как изгои уходят, ступая в него один за другим…