На самом деле Рузвельт посвятил большую часть своей речи в Бостоне не пышным обещаниям мира, а несколько бессердечному перечислению хороших экономических новостей, порожденных британскими военными приказами. «Вы, добрые люди, здесь, в Бостоне, знаете об огромном увеличении объема производительной работы на вашей Бостонской военно-морской верфи», — напомнил он своим слушателям. В то же время он обратился по радио к «жителям Сиэтла — вы видели, как растет завод Boeing». Аналогичным образом он обращался к слушателям в Южной Калифорнии, Буффало, Сент-Луисе, Хартфорде и Патерсоне, штат Нью-Джерси — во всех населенных пунктах, где военные заказы завершали тоскливое десятилетие массовой безработицы. Рузвельт хорошо понимал холодную политическую логику роста занятости. «Эти иностранные заказы означают процветание страны, и мы не сможем избрать демократическую партию, если не добьемся процветания, а эти иностранные заказы имеют величайшее значение», — говорил он в частном порядке примерно за восемь месяцев до этого, когда начали поступать крупные авиационные контракты союзников.[773] Во многом благодаря британским закупкам оружия ко дню выборов было занято почти на 3,5 миллиона человек больше, чем во время рецессии Рузвельта в 1937–38 годах. Безработица сократилась к концу 1940 года до 14,6%, самого низкого уровня за последние десять лет, и стремительно снижалась дальше.

Тем временем в Британии к моменту переизбрания Рузвельта в блице погибло более десяти тысяч лондонцев, шесть тысяч только в октябре. Эти растущие цифры смертей составляли мрачный контраст с падающей американской статистикой безработицы, и этот контраст многое предвещал о разных судьбах, которые боги войны уготовили Америке и её возможным союзникам, не говоря уже о судьбах, которые ожидали их общих врагов. Уинстон Черчилль не мог не заметить этого контраста. В частном порядке он ворчал, что американцы «очень хорошо аплодируют доблестным поступкам, совершенным другими», но для Рузвельта он был душой милости. «Я молился за ваш успех», — написал он Рузвельту после выборов. «Я искренне благодарен за него… Происходят события, о которых будут помнить до тех пор, пока на английском языке говорят в любой точке земного шара».[774]

Высший геополитический факт современной эпохи, как утверждают, заметил князь Бисмарк, заключается в том, что американцы говорят по-английски. Уинстон Черчилль с его постоянными ссылками на общие идеалы и интересы «англоговорящих народов» беззастенчиво эксплуатировал эту тему. На ней, собственно, он и строил свою стратегию выживания Британии. Но при всей кажущейся неизбежности англо-американского сотрудничества против нацистской угрозы, на практике трансатлантическое партнерство было дьявольски трудно сформировать. Беспокойство и зачастую хитроумные манипуляции Черчилля, а также колебания и уклончивость самого Рузвельта, его настороженное отношение к изоляционистам и его частые ложные заявления американской общественности — все это свидетельствовало о многочисленных трудностях, препятствовавших сотрудничеству между Великобританией и Соединенными Штатами, не говоря уже о ещё более грозных препятствиях, блокировавших полномасштабную американскую воинственность.

Когда 1940 год подходил к концу, возникла особенно сложная проблема. Лорд Лотиан, британский посол в США, с напускной бесцеремонностью объявил о проблеме 23 ноября, по возвращении из краткой поездки в Лондон. Выйдя из своего самолета в нью-йоркском аэропорту Ла Гардиа, Лотиан заявил ожидавшим его репортерам: «Ну что, ребята, Британия разорилась. Нам нужны ваши деньги».[775] Заявлению Лотиана, конечно, не хватало дипломатической тонкости, но оно так же, как и, не стало неожиданностью. Сами британцы давно предвидели свою грядущую неплатежеспособность. В начале 1939 года, ещё до начала войны, британское казначейство начало изымать контроль над всеми золотыми запасами, иностранными ценными бумагами и долларовыми остатками, принадлежащими британским гражданам. Чтобы сохранить драгоценные долларовые резервы и к досаде американских деловых кругов, лондонское правительство ограничило некоторые виды американского импорта, включая фрукты, табак и голливудские фильмы. Но эти меры лишь отсрочили неизбежное. Наступил день расплаты.

Американцам, привыкшим считать Британию чванливым хозяином мировой империи, было нелегко поверить в утверждения о её банкротстве. Многим американским наблюдателям было особенно трудно уловить решающее различие между все ещё мощными резервами Великобритании в стерлингах и её скудными запасами долларов, уменьшившимися за десятилетие ограничения американобританской торговли. Собравшись для анализа британской финансовой ситуации 3 декабря 1940 года в Вудли, вашингтонском доме военного министра Стимсона, несколько чиновников с недоумением взирали на цифры, которые специалисты Министерства финансов нацарапали на доске. Неизбежный вывод сложного математического упражнения заключался в том, что Британия исчерпает свои золотые и долларовые балансы в течение нескольких недель, чтобы оплатить уже размещенные заказы. Долларов для оплаты будущих заказов нигде не было видно. В конце концов министр военно-морского флота Нокс спросил просто: «Мы собираемся платить за войну с этого момента, не так ли?» На что министр финансов Моргентау ответил: «Ну, и что мы будем делать, позволим им размещать больше заказов или нет?» От ответа на этот вопрос зависела стратегия Рузвельта на короткую войну, которая полагалась на то, что адекватно снабжаемая Британия сможет перенести битву с Германией. От этого также зависело возрождающееся здоровье американской экономики, стимулируемое с середины 1940 года накоплением британских военных заказов. Осознавая эти факты, Нокс и другие лидеры в зале недолго размышляли над последствиями вопроса Моргентау. «Придётся. Выбора нет», — ответил Нокс.[776]

Возможно, у Соединенных Штатов не было выбора, но не было и очевидных средств, способствующих дальнейшим британским закупкам. Закон Джонсона от 1934 года, запрещавший предоставлять займы странам, не выплатившим долги по Первой мировой войне, оставался в силе, как и положения о наличных деньгах, содержавшиеся в законах о нейтралитете предыдущего десятилетия. С юридической, не говоря уже о политической точки зрения, руки Дяди Сэма, казалось, были связаны. Единственным выходом, признался Моргентау в своём дневнике, было довериться изобретательному уму Франклина Рузвельта. «Все сводится к тому, что мистер Черчилль должен полностью довериться мистеру Рузвельту», — писал Моргентау. «Тогда мистеру Рузвельту придётся сказать, что он будет делать».[777]

9 декабря гидросамолет военно-морского флота опустился в теплый карибский воздух, чтобы доставить пакет с почтой президенту Рузвельту, находившемуся на борту корабля USS Tuscaloosa в отпуске после выборов. В пакете находилось историческое письмо Черчилля, которое было названо «самым тщательно составленным и переработанным посланием во всей переписке Черчилля и Рузвельта» и которое историк Уоррен Кимбалл назвал «эпитафией Британской империи, какой её знал [Черчилль]».[778] Возможно, это и понятно, но прежде чем наступил момент финансовой истины, Черчилль занялся несколькими другими делами. «Чтобы переоборудовать промышленность современного государства для военных целей, требуется от трех до четырех лет», — начал Черчилль. По этим подсчетам, Соединенным Штатам потребуется ещё как минимум два года, чтобы достичь «максимальных промышленных усилий». В течение этого подготовительного периода Британия одна должна была «удерживать фронт и бороться с нацистской мощью до тех пор, пока подготовка Соединенных Штатов не будет завершена». Но две опасности угрожали способности Британии к упорству. Обе они могли быть смягчены только отменой американских провокаций с наличными деньгами. Сначала Черчилль прояснил проблему «переноса». «Смертельная опасность, — предупреждал Черчилль, — заключается в постоянном и все возрастающем сокращении морского тоннажа». Если потери в судоходстве будут продолжаться нынешними темпами, предсказывал Черчилль, результаты будут «фатальными» как для Британии, так и для Соединенных Штатов, потому что «мы можем оказаться на обочине, а время, необходимое Соединенным Штатам для завершения оборонительных приготовлений, может не появиться». Только американские торговые суда и, в конечном счете, вооруженное сопровождение торговых конвоев американским флотом могли сохранить атлантический спасательный круг в целости и сохранности.