Тем временем за Ла-Маншем Эйзенхауэр пытался собрать свои силы вторжения. Его структура командования отражала сложности «Оверлорда», связанные с объединением вооруженных сил и союзников. Заместитель верховного главнокомандующего Эйзенхауэра, маршал авиации сэр Артур Теддер, и все три подчинённых ему командующих были британцами: Сэр Траффорд Лей-Мэллори — в воздухе, сэр Бертрам Рэмси — на море и сэр Бернард Монтгомери — на суше. На первом этапе сражения в состав Двадцать первой армейской группы Монтгомери должны были войти как британские, так и американские сухопутные войска, причём последние — под командованием генерала Омара Н. Брэдли. Когда численность американских войск достигнет достаточного уровня — в конечном итоге они будут значительно превосходить британские — Брэдли примет командование двенадцатой группой армий США и будет подчиняться непосредственно Эйзенхауэру. На более поздней стадии сражения Эйзенхауэр сам переместит свой штаб на континент и возьмет на себя непосредственное управление сухопутным сражением.
Эйзенхауэр очень доверял Теддеру и был к нему привязан. Рэмси и Ли-Мэллори, с другой стороны, особенно последнего, он считал «ритуальным» по мировоззрению. А в Монтгомери Эйзенхауэр снова оказался в тесном контакте, как это было в Африке и Италии, с одной из самых ярких и противоречивых личностей войны. Компактный человек, нервный на публике, одиночка и затворник по своей природе, Монтгомери был по поведению и темпераменту противоположностью общительного Эйзенхауэра. В Эль-Аламейне Монтгомери остановил продвижение немцев в Северной Африке, обеспечив Британии первую крупную победу в войне и заслужив для себя лавры героя. Но больше всего он хотел победы не в Африке и даже не в Италии, а во Франции. Монтгомери жаждал отомстить за унижение в Дюнкерке, куда он был эвакуирован вместе с остатками британской армии в 1940 году.
Тяжело раненный и принятый за мертвого во время Первой мировой войны, Монти до конца жизни носил с собой не только боевые шрамы на теле, но и глубокий ужас перед бесполезным, убийственным расточительством войск, свидетелем которого он стал во время окопной войны. Этот ужас разделял Черчилль, как, впрочем, и все британские лидеры. С методичностью Монтгомери посвятил себя поддержанию морального духа войск под его командованием. Он культивировал эксцентричность, включая свой фирменный берет, чтобы облегчить узнавание его людьми и их идентификацию с ним; его берет, как он однажды сказал, стоил двух дивизий в укреплении боевого духа. Монтгомери также кропотливо тренировал свои войска, доводя их до остроты ножа, и приступал к действиям только после самого тщательного обдумывания. Как и в случае с генералом Джорджем Макклелланом во время Гражданской войны в США, эти качества сделали его сказочно популярным среди солдат. Но его пресловутое нежелание двигаться, пока его армия не будет готова до последней пуговицы, также часто вызывало недовольство союзников и даже его собственного начальства. Осторожность Монтгомери на поле боя в Нормандии доставит немало головной боли и Эйзенхауэру, и Черчиллю. Однако в защиту Монтгомери в «Оверлорде» можно добавить, что никто лучше него не знал, что британские войска, которыми он руководил, были бесполезным активом. В отличие от американцев с их огромными потенциальными резервами живой силы, британская армия к 1944 году была сильно прорежена в боях. Армия, которую Британия выставила в Нормандии, была последней, которую она могла бросить на войну. Её потери не могли быть восполнены подкреплениями. Поэтому её нужно было использовать разумно и экономно.
С другой стороны, Омар Брэдли займет в «Оверлорде» командный пост, растущая ответственность которого будет отражать растущий перевес американских сил на земле, в то время как роль Монтгомери будет уменьшаться пропорционально относительной роли британской армии. Уверенный в себе, сдержанный миссуриец, Брэдли был настолько же верным подчинённым, насколько Монтгомери — отягощающим. Как и его однокашник по Вест-Пойнту Эйзенхауэр, Брэдли никогда не участвовал в боевых действиях до прибытия в Северную Африку в 1942 году. Но уже к 1944 году он приобрел репутацию «генерала солдатской армии» (GI’s general), которая отразилась в названии его послевоенных мемуаров «История солдата» (A Soldier’s Story), подпитываемая боготворимыми репортажами военного корреспондента Эрни Пайла.
К КАНУНУ ДНЯ «Д» южная Англия кишела двадцатью американскими дивизиями, четырнадцатью британскими, тремя канадскими, одной польской и одной французской. Эти цифры не соответствовали соотношению три к двум, которое традиционная военная мудрость считала минимально необходимым для успешного наступления, но план союзников надеялся улучшить эту классическую арифметику с помощью обмана, воздушной мощи и времени. Обман должен был разделить и задержать силы противника, уменьшив его эффективную численность в точке атаки. Воздушная мощь изолировала бы поле боя, лишив Роммеля и Рундштедта возможности подкрепления и пополнения запасов. Если бы первоначальная высадка смогла выиграть достаточно времени, то была бы обеспечена зона сосредоточения, в которую в конечном итоге можно было бы влить ещё миллион союзных войск, в основном американских. Тогда вся логика того, что Роммель называл «численным и материальным превосходством» американцев, проявилась бы в неустанной войне на истощение, сталкивая измученных немцев с волной за волной свежей рабочей силы и щедрой продукцией американских заводов. Таков был план «Оверлорд», сведенный к самому главному.
Однако даже у американцев были ограничения на, казалось бы, огромные запасы людей и машин — особенно машин. Впервые ознакомившись с планом COSSAC в октябре 1943 года, ещё до своего назначения на пост главы Верховного штаба экспедиционных сил союзников (SHAEF), Эйзенхауэр сразу же пришёл к выводу, что он предполагает слишком незначительные силы для первоначальной высадки. Одним из первых его решений в качестве верховного главнокомандующего союзными войсками было увеличение численности десанта в День Дня с трех атакующих пехотных дивизий до пяти, а дополнительные дивизии должны были высадиться к концу первого дня. Это решение вновь подняло до безумия знакомую проблему: откуда возьмутся десантные корабли, чтобы переправить дополнительные дивизии через Ла-Манш в День Дня? Дебаты по этому вопросу, мучительно затянувшиеся и чрезвычайно утомившие Эйзенхауэра, ещё раз проиллюстрировали формирующую роль промышленного производства в военной стратегии, а также жесткую конкуренцию между различными театрами за неизбежно ограниченные материальные ресурсы, от которых зависит ведение современной войны.
Эти уроки были усвоены президентом Рузвельтом уже через несколько часов после расставания со Сталиным в Тегеране. По возвращении в Каир после встречи «большой тройки» Рузвельт отказался от данного Чан Кайши обещания поддержать амфибийную операцию в связи с наступлением Стилуэлла в северной Бирме, которое он дал всего неделю назад. Рузвельт объяснил Чану свои доводы, ссылаясь на ограниченность американских ресурсов, но избегая упоминания о снижении стратегического значения Китая теперь, когда Сталин согласился вступить в войну против Японии. По словам Рузвельта, обязательство, взятое на себя Сталиным, начать атаку через Ла-Манш в мае, налагало «столь большую потребность в тяжелых десантных кораблях, что делало невозможным выделение достаточного их количества для амфибийной операции в Бенгальском заливе». Чан получил своеобразный утешительный приз в виде Каирской декларации, в которой повторялась формула безоговорочной капитуляции и применялась, в частности, к Японии.[1128]
Теперь Эйзенхауэр ещё больше усложнил логистическое уравнение, удвоив предполагаемую численность десанта в День Дня. Практический результат этого решения вскоре стал очевиден. Потребовалось 72 LCI, 47 LST и 144 LCT, причём их количество было весьма скромным, но не поддающимся конкретизации.[1129] «Судьбы двух великих империй, — ворчал Черчилль, — похоже, завязаны на каких-то проклятых Богом штуковинах под названием LST».[1130] Эйзенхауэр решил, что половину этого дополнительного «груза», необходимого для расширенного штурма Нормандии, можно будет найти, сократив запланированную одновременную высадку на юге Франции под кодовым названием «Наковальня» и передав часть её кораблей в «Оверлорд». Оставшиеся корабли будут предоставлены за счет переноса дня «Д» на новую намеченную дату — 5 июня, чтобы обеспечить дополнительный месяц заводского производства.
