Однако после отказа Великобритании от золота и возобновления банкротства банков в последней половине 1931 года Гувер изменил своё мнение и потребовал значительного повышения налогов. Он разработал и представил в Конгресс законопроект, который стал Законом о доходах 1932 года. Ему, конечно, предстояло столкнуться с перспективным дефицитом, который, как и многое другое в эту эпоху, выходил за рамки всех известных прецедентов. Федеральный бюджет 1932 года в итоге окажется в минусе на 2,7 миллиарда долларов — это самый большой дефицит мирного времени в американской истории на тот момент, и эта цифра составляла почти 60 процентов федеральных расходов. Ни один дефицит «Нового курса» не был бы пропорционально больше. По иронии судьбы, Франклин Д. Рузвельт вскоре сделал дефицит федерального бюджета центральным элементом своей атаки на Гувера в ходе президентской избирательной кампании 1932 года.

Но ни рефлекторная фискальная ортодоксия, ни даже ошеломляющие размеры бюджетных цифр не объясняют в полной мере решение Гувера в конце 1931 года обратиться к Конгрессу с просьбой о повышении налогов. По крайней мере, не менее важным, чем эти соображения, было состояние мышления Гувера на тот момент относительно причин, характера и лечения депрессии и своеобразного созвездия обстоятельств, в которых он оказался. По мнению Гувера, депрессия — или Великая депрессия, как её можно было бы теперь с полным основанием назвать, — возникла в результате краха европейских банковских и кредитных структур, изуродованных стрессами мировой войны. Как считал Гувер, сила этого краха передалась Соединенным Штатам через механизм золотого стандарта, и его воздействие грозило затопить и без того хаотичную и барахтающуюся американскую банковскую систему. Строгое следование правилам золотого стандарта диктовало Соединенным Штатам дальнейшую дефляцию, но откровенная дефляция была для Гувера непереносима. Его главной целью было влить живительную ликвидность в американскую кредитную систему, иссушенную внутренними банками, иностранными банками и жесткой денежной политикой Федеральной резервной системы, направленной на защиту золотого стандарта. Разжижая систему, он сделает деньги доступными для заимствования бизнесом, тем самым способствуя общей экономической активности и восстановлению. Путем сложных рассуждений, учитывающих как психологические, так и сугубо экономические факторы, Гувер убедил себя в том, что повышение налогов стабилизирует банковскую систему и тем самым создаст желаемую ликвидность. Критики Гувера и тогда, и позже настаивали на том, что такой косвенный или «нисходящий» подход недостаточен, что только прямое стимулирование экономики за счет крупных государственных расходов на помощь и общественные работы окажет необходимый тонизирующий эффект. Обмен мнениями между министром финансов Гувера Огденом Миллсом и сенатором-демократом от Нью-Йорка Робертом Вагнером во время слушаний по законопроекту о помощи безработным в 1932 году как нельзя лучше отражает различия в экономических философиях. «Я хочу растопить лёд, предоставляя кредиты промышленности, чтобы кто-то начал тратить деньги», — сказал Миллс. «Я пытаюсь заставить людей работать, а вы не хотите сотрудничать», — обвинил Вагнер.[140]

Даже Кейнс в это время поддержал подход Гувера. Выступая в мае 1931 года на конференции по безработице в Чикагском университете, он сказал: «Я думаю, что аргументы в пользу общественных работ в этой стране гораздо слабее, чем в Великобритании… Я думаю, что в этой стране… средства возвращения к состоянию равновесия должны быть сосредоточены на ставке процента» — другими словами, на ослаблении кредита путем укрепления банковской системы. Лишь позднее Кейнс подробно развил аргумент, который он кратко изложил в своей книге «Трактат о деньгах», вышедшей в 1930 году: в некоторых случаях «недостаточно, чтобы центральный орган власти был готов предоставить кредит… он также должен быть готов занять». Другими словами, правительство должно само продвигать программу внутренних инвестиций.[141]

Именно в этом контексте состояния экономических знаний и конкретных обстоятельств в Соединенных Штатах и мире в конце 1931 года следует понимать просьбу Гувера о повышении налогов. Бюджет правительства повсеместно рассматривался как символ и суть обязательства страны поддерживать стоимость своей валюты. Поэтому сбалансирование бюджета, успокаивая иностранных кредиторов, должно было уменьшить изъятие ими золота. Если говорить более конкретно, то увеличение доходов за счет налогообложения, в отличие от заимствований, выведет правительство из конкуренции с частными заемщиками на уже сжатых кредитных рынках, что поможет сохранить низкие процентные ставки. Сохранение низких процентных ставок, в свою очередь, не только облегчит заимствования для бизнеса, но и сохранит стоимость облигаций, все ещё хранящихся в сильно ослабленных портфелях банков, тем самым ослабляя давление на дальнейшую ликвидацию банковских активов. Короче говоря, просьба о повышении налогов, как объяснил Герберт Стайн, «была своего рода программой поддержки облигаций, которая должна была осуществляться за счет налоговых поступлений, а не за счет вновь созданных денег. Её следует понимать в свете нежелания или неспособности Федеральной резервной системы поддержать облигации путем создания новых денег осенью 1931 года… Важным моментом является то, что решение о повышении налогов было принято в условиях роста процентных ставок, падения цен на облигации, роста приостановки деятельности банков и большого оттока золота. Более спокойное отношение к балансированию бюджета [такое, как было принято Гувером всего шестью месяцами ранее] появилось в политике правительства только при администрации Рузвельта, когда все эти условия радикально изменились».[142]

Закон о доходах 1932 года прошел через Конгресс лишь с номинальной оппозицией. Спорное предложение о введении национального налога с продаж было в итоге исключено, но окончательный вариант закона повысил налоги по всем статьям и привел полмиллиона новых налогоплательщиков (в общей сложности около 1,9 миллиона) в федеральную налоговую систему за счет сокращения льгот для малоимущих. Закон предусматривал удвоение федеральных налоговых поступлений и определял основные характеристики налоговой структуры на оставшуюся часть десятилетия. Все последующие усилия по пересмотру налогового кодекса в 1930-е годы были направлены на дальнейшее увеличение налоговых поступлений. Короче говоря, в вопросе о святости сбалансированного бюджета Гувер надежно стоял в рамках широкого консенсуса, который сохранялся вплоть до Второй мировой войны, когда, не случайно, федеральная налоговая система была расширена ещё более значительно. Спикер Гарнер нехотя отказался от поддержки идеи введения налога с продаж, но сказал своим коллегам в Палате представителей: «Я бы ввел любой налог, налог с продаж или любой другой, чтобы… сбалансировать бюджет… Страна сейчас находится в таком состоянии, что самые худшие налоги, которые вы можете ввести, будут лучше, чем отсутствие налогов вообще». После этого он с иронией попросил всех членов, которые вместе с ним верят в сбалансированный бюджет, подняться со своих мест. Ни один представитель не остался сидеть на месте.[143]

ПРИВЕРЖЕННОСТЬ ГУВЕРА поддержанию золотого стандарта представляла собой чистейшую, наиболее традиционную экономическую ортодоксию. Но хотя его приверженность сбалансированному бюджету имела тот же вид ортодоксальности, на самом деле она была обусловлена скорее особыми обстоятельствами момента, чем некритичной верой в принятую фискальную мудрость. В своих усилиях по разжижению кредитной системы Гувер вскоре покажет себя способным на самую прагматичную и далеко идущую экономическую гетеродоксию. Эти усилия станут испытанием всех его творческих и командных способностей и в конце концов приведут его и страну на неизведанную экономическую и политическую территорию. С этой фазы кризиса начинается период экспериментов и институциональных инноваций, который продолжится в период «Нового курса».