Таким образом, методом исключения выбор свелся к двум местам: Па-де-Кале, в нескольких минутах ходьбы через Ла-Манш от Дувра, или буколический регион к западу от устья Сены, побережье Кальвадоса в Нормандии, названное так из-за типичного для этого региона напитка на основе яблок. Кале обладал заметными привлекательными сторонами, в частности, краткостью морского путешествия из Дувра и близостью к великому немецкому промышленному узлу Рур — конечной и высшей стратегической цели союзников. Но сама очевидность этих соображений означала, что немцы будут ожидать нападения на этот город и организуют ожесточенную оборону.
Нормандия находилась дальше от Германии, да и от Англии, если уж на то пошло, но у неё были неоспоримые преимущества. Её широкие, твёрдые пляжи могли вместить сотни тысяч солдат и десятки тысяч транспортных средств, которые должны были сойти на берег, пока не будут обеспечены и оборудованы для снабжения экспедиционных сил соответствующие порты — в Шербуре, Бресте и, в конце концов, Антверпене. Тем временем две искусственные гавани, известные как «Малберри», должны были быть отбуксированы через Ла-Манш к берегу Нормандии.
У «Нормандии» было ещё одно неоценимое преимущество, которое усугубляло отдачу от схемы обмана, согласованной в Тегеране. Эта схема, получившая кодовое название Fortitude, заключала секрет из секретов — местоположение высадки «Оверлорда» — глубоко в мошеннические объятия «телохранителя лжи» Черчилля. Fortitude стала, пожалуй, самой экстравагантной демонстрацией чудесной расплаты за неправду во время войны. Ложь, которой «Фортитьюд» кормил немцев, была достаточно проста: что вторжение через канал будет направлено на Кале (или даже, возможно, на Норвегию).[1124] Чтобы придать правдоподобность этой и без того правдоподобной выдумке, реальный генерал Джордж Паттон был назначен командовать полностью вымышленной структурой, Первой группой армий США. Иллюзия существования Первой группы армий США, насчитывающей около пятидесяти фиктивных дивизий, поддерживалась путем создания радиопереговоров, которые наверняка подслушивались на континенте, между фиктивными частями Паттона и путем заполнения сельской местности и водных путей Кента и Сассекса, расположенных напротив Кале, фиктивными самолетами, танками, грузовиками и десантными судами, чтобы обмануть воздушную разведку. Возможно, самым важным было то, что теневой «Комитет двадцати», криптографически взявший своё название от латинского обозначения «двойного креста» (XX), нажился на тщательно разработанном заговоре, с помощью которого он превратил всех немецких информаторов в Англии в агентов союзников. Через эти источники в немецкие штабы поступали сведения о том, что армия Паттона существует и что Кале — это почти наверняка то самое место.
Отвлечение внимания немцев на Кале сулило богатые выгоды. Достижение внезапности, конечно, чрезвычайно облегчило бы первоначальную высадку, но ещё важнее, чем достижение внезапности в начале сражения, было вызвать затянувшуюся нерешительность после вступления в битву. Создание плацдарма было относительно легкой частью «Оверлорда», рассуждали планировщики Моргана. Успех или провал «Оверлорда» в конечном счете определялся ходом наращивания сил и средств, в ходе которого способность союзников к подкреплению противопоставлялась способности противника к контратакам.[1125] Таким образом, немцы могли поначалу счесть высадку в Нормандии проделкой, чего они никогда бы не предположили в случае прямого нападения на Кале, и поэтому не решались направить туда все силы своих мобильных резервов. Кто колеблется, тот проиграл, гласит старая поговорка, и надежда вызвать фатальную нерешительность в немецком ответе на атаку через Ла-Манш была самым большим призом, на который нацелилась Фортитуд.
Как оказалось, путаница, которую пыталась посеять Fortitude, усугубила одну из самых сложных проблем, с которой столкнулись немцы, пытаясь выполнить директиву фюрера № 51: какое сочетание статичных и мобильных сил, развернутых в определенных диспозициях, обеспечит наилучшую возможность отразить вторжение союзников? С момента прибытия Роммеля во Францию между ним и Рундштедтом возникли разногласия по этому вопросу. Рундштедт, не имея возможности должным образом защитить весь свой прибрежный сектор и опасаясь финта, предлагал позволить захватчикам выйти на берег, а затем массированно контратаковать. Как только основные силы противника будут четко определены, он выберет место боя и введет в бой бронетанковые дивизии, находящиеся в резерве далеко за пляжами. С другой стороны, Роммель, как и Ямамото на Тихом океане, опасался «численного и материального превосходства ударных сил противника» и хотел не дать своему врагу возможности высадить на берег Франции даже часть той огромной массы живой силы и огневой мощи, которая, как он знал, накапливалась в Англии. Более того, в отличие от Рундштедта, который никогда не участвовал в крупных сражениях, где противник имел превосходство в воздухе, Роммель в Африке на собственном опыте убедился в том, как трудно перебрасывать даже быстро движущиеся механизированные соединения под гневным оком авиации союзников. «Британское и американское превосходство только в воздухе снова и снова оказывалось настолько эффективным, — писал он, — что любое перемещение крупных соединений становилось совершенно невозможным как на фронте, так и в тылу, как днём, так и ночью». Из этого анализа, по мнению Роммеля, аксиоматично следовало, что вермахт должен быть настроен на то, чтобы «отбить высадку противника на побережье и вести сражение в более или менее сильно укрепленной прибрежной полосе».[1126] Поэтому Роммель предложил заранее расположить панцерные дивизии как можно ближе к пляжам. Как с тревогой говорил его старый противник в пустыне Монтгомери накануне дня «Д»:
Роммель — энергичный и решительный командир; с тех пор как он занял пост командующего, он изменил мир к лучшему. Лучше всего ему удается атака с разрушением; его сильная сторона — дезорганизация; он слишком импульсивен для боя по частям. Он приложит все усилия, чтобы «Дюнкерк» — не для того, чтобы вести бронетанковое сражение на выбранной им местности, а для того, чтобы избежать его и предотвратить высадку наших танков, используя свои собственные танки далеко вперёд.[1127]
Однако при всём том, что он беспокоил Монтгомери, Роммель никогда не мог адекватно ответить на практические возражения Рундштедта против его теоретически обоснованной доктрины: куда продвигаться, к каким пляжам, в Нормандии или в Па-де-Кале? В результате был достигнут компромисс, по которому часть панцерных дивизий была передана Роммелю, а часть — Рундштедту, при этом сам Гитлер усугубил вязкость и без того неловко разделенного командования, сохранив за собой окончательное право распоряжаться выпуском резервных частей. Этот плохо разрешенный спор об оборонительной доктрине, усугубленный плохо сформулированной структурой немецкого командования на западе, Фортитюд помог развить и умело использовал.
Несмотря на проблемы, с которыми столкнулась немецкая оборона, Рундштедт и Роммель по-прежнему имели в своём распоряжении грозную боевую машину. Конечно, основной театр военных действий по-прежнему находился на востоке, где 165 немецких дивизий продолжали истекать кровью перед неумолимым наступлением Красной армии. Но зимой 1944 года Германия развернула во Франции и Низких странах около шестидесяти немецких дивизий, одиннадцать из которых были панцерными, великолепно оснащенными и во многом закаленными в боях. Большая часть этих сил была собрана к северу от реки Луары. Седьмая армия стояла в Нормандии, Пятнадцатая армия — в Кале; резервы панцеров ждали под Парижем. Все знали, что с наступлением весны война придёт на запад. По мере того как тянулись дни, они тренировались и копали, наблюдали и молились.
