Однако в условиях плохой экономической погоды 1931 года огромные потоки, исходящие из национальных экономических кризисов в Австрии и Германии, грозили захлестнуть другие страны, и международный водопровод сломался. То, что Гувер назвал «беженским золотом» и «беглым капиталом», стало безудержно метаться туда-сюда по каналам системы перекачки золотых стандартов. Гувер сравнил панические и скачкообразные движения золота и кредитов, «постоянно гонимые страхом по всему миру», с «пушкой на палубе мира в бушующем море».[134] Страны с и без того депрессивной экономикой оказались не готовы к дальнейшей дефляции из-за потери золота. Чтобы защитить себя, они повысили тарифные барьеры и ввели контроль над экспортом капитала. Почти все они в конце концов отказались от золотого стандарта как такового. Напуганные и потрепанные, с рифами и вантами, практически все государственные корабли взяли курс на безопасное убежище. Когда шторм наконец утих, мир навсегда преобразился. Золотой стандарт, существовавший до 1931 года и являвшийся ковчегом завета международного экономического порядка на протяжении более чем столетия, уже никогда не будет полностью восстановлен в скинии мировой торговли.
Британия сделала роковой шаг 21 сентября 1931 года. Лишившись золота из-за нервных европейских кредиторов и политически не желая предпринимать дефляционные шаги, чтобы вернуть золото на английские берега, Британия объявила дефолт по дальнейшим золотым платежам иностранцам.[135] Более двух десятков других стран быстро последовали этому примеру. Джон Мейнард Кейнс, который уже вовсю муссировал еретические теории об «управляемой валюте», радовался «разрыву наших золотых оков».[136] Но большинство наблюдателей, включая Гувера, считали отказ Великобритании от золотого стандарта катастрофой. В меткой метафоре Гувер сравнил британскую ситуацию с положением обанкротившегося банка, столкнувшегося с требованиями вкладчиков, но неспособного превратить свои активы в наличность и вынужденного закрыть свои двери. Разница заключалась в том, что Британия была не мелким сельским банком, а центральным столпом мировой финансовой структуры. Когда она приостанавливала платежи, мировая торговля замирала.
Мораторий, соглашение об остановке и отказ Великобритании от золота означали, что огромное количество мировых финансовых активов — все, что могло претендовать на австрийские, немецкие, британские банки или банки любой другой страны, отказавшейся от золота, — теперь было заморожено. Соединенные Штаты уже помогли закупорить артерии мировой торговли, установив высокие тарифные барьеры и ограничив отток капитала после краха на Уолл-стрит. Теперь, когда мировая финансовая кровь застыла, международная экономика замедлилась до арктической неподвижности. Германия вскоре провозгласит политику национальной самодостаточности. Британия в Оттавских соглашениях 1932 года фактически создала закрытый торговый блок — так называемую систему имперских преференций, отгородив Британскую империю от торговли других стран. Объем мирового бизнеса сократился с примерно 36 миллиардов долларов в 1929 году до 12 миллиардов долларов в 1932 году.
Удар по американской внешней торговле был пагубным последствием отказа Британии от золота, но вряд ли фатальным. В то время Соединенные Штаты просто не зависели от внешней торговли в такой степени, как другие страны, о чём свидетельствовали высокие защитные тарифы 1922 и 1930 годов.
Ещё более тяжелым было наказание, которое немецкая паника и британский отказ от золота нанесли и без того пошатнувшейся американской финансовой системе, все ещё содрогавшейся от череды банковских крахов в последние недели 1930 года. Американские банки держали на балансе около 1,5 миллиарда долларов в немецких и австрийских обязательствах, которые на данный момент фактически ничего не стоили. Хуже того, психология страха стремительно переполняла международные границы, мрачно и стремительно проносясь от Центральной Европы до Великобритании. Теперь она захлестнула и Соединенные Штаты. Иностранные инвесторы начали выводить золото и капитал из американской банковской системы. Отечественные вкладчики, которых однажды укусили, но которые дважды стеснялись, с новой силой набросились на банки, вызвав кризис ликвидности, который превзошел панику последних недель 1930 года. Этот кризис послужил репетицией и основой для полномасштабной катастрофы, которая разразилась в 1931 году. За месяц, последовавший за прощанием Британии с золотом, обанкротились пятьсот двадцать два банка. К концу года 2294 американских банка приостановили свою деятельность, что почти в два раза больше, чем в 1930 году, и стало абсолютным американским рекордом.[137] Американские банки теперь обильно кровоточили от двух ран: одна была нанесена внутренними беглецами с депозитов, а другая — иностранным изъятием капитала. К сожалению, правила игры с золотым стандартом, как их понимал Гувер и большинство американских банкиров, диктовали, что вторая проблема должна превалировать над первой. Теоретически американские центральные банковские власти должны были принять дефляционные меры; на практике они так и поступили. Эта принудительная дефляция в контексте уже дефляционной экономики была извращенной логикой золотого стандарта, против которой выступал Кейнс. Чтобы сдержать отток золота, Федеральная резервная система повысила ставку редисконтирования, как и предписывала доктрина золотого стандарта. На самом деле ФРС действовала беспрецедентно решительно, повысив ставку на целый процентный пункт всего за одну неделю. Однако банковская система в целом нуждалась не в более жестких, а в более легких деньгах, как знали Марринер Экклз и другие банкиры, чтобы удовлетворить требования паникующих вкладчиков.
Дефляционная дисциплина золотого стандарта теперь предстала перед американцами в обнаженном виде, как и перед британцами всего несколькими неделями ранее. Британия отказалась от золотого стандарта, что позволило ей продвинуться по пути хотя бы скромного экономического восстановления в 1932 году. Через полтора года Франклин Рузвельт сделает то же самое для Соединенных Штатов, создав совершенно новые условия для проведения монетарной и фискальной политики. Однако на данный момент Гувер предпочел бороться в жестко ограничивающих рамках золотого стандарта. Почему?
Ответ следует искать в наследии восприятия и понимания экономической теории, которое лишь нехотя уступило место поколению, последовавшему за президентством Гувера. Вплоть до его времени, на протяжении столетия или более, мир знал лишь короткие и болезненные перерывы в режиме золотого стандарта. Широко распространено было мнение, что другой действенной основы, на которой можно было бы сделать валюту надежной и на которой могла бы функционировать международная экономика, просто не существует. Без привязки к золоту стоимость национальных денег считалась произвольной и непредсказуемой. Валюта становилась «мягкой», возможно, неконвертируемой, а сделки через национальные границы превращались в рискованные азартные игры. Отказ от золота, по словам Гувера, означал, что «ни один торговец не мог знать, что он может получить в качестве оплаты к моменту поставки своего товара».[138] К 1931 году Джон Мейнард Кейнс уже почти десять лет пытался разработать теорию управления национальной и международной валютой, которая не зависела бы от золота. Но даже на этом этапе идеи Кейнса не были полностью разработаны (его великий труд, «Общая теория занятости, процента и денег», появится только в 1936 году), и в этом вопросе в то время он имел самую скромную аудиторию как среди экономистов, так и среди государственных деятелей.
ТАКИМ ОБРАЗОМ, в конце 1931 года Гувер столкнулся с гораздо более серьёзным и сложным кризисом, чем годом ранее. Перед лицом этих новых обстоятельств он прибег к новой тактике: агрессивной попытке сбалансировать федеральный бюджет путем повышения налогов. Эта политика подверглась резкой критике со стороны экономистов более позднего периода, которые должны были узнать из «Общей теории» Кейнса, что лекарством от депрессии является не бюджетный баланс, а преднамеренные дефицитные расходы. На самом деле, идея о том, что дефицит государственного бюджета может компенсировать спады делового цикла, была актуальна в академических и политических кругах на протяжении 1920-х годов, и сам Гувер был знаком с этим направлением мысли. В мае 1931 года государственный секретарь Генри Стимсон записал в своём дневнике, что Гувер решительно выступал против балансировщиков бюджета в своём собственном кабинете. «Президент сравнил это с военными временами», — пишет Стимсон. «Он сказал, что во время войны никто не мечтал о сбалансировании бюджета. К счастью, мы можем занимать».[139]
