Прежде всего, «Новый курс» дал бесчисленному количеству американцев, у которых никогда не было ничего особенного, чувство безопасности, а вместе с ним и чувство причастности к своей стране. И все это без разрушения американской Конституции и раскола американского народа. В то время, когда отчаяние и отчуждение приводили другие народы под пяту диктатуры, это было немалым достижением.

Обозреватель Дороти Томпсон подвела итог достижениям Франклина Рузвельта в конце десятилетия депрессии, в 1940 году:

В конечном итоге Франклин Рузвельт добросовестно выполнял свои обязанности, говоря словами Джона Мейнарда Кейнса в 1933 году, «доверенного лица тех людей в каждой стране», которые верили в социальный мир и демократию. Он исправлял пороки Депрессии путем разумных экспериментов в рамках существующей социальной системы. Он предотвратил голое противостояние между ортодоксальностью и революцией. Бесценное значение этого достижения, несомненно, такое же, как и столбцы шифров, фиксировавших национальный доход и производство, должно быть учтено в любом окончательном подсчете того, что сделал «Новый курс».

При всей своей агонии резни и разрушений Великая война 1914–18 годов мало что решила. Со временем её стали считать лишь начальной главой Тридцатилетней войны двадцатого века — конфликта, который длился тридцать один год, если быть точным, с 1914 по 1945 год, и ценой примерно шестидесяти миллионов жизней навсегда изменил мир. Конечно, Первая мировая война разрушила АвстроВенгерскую империю и оставила Германию побежденной. Но договор, подписанный в Зеркальном зале Версаля 28 июня 1919 года, не погасил амбиций, разжегших войну, и не утихомирил тревоги, которые она породила. Победители и побежденные согласились лишь в том, что конфликт стал ужасной катастрофой, беспрецедентным кошмаром, проливающим кровь, убивающим людей, пожирающим нации. Все были полны решимости избежать его повторения. Точнее, каждая нация была полна решимости избежать повторения своей роли в нём.

Для двух стран, Италии и Японии, неприятной оказалась не столько сама война, сколько её неутешительный исход. И итальянцы, и японцы чувствовали себя обманутыми в Версале и лишёнными справедливых заслуг победителей, и в итоге оказались под властью правителей, стремящихся исправить это недовольство, если потребуется, силой оружия. В 1922 году к власти в Италии пришёл фашистский лидер Бенито Муссолини. Иль Дуче мечтал о новой Римской империи в Африке и восточном Средиземноморье. Японские милитаристы положили глаз на Китай, особенно на богатый северный регион Маньчжурии, а в перспективе — на Юго-Восточную Азию и Голландскую Ост-Индию.

Россия, революционизированная большевиками в 1917 году, заключила свой собственный мир с Германией в Брест-Литовске в марте 1918 года, а затем обнаружила, что полностью отстранена от участия в переговорах в Париже, на которых был подписан Версальский договор. Главным уроком, который новый советский режим вынес из войны, стала польза и даже необходимость хитрого нейтралитета. Опасаясь и изолируя западные демократии, Советский Союз при Иосифе Сталине посвятил себя построению «социализма в одной стране» в ожидании возобновления капиталистического братоубийства, которое уверенно предсказывала марксистско-ленинская теория.

Франция, сумевшая отразить немецких захватчиков 1914 года только с помощью британских и, в одиннадцатый час, американских союзников, сделала из своего военного опыта два вывода: французская граница с Германией должна быть массированно укреплена, чтобы любая будущая война не велась на французской земле; и что Франция не может успешно бороться в одиночку с немецкой мощью. Ни один из этих рецептов не оказался полезным на практике. Военный министр Франции Андре Мажино приказал построить вдоль франко-германской границы якобы неприступную сеть фортов, носящих его имя. Но линия Мажино со временем стала символизировать тщетность статичной тактики в наступающую эпоху мобильной войны и, в более широком смысле, упрямую пустоту и жесткую оборонительную логику межвоенного французского военного мышления — классический пример военных планировщиков, ведущих последнюю войну. Что касается союзников, то французы испытали горькое разочарование, когда американцы не выполнили обещание Вудро Вильсона, данное им в Версале, подписать договор, обязывающий Соединенные Штаты гарантировать безопасность Франции. Британия, другой бывший соратник Франции по борьбе с кайзеровской Германией, оказалась не более надежной. В послевоенные десятилетия Франция играла неопределенную и незначительную международную роль.

Обескровленная четырьмя годами окопной войны, Британия после 1918 года решила не допустить, чтобы локальное раздражение в Европе, подобное столкновению между Австро-Венгрией и Сербией, положившему начало Великой войне, переросло в очередное великодержавное кровопролитие. В одном только сражении на реке Сомме в 1916 году погибло 420 000 британцев; год спустя в Пашенделе погибло ещё 245 000. После таких ужасающих потерь Британия поклялась никогда больше не бросать крупные сухопутные силы против основной силы противника на европейском континенте. В любом будущем конфликте Британия будет полагаться главным образом на морскую и воздушную мощь и оставит большую часть наземных боевых действий другим. Но общественные настроения в Британии, как и во Франции, были прежде всего направлены на то, чтобы полностью избежать новой войны. «Этот дом ни при каких обстоятельствах не будет сражаться за своего короля и свою страну», — печально проголосовали студенты Оксфордского союза в феврале 1933 года. Два года спустя тысячи молодых пацифистски настроенных британцев присоединились к Союзу обещания мира, чтобы выступить против скромных на тот момент мер правительства по перевооружению.

В побежденной Германии Адольф Гитлер перевел уроки войны для своей страны в рецепт победы в следующий раз. Практически один среди выживших в Великой войне, бывший капрал Гитлер жаждал новой войны. Он рассчитывал, что сама немыслимость новой войны в глазах большинства государственных деятелей — особенно во Франции и Великобритании, не говоря уже о далёких Соединенных Штатах, — надолго ослепит их, лишив воли и средств противостоять ему.

Эти намерения были столь же просты, сколь и гротескны: обеспечить себе жизненное пространство (Lebensraum), на которое расово очищенный немецкий народ мог бы расширяться бесконечно. Очистившись от того, что Гитлер определил как еврейский инкуб в их среде, «основная раса» смести «неполноценные» славянские народы и многие миллионы евреев, проживавших на востоке Германии, получить новую почву для немецкой пашни и создать великий Рейх, который просуществует тысячу лет. Это грандиозное расистское геополитическое видение, считал Гитлер, может быть реализовано только войной, но не тактикой Великой войны 1914–18 годов. Гитлер тоже извлек уроки из истории. Поражение 1918 года подтвердило, что в затяжной войне Германия против всех победить не сможет. Поэтому Гитлер решил вести войну поэтапно, по одному противнику за раз, нанося быстрые и мощные удары по разрозненным врагам. Он будет искать союзников, где только сможет, и маневрировать, когда это будет возможно, прикрываясь дипломатией. Он использовал бы все преимущества современных технологий, особенно быстрые средства транспортировки войск и огневой мощи, а также устрашающую ударную мощь бронетанковых дивизий. Стратегия Гитлера хитро использовала величайшие слабости его противников: их болезненный страх перед возобновлением боевых действий, их неспособность найти общий язык, их нежелание перевооружаться, их рабскую преданность устаревшим доктринам ведения войны.