К концу 1943 года американцы накопили арсенал, который обеспечил им преимущество над противником в соотношении три к одному, когда они наконец-то вышли на поле боя в полном составе. На Тихом океане разрыв был особенно значительным. Каждый американский боец за последние полтора года войны на островах Тихого океана мог использовать четыре тонны припасов; его японский противник — всего два фунта. До сих пор американские войска вели лишь незначительные боевые действия в Средиземноморье, совершили несколько безрассудных вылазок в небо над Европой и одержали несколько смелых, но все ещё неокончательных побед в Тихом океане. Но когда 1943 год подошел к концу, американцы и их подавляющее число машин были почти готовы вступить в бой, и вся энергия бурно развивающейся экономики и все достижения современной науки дышали за ними невообразимой мощью. После долгих лет безразличия, неразберихи и прозябания Соединенные Штаты наконец-то были готовы к войне своего типа. Оставалось только фактически вести её.

Поздно вечером в День перемирия, 11 ноября 1943 года, Рузвельт с горсткой помощников покинул Белый дом и поднялся на борт президентской яхты «Потомак». На рассвете маленькое суденышко президента оказалось рядом с массивным линкором «Айова», стоявшим на якоре в Чесапикском заливе. Специальное приспособление подняло главнокомандующего на главную палубу «Айовы». Дредноут снялся с якоря и вышел в открытое море. Восемь дней спустя президентская партия высадилась в Оране, во французской Северной Африке. Рузвельт пересел на специально оборудованный транспортный самолет Douglas C–54 армейского авиационного корпуса, причудливо названный «Священной коровой». Его конечным пунктом назначения был Тегеран и первая в истории встреча со Сталиным. Но сначала «Священная корова» приземлилась в Каире. Это была не та остановка, которую президент хотел изначально, и не та, которую он ожидал с радостью.

Всего за несколько недель до этого Черчилль предупредил Рузвельта, что на новом этапе войны, когда американская мощь наконец-то начнёт весить на чаше весов, между нами могут возникнуть «серьёзные разногласия». Первым таким разногласием стал вопрос о том, должен ли Рузвельт встретиться со Сталиным наедине, как того желал президент. Черчилль ворвался и потребовал себе кресло за столом переговоров в Тегеране. Затем премьер-министр пошёл дальше и настоял на предварительной встрече двух западных союзников в Каире, прежде чем они встретятся с Советами в Тегеране. В ответ Рузвельт предложил, чтобы на подготовительных переговорах присутствовали советские представители, а также китайский генералиссимус Чан Кайши. Но Советский Союз, все ещё находящийся в мире с Японией, отказался от переговоров с Чаном, опасаясь спровоцировать Токио. Таким образом, только Черчилль, Рузвельт и Чан сели за ужин на вилле посла Александра К. Кирка в дельте Нила вечером 22 ноября, чтобы инициировать Каирскую конференцию.[1068]

Возможно, чтобы отплатить Черчиллю за его раздражение, Рузвельт провел большую часть времени в течение следующих четырех дней с Чаном, и президент следил за тем, чтобы все обсуждения, которые велись между всеми тремя лидерами, были в основном посвящены войне в Азии. На этом театре военных действий разногласия между Черчиллем и Рузвельтом были особенно велики и потенциально взрывоопасны. В отличие от конфликта в Европе, война в Азии в немалой степени была войной за колонии. Британия была полна решимости удержать Индию и вернуть себе другие азиатские владения, потерянные Японией в первые недели войны. Франция и Нидерланды, хотя и находились в данный момент под пятой нацистов, вынашивали аналогичные планы по возвращению своих оккупированных Японией азиатских колоний, как только война закончится. С другой стороны, американцы уже давно пообещали предоставить независимость Филиппинам, а Рузвельт часто уговаривал Черчилля сделать то же самое для Индии, Бирмы, Малайи и Гонконга.

По мнению Рузвельта, Китай будет служить противовесом Британии и другим европейским державам в послевоенной Азии, что поможет обеспечить постоянную деколонизацию. Сильный Китай также помог бы защититься от возрождающейся Японии и сдержал бы советские амбиции в регионе. Черчилль считал концепцию Рузвельта о Китае как о будущей великой державе не иначе как смехотворной. «Для президента Китай означает четыреста миллионов человек, которые будут иметь значение в завтрашнем мире», — записал в своём дневнике врач Черчилля. «Но Уинстон думает только о цвете их кожи; когда он говорит об Индии или Китае, вспоминаешь, что он викторианец». В Каире Черчилль тщетно пытался отправить неуместного и надоедливого Чана на экскурсию к пирамидам. Вместо этого, — с горечью вспоминал Черчилль, — «переговоры британского и американского штабов были печально отвлечены китайской историей, которая была длинной, сложной и незначительной».[1069]

Участие Америки в китайской истории началось задолго до Перл-Харбора. Именно упорная приверженность Америки Китаю создала предпосылки для Перл-Харбора. В начале 1941 года отставной полковник USAAF Клэр Ченно начал набирать американских пилотов для полетов под командованием китайцев в Американскую добровольческую группу, которую журналисты вскоре неуместно назвали «Летающими тиграми» из-за акульих зубов, нарисованных на носах их самолетов. Шенно мечтал поставить Японию на колени, летая с китайских авиабаз, чтобы перехватывать японское торговое судоходство и совершать зажигательные рейды на японские города. Все, что ему было нужно для этого, по его словам, — это тридцать средних и двенадцать тяжелых бомбардировщиков!

Мало кто, и в первую очередь Джордж Маршалл, воспринял дикие заявления Ченно всерьез. Вместо этого Маршалл искал способы помочь Чану вести более эффективную наземную войну против миллионного японского войска в Китае и Юго-Восточной Азии. В начале 1942 года он направил в Чанкин генерал-лейтенанта Джозефа У. Стилуэлла. В столице Чанка Стилуэлл носил множество головных уборов: командующий всеми американскими войсками в Китае, Бирме и Индии (так называемый театр КБР); личный военный представитель Рузвельта при Чанке; администратор ленд-лиза для Китая; и, по крайней мере номинально, начальник штаба Чанка. Стилуэлл был бойким и нецензурным ветераном Первой мировой войны и опытным пехотным командиром. В межвоенные годы он четыре раза побывал в Китае и свободно говорил по-китайски. На бумаге он казался идеальным выбором для этого задания.

Но неприятности у Стилуэлла начались сразу же после прибытия в Чанкинг в марте 1942 года. В тот момент японские войска вытесняли остатки британской армии из Бирмы. Стилуэлл принял на себя командование китайскими войсками и помчался в Бирму, чтобы поддержать британцев. Вместо этого британско-китайские линии развалились, и Стилуэллу пришлось совершить 140-мильный отход через труднопроходимые горы в Индию. Победа японцев закрыла последний сухопутный маршрут снабжения Китая — «Бирманскую дорогу», извилистый путь, который шёл от реки Ирравади к северу от бирманского порта Рангун на восток, в китайскую провинцию Юнань. Все поставки по ленд-лизу для Китая теперь приходилось с трудом доставлять по воздуху из Индии через ряд высоченных гималайских хребтов, известных как «Горб». Стилуэлл немедленно приступил к планированию кампании по захвату Бирмы, а тем временем начал строительство «Дороги Ледо» — гигантского инженерного проекта по прокладке нового сухопутного маршрута из Ледо в Индии, через северную Бирму в Мьиткейну, а затем в Китай. Его поражение при вступлении в должность было очень болезненным. «Нас чертовски жестоко избили», — сказал Стилуэлл журналистам. «Нас выгнали из Бирмы, и это чертовски унизительно».[1070]