На совещании в Белом доме 25 ноября представители администрации пришли к выводу, что возможности для переговоров практически не осталось. Война, в той или иной форме, казалась неизбежной. «Вопрос в том, — размышлял Стимсон, — как нам маневрировать, чтобы заставить их сделать первый выстрел, не подвергая себя слишком большой опасности».[869] Вторая часть наблюдения Стимсона была по меньшей мере столь же важна, как и первая. Несмотря на десятилетия расследований, не было представлено ни одного достоверного доказательства в пользу обвинения в том, что Рузвельт намеренно подверг флот в Перл-Харборе нападению, чтобы ускорить войну. Рисковать всем Тихоокеанским флотом, чтобы создать casus belli, несомненно, представляло собой «слишком большую опасность для нас самих», особенно в свете неоднократных попыток Рузвельта избежать войны на Тихом океане, его непоколебимого акцента на приоритете Атлантики, а также его заученного отказа даже там использовать несколько военно-морских инцидентов 1941 года для запроса об объявлении войны Германии.

26 ноября Халл передал Номуре и Курусу заявление американской позиции, состоящее из десяти пунктов. В нём, по сути, повторялись принципы, которых американская дипломатия придерживалась в течение двух предыдущих лет: настойчивый уход Японии из Китая и отказ от авантюры в Юго-Восточной Азии.

6 декабря Рузвельт попытался предпринять последний гамбит. Он направил императору личное послание, в котором попытался возродить некоторые из обещаний, содержавшихся в недавно отмененном modus vivendi. У него было мало надежд на успех. «Что ж, — пошутил он одному из гостей на ужине, — этот сын человеческий только что отправил своё последнее послание Сыну Божьему». Позже тем же вечером курьер военно-морского флота принёс Рузвельту в его кабинет в Белом доме волшебные расшифровки японского ответа на заявление Халла из десяти пунктов от 26 ноября. Они не давали никаких надежд на дальнейшее дипломатическое обсуждение. Рузвельт взглянул на них, затем повернулся к Гарри Хопкинсу и сказал просто: «Это означает войну».[870]

В первые дни декабря 1941 года адмирал Исороку Ямамото, главнокомандующий Объединенным флотом Японии, метался в своей штаб-квартире на борту линкора «Нагато» в бухте Хиросима. 26 ноября он приказал мощной оперативной группе под командованием вице-адмирала Чуити Нагумо вылететь из бухты Хитокаппу на Курильских островах, чтобы атаковать базу Тихоокеанского флота США в Перл-Харборе (Гавайи). Хотя Ямамото предусмотрел, что «в случае достижения соглашения на переговорах с Соединенными Штатами оперативная группа немедленно вернётся в Японию», переговоры к этому времени уже безвозвратно провалились. Обратного пути уже не было.[871]

Другие японские военно-морские силы в то же время приступили к осуществлению масштабной Южной операции, направленной на юг от Японии с целью высадки войск вторжения на Филиппины, в Малайю и богатую нефтью Голландскую Ост-Индию. Гавайская экспедиция была стержнем этой сложной схемы. От исхода событий в Перл-Харборе зависела судьба Южной операции, которая не могла быть успешной, если её восточный фланг оставался незащищенным от огня Тихоокеанского флота США. Из-за самой мощи этого флота, сосредоточенного на Гавайских островах, миссия Нагумо была самой опасной из нескольких огромных военных операций, которые Япония сейчас проводила.

Подготовка к нападению на Перл-Харбор была исчерпывающей, включая многократные имитационные атаки на макет гавайской базы, установленный в японском заливе Саэки. Моряки и летчики анализировали сложные проблемы пополнения запасов на кораблях в море, навигации атакующего конвоя без радиосвязи и координации волн горизонтальных бомбардировщиков, пикирующих бомбардировщиков, бомбардировщиков-торпедоносцев и истребителей, которые должны были нанести удар.[872]

Однако многое могло пойти не так. Ударные силы, получившие название Первого воздушного флота, были организованы всего восемь месяцев назад и никогда не участвовали в согласованных действиях. Вместе с шестью авианосцами, составлявшими его боевое ядро, он воплощал в себе экспериментальную концепцию военно-воздушной мощи, давно отстаиваемую такими провидцами, как американец Билли Митчелл и офицер штаба Первого воздушного флота коммандер Минору Генда, но все ещё практически не испытанную в неумолимом горниле боя. Сама протяженность маршрута атаки — тридцать пять сотен миль, далеко за пределами традиционного радиуса действия японского флота, — требовала хитроумной дозаправки в море и увеличивала шансы на обнаружение. Неожиданность чрезвычайно повысила бы шансы на успех, как неожиданность помогла Японии, когда она начала свою другую большую войну против кавказской державы, осадив русский флот в Порт-Артуре в 1904 году. Поэтому корабли Нагумо в строгом радиомолчании методично продвигались на восток из бухты Хитокаппу, окутываясь облаками и туманом уходящего погодного фронта. Ямамото мог отслеживать их предполагаемые перемещения на своих картах, но ничего не знал наверняка, пока радиомолчание не было нарушено.

Невысокий, глубокогрудый, быстрый и язвительный в спорах, смелый и изобретательный в бою, родившийся в 1884 году во время великого расцвета Реставрации Мэйдзи, Ямамото в 1941 году находился на вершине своей выдающейся военно-морской карьеры. Он не понаслышке знал своего противника. В 1920-х годах он изучал английский язык в Гарварде, а затем служил военноморским атташе в Вашингтоне, где заслужил репутацию проницательного игрока в покер. Он также приобрел трезвое уважение к военному потенциалу Соединенных Штатов. Он знал, что огромная промышленная база и многочисленное население страны сделают её грозным противником, если она соберет политическую волю к войне, и, вероятно, непобедимым врагом, если конфликт затянется. В ходе напряженных дебатов о внешней политике Японии, которые велись с 1937 года, Ямамото придерживался умеренных взглядов. Он не вполне доверял союзникам Японии по Оси и неоднократно призывал к альтернативам войне с Соединенными Штатами. Однако именно на Ямамото легла задача разработки плана боевых действий для этой войны. Преданный патриот и верный воин, Ямамото честно и блестяще выполнил свой долг.

Атака на Перл-Харбор соответствовала азартному темпераменту Ямамото. Оно было сопряжено с гигантскими рисками, но в то же время сулило экстравагантные выгоды. В случае полного успеха оно могло заставить американцев-изоляционистов согласиться с доминированием Японии в Китае и на Тихом океане. Как минимум, уничтожение Тихоокеанского флота США позволило бы выиграть драгоценное время, чтобы Южная операция прошла без помех, а Япония так укрепила бы свои позиции в Юго-Восточной Азии, что её было бы нелегко вытеснить.

Более того, успех в Перл-Харборе должен был оправдать японский флот, который так долго отрицал свою роль в сухопутной войне в Китае, но при этом яростно гордился своей ролью в русско-японской войне 1904–5 годов, особенно легендарным поражением русского флота в битве у Цусимского пролива в 1905 году. Для японского народа, и особенно для таких моряков, как Ямамото, Цусима представляла собой не только славную военно-морскую победу, но и подтверждение и источник расовой гордости. Цусима продемонстрировала уязвимость надменных западных держав перед лицом растущей промышленной мощи Японии и её неизменного морального превосходства. Сам Ямамото был обескровлен при Цусиме. Его левая рука, лишённая двух пальцев, потерянных в том сражении, ежедневно напоминала ему о почти мифических чарах, которые Цусима до сих пор накладывает на его службу и его нацию.