Проблема судоходства была серьёзной, но вторая угроза была ещё более насущной. Это была та, о которой уже объявил Лотиан, и та, обсуждение которой особенно тяготило Черчилля: отсутствие у Британии наличных денег. Премьер-министр добрался до неё только в заключительных абзацах: «В последнюю очередь я перехожу к вопросу о финансах. Чем быстрее и обильнее будет поток боеприпасов и кораблей, которые вы сможете нам отправить, тем скорее исчерпаются наши долларовые кредиты… Приближается момент, когда мы больше не сможем платить наличными за перевозки и другие поставки». Размышляя о ликвидации накопленных веками имперских богатств, премьер-министр высказал мнение, что было бы неправильно, если бы «Великобритания лишилась всех активов, пригодных для продажи, чтобы после победы, одержанной нашей кровью, спасения цивилизации и времени, необходимого для того, чтобы Соединенные Штаты были полностью вооружены на все случаи жизни, мы остались бы раздетыми до нитки… После войны мы будем не в состоянии закупать значительную часть импорта из Соединенных Штатов… Не только мы в Великобритании должны были бы терпеть жестокие лишения, но и широкомасштабная безработица в Соединенных Штатах последовала бы за сокращением американской экспортной мощи».[779]
Вернувшись через неделю в Вашингтон, загорелый и отдохнувший после круиза по Карибскому морю, Рузвельт дал свой ответ Черчиллю на пресс-конференции. Подтвердив своё мнение о том, что «лучшей непосредственной защитой Соединенных Штатов является успех Великобритании в самообороне», Рузвельт перешел непосредственно к финансовому вопросу. «За последние несколько дней я прочитал много глупостей от людей, которые могут думать о финансах только в тех терминах, которые мы можем назвать традиционными», — легкомысленно заявил Рузвельт репортерам, столпившимся вокруг его стола 17 декабря. «Теперь я пытаюсь сделать, — продолжал Рузвельт, — чтобы избавиться от глупого, неразумного старого знака доллара». Президент проиллюстрировал свою мысль знаменитой притчей. Если у соседа горел дом и ему понадобился ваш садовый шланг, чтобы потушить пожар, вы не стали бы торговаться о цене; вы бы одолжили ему шланг, а он вернул бы его, когда пожар был бы потушен. Таким же образом, предложил Рузвельт, Соединенные Штаты предоставят Британии все необходимые ей товары «при том понимании, что, когда шоу закончится, нам вернут что-то в натуральном виде, тем самым убрав долларовый знак в виде долларового долга и заменив его джентльменским обязательством отплатить натурой. Думаю, вы все это поняли».[780]
Рузвельт довел эту мысль до конца двенадцать дней спустя. В одной из своих самых запоминающихся бесед у камина 29 декабря 1940 года он предложил своим соотечественникам базовые принципы американской политики национальной безопасности. «Если Великобритания падет, — объяснял он, — державы Оси будут контролировать континенты Европы, Азии, Африки, Австралазии и открытое море, и они смогут направить огромные военные и военно-морские ресурсы против этого полушария. Не будет преувеличением сказать, что все мы, во всех Америках, будем жить под дулом пистолета». Чтобы предотвратить такой результат, «мы должны иметь больше кораблей, больше пушек, больше самолетов — больше всего… Мы должны стать великим арсеналом демократии». Нации, которые уже сражаются с Гитлером, — настаивал Рузвельт, — «не просят нас вести их войну. Они просят у нас орудия войны… Мы должны доставить им это оружие в достаточном количестве и достаточно быстро, чтобы мы и наши дети были избавлены от мук и страданий войны, которые пришлось пережить другим».[781]
Это последнее заявление отражает продолжавшуюся в конце 1940 года публичную приверженность Рузвельта стратегии короткой войны. К слову, он предлагал Америке оставаться арсеналом, а не становиться участником боевых действий. Однако военные советники президента уже давали ему основания полагать, что он не сможет бесконечно придерживаться своей тщательно взвешенной стратегии пробританской невоинственности. «Мы не можем постоянно находиться в положении изготовителей инструментов для других воюющих наций», — считал Генри Стимсон.[782] В наступившем новом году события вскоре грозили вытеснить Соединенные Штаты на самый передний край зоны боевых действий, особенно в охваченной войной Северной Атлантике.
Выдача «излишков» военных поставок летом 1940 года и сделка по эсминцам и базам в сентябре того же года были осуществлены как действия исполнительной власти. Новое предложение Рузвельта о поставках Британии без знака доллара, вскоре ставшее известным как «ленд-лиз», не было — да и не могло быть — исполнительным действием, поскольку для ленд-лиза требовались первоначальные ассигнования Конгресса в размере около 7 миллиардов долларов. «Мы не хотим обманывать общественность; мы хотим сделать это прямо и открыто», — сказал Рузвельт Моргентау.[783] Теперь «Ленд-лиз» станет предметом «великих дебатов», которые будут вестись публично, шумно, долго и по большей части ответственно, но не всегда с той неприкрытой откровенностью, о которой заявлял Рузвельт.
Президент дал старт дебатам в своём ежегодном послании Конгрессу 6 января 1941 года, объявив, что направляет в Конгресс законопроект о ленд-лизе. В конце послания он дал определение «четырем основным человеческим свободам», на обеспечение которых в конечном итоге была направлена его политика: свобода слова и религии, свобода от нужды и страха. Эти «четыре свободы», провозглашенные на сайте всеми известными в то время средствами, включая сентиментальные картины и плакаты популярного художника Нормана Рокуэлла, вскоре стали своего рода коротким обозначением военных целей Америки. Их также можно воспринимать, особенно концепции свободы от нужды и страха, как устав самого «Нового курса». На этом уровне базовых принципов существовала безошибочная преемственность между внутренней политикой Рузвельта во время Великой депрессии и его внешней политикой во время мировой войны.
Слушания в Конгрессе по законопроекту о ленд-лизе — версия Палаты представителей, ловко пронумерованная H.R. 1776, — открылись 10 января 1941 года. За пределами Капитолия, в барах для синих воротничков и панельных клубах, в классных комнатах и церковных подвалах и за кухонными столами, в эфире и в редакционных колонках законопроект проветривался, анализировался, критиковался, исследовался и восхвалялся. К счастью для целей президента, дебаты о ленд-лизе проходили в благоприятный момент. Очевидная победа Англии в битве за Британию отбросила угрозу немедленного вторжения, а недавняя победа Рузвельта на выборах освежила его политическую популярность. Когда начались дебаты, опросы общественного мнения показывали, что за политику президента в области ленд-лиза выступает большинство.[784]
Не оставляя ничего на волю случая, Рузвельт отправил в Англию Гарри Хопкинса и Венделла Уилки, чтобы они проинструктировали Черчилля о том, как лучше поддержать закон о ленд-лизе. Хопкинс помог составить одну речь Черчилля, которая была одновременно неискренней и, даже по меркам самого премьер-министра, который периодически выходил из себя, более чем банальной. Черчилль провозгласил: «Нам не нужны доблестные армии, которые формируются по всему Американскому союзу. Они не нужны нам ни в этом, ни в следующем году, ни в любом другом, который я могу предвидеть. Но нам крайне необходимы огромные и непрерывные поставки военных материалов и технических средств всех видов… Нам нужна огромная масса грузов в 1942 году, гораздо больше, чем мы можем построить сами». Далее Черчилль напрямую обратился к своим американским слушателям с отрывком из Лонгфелло, который Рузвельт переписал с листа и попросил передать Уилки:
