ШЛА ТРЕТЬЯ ЗИМА Депрессии. В давно загубленной сельской местности на полях гнили нераспроданные урожаи, а непродаваемый скот умирал на копытах, поскольку стабилизационные корпорации Федерального совета фермерских хозяйств исчерпали свои фонды поддержки цен. В городах и поселках по всей стране изможденные мужчины в потрепанных пальто, с поднятыми воротниками против холодного ветра, с газетами, затыкающими дыры в ботинках, угрюмо стояли в очереди за подаянием в суповых кухнях. Десятки тысяч перемещенных рабочих вышли на дороги, подняв вверх большие пальцы, устремились на запад, сгрудились в крытых вагонах, направляясь на юг, на север, на восток, куда бы ни вели шоссе и железные дороги, где бы ни нашлась работа. Те, кто остался на месте, приютили своих безработных родственников, выбивали счета за продукты в магазине на углу, латали свою старую одежду, штопали и перештопывали носки, пытались сохранить хоть какие-то осколки надежды на руинах своей мечты.
Депрессия с особой яростью ударила по этническим общинам, так мало укоренившимся в американской почве. Хрупкие институты, с таким трудом созданные первым поколением иммигрантов, просто развалились. Банки, обслуживающие иммигрантские кварталы, одними из первых закрыли свои двери, когда началась череда панических настроений. В Чикаго в 1930 году закрылся Государственный банк Бинга, обслуживавший чернокожую общину; вскоре за ним последовали Первый итальянский государственный банк, словацкий Государственный банк Папанек-Ковач, чешский Государственный банк Новак и Стиескал, литовский Универсальный государственный банк, еврейский Государственный банк Ноэль и «Банк Смульски», куда многие поляки вкладывали свои скудные сбережения. Общества взаимопомощи и братского страхования, а также религиозные благотворительные организации, с помощью которых иммигранты пытались защитить себя от многочисленных неопределенностей повседневной жизни, рухнули под тяжестью предъявляемых к ним требований. Еврейские благотворительные организации Чикаго в 1932 году с трудом поддерживали около пятидесяти тысяч безработных евреев. Безработные мужчины сидели дома, а их жены и дети искали работу, которую могли найти. Традиционные модели семейной власти и статуса разрушались. Одна польская женщина сказала социальному работнику в Чикаго, что, поскольку она работала четыре года, а её муж был безработным, «я — хозяин в семье, потому что я полностью управляю этим домом. Знаете, кто зарабатывает деньги, тот и хозяин». «Одной из самых распространенных вещей, — вспоминал позже один чикагский житель о своём детстве, проведенном в депрессии, — было ощущение, что твой отец не справился. Что он каким-то образом не одержал победу».[148]
Никто не голодал, утверждал Гувер, но в 1932 году в Нью-Йорке школьные власти сообщили о двадцати тысячах недоедающих детей, а в садах Орегона яблоки падали на землю из-за отсутствия покупателей. Это зрелище страшной нужды посреди расточительного изобилия порождало недоумение и гнев. В Сиэтле, Чикаго, Нью-Йорке и десятках других городов мужчины и женщины по ночам рыскали по промозглым переулкам, выискивая объедки в мусорных баках.
Ни один вопрос не волновал Гувера так болезненно, не причинял ему больше политических и личных страданий, как положение безработных. К началу 1932 года без работы оставалось более десяти миллионов человек, почти 20 процентов рабочей силы. В крупных городах, таких как Чикаго и Детройт, где находились такие пострадавшие от кризиса отрасли капитального производства, как сталелитейная и автомобильная, уровень безработицы приближался к 50 процентам. В конце 1931 года власти Чикаго насчитали в городе 624 000 безработных. В Детройте компания General Motors уволила 100 000 рабочих из 260 000 сотрудников, занятых в 1929 году. В общей сложности к зиме 1931–32 годов на улицах автомобильной столицы страны простаивали 223 000 безработных.
Особенно пострадали чернокожие рабочие, которых традиционно нанимали последними и увольняли первыми. В Чикаго чернокожие составляли 4% населения, но 16% безработных; в сталелитейных районах Питтсбурга они составляли 8% населения, но почти 40% безработных.[149]
Многие работники, оставшиеся в штате, перешли на сокращенный рабочий день. Возможно, одна треть всех занятых работала неполный рабочий день, так что в целом почти 50% трудовых ресурсов страны оставались неиспользованными. Те, кому посчастливилось сохранить хоть какую-то работу, также стали работать за меньшую зарплату. В сентябре 1931 года компания U.S. Steel снизила заработную плату на 10 процентов, став первым крупным работодателем, нарушившим соглашение 1929 года с Гувером о сохранении уровня заработной платы. За ней быстро последовали General Motors и другие крупные корпорации, в которых работало около 1,7 миллиона человек. Безработица теперь представлялась не как преходящая трудность, а как глубокая, неразрешимая проблема, которая не подавала признаков ослабления. Распространилось ощущение, что страна повернула за исторический угол, чтобы оказаться перед бесконечным будущим повсеместной структурной безработицы. «Настоящая проблема Америки, — сказал один видный демократ в 1932 году, — не в том, чтобы прокормить себя ещё одну зиму, а в том, чтобы найти, что делать с десятью или двенадцатью миллионами людей, которые навсегда лишились работы».[150]
Страна никогда прежде не знала безработицы таких масштабов и такой продолжительности. У неё не было механизма для борьбы с массовым безденежьем в таких масштабах. Частные планы страхования от безработицы, спонсируемые работодателями и профсоюзами, включая пионерскую программу компании General Electric, охватывали менее двухсот тысяч работников с началом депрессии, что составляло менее 1 процента рабочей силы частного сектора. Помощь бедным традиционно входила в обязанности правительств штатов и местных органов власти, а также частных благотворительных организаций, но их совокупные ресурсы не могли сравниться с огромным национальным бедствием, с которым они столкнулись. Многие штаты, пытавшиеся собрать больше денег на помощь за счет повышения налогов, столкнулись с восстаниями разгневанных граждан, оказавшихся в тяжелом положении. К 1932 году почти все штаты и местные органы власти исчерпали свои возможности по привлечению заемных средств, установленные законом или рынком. Пенсильвания, например, по конституции не имела права брать в долг более 1 миллиона долларов, а также взимать дифференцированный подоходный налог.
Гувер, как правило, пытался стимулировать местные органы власти и благотворительную помощь безработным с помощью двух добровольных комитетов: Чрезвычайного комитета по трудоустройству при президенте, возглавляемого Артуром Вудсом с момента его создания в октябре 1930 года и до его распада в апреле 1931 года, и его преемника — Организации президента по борьбе с безработицей, возглавляемой Уолтером С. Гиффордом, президентом American Telephone and Telegraph и председателем Общества благотворительных организаций Нью-Йорка. По некоторым показателям эти органы достигли достойных результатов. Например, выплаты муниципалитета на оказание помощи в Нью-Йорке выросли с 9 миллионов долларов в 1930 году до 58 миллионов долларов в 1932 году. Частные благотворительные пожертвования ньюйоркцев выросли с 4,5 млн долларов в 1930 году до 21 млн долларов в 1932 году. Но хотя эти цифры свидетельствовали о сострадании мэрии и, возможно, удивительно мягких сердцах отдельных ньюйоркцев, они были жалко недостаточными. Совокупные государственные и частные расходы на помощь в размере 79 миллионов долларов в Нью-Йорке за весь 1932 год составили менее чем месячную потерю заработной платы для восьмисот тысяч ньюйоркцев, оставшихся без работы. В Чикаго в конце 1931 года потери заработной платы из-за безработицы оценивались в 2 миллиона долларов в день; расходы на помощь составляли 100 тысяч долларов в день.[151]
