«Я думал, что у моей партии есть лучшая программа по восстановлению страны, чем у мистера Гувера и его партии», — писал позднее Гарнер. Но если у демократического оратора и была программа, ответил Гувер, «он никогда не раскрывал её… Его главная программа общественного благосостояния заключалась в том, чтобы выгнать республиканцев». На самом деле Гарнер и многие, возможно, большинство демократов в Конгрессе в это время стояли где-то справа от Гувера. Особенно это касалось руководства демократов, в подавляющем большинстве южных по происхождению и аграрных по взглядам, включая Гарнера в Палате представителей и Джозефа Т. Робинсона из Арканзаса, лидера демократов в Сенате. Невероятно, но национальным председателем Демократической партии был бывший республиканец, архиконсервативный промышленник Джон Дж. Раскоб, экономический реакционер и отъявленный мокрушник. Его главной целью была отмена сухого закона, к которой он стремился в первую очередь потому, что восстановление налоговых поступлений от продажи спиртного уменьшило бы необходимость в прогрессивном подоходном налоге. Что касается спикера Гарнера, то практически первой его антидепрессивной инициативой в новом составе Конгресса семьдесят второго созыва стала поддержка откровенно регрессивного национального налога с продаж в качестве меры по сбалансированию бюджета.
В 1931 и 1932 годах, когда депрессия усилилась, главной целью Гарнера, Робинсона и Раскоба стало создание препятствий для президента и подготовка к получению политического вознаграждения на предстоящих президентских выборах. Демократы, по словам сенатора-демократа от Северной Каролины, должны избегать «приверженности нашей партии определенной программе». «Вопрос на выборах [1932 года] — это Гувер. Зачем предпринимать какие-либо шаги, направленные на отвлечение внимания от этого вопроса?» Только «неспособность Демократической партии функционировать, — сказал Корделл Халл из Теннесси, — может спасти Республиканскую партию и её администрацию Гувера от ошеломляющего поражения в 1932 году». Другой наблюдатель в 1931 году заметил, что демократы «скорее надеются, чем смеют[…] … Казалось, что все идет своим чередом; они не хотели брать на себя преждевременную ответственность».[112] Но они хотели — и у них была возможность — сделать жизнь Гувера несчастной. Раскоб из Национального комитета нанял Чарльза Михельсона, опытного публициста с заслуженной репутацией озорника, чтобы гарантировать, что унижение Гувера будет выполнено с профессиональным мастерством. Михельсон методично повесил ответственность за нарастающую депрессию на шею Гувера, как колокол прокаженного. «Работа Михельсона, — говорил Гарнер, — заключалась в том, чтобы уменьшить Гувера до наших размеров». Что касается меня самого, Гарнер хвастался: «Я сражался с президентом Гувером всеми силами, по правилам маркиза Куинсберри, лондонского призового ринга и правил „поймал как поймал“».[113]
Слева от Гувера в Конгрессе находились такие прогрессивные и бывшие республиканцы, как Джордж Норрис из Небраски, Фиорелло Ла Гуардиа из Нью-Йорка, Уильям Бора из Айдахо, Роберт М. Ла Фоллетт-младший из Висконсина и Бронсон Каттинг из Нью-Мексико, а также маверик-демократы, такие как Бертон Уилер из Монтаны, Эдвард Костиган из Колорадо и Роберт Вагнер из Нью-Йорка. Гувер испытывал естественную симпатию к взглядам этой группы. Как и многие из них, в 1912 году он голосовал за билет «Бычьего лося». Но его взвешенный, осторожный стиль управления и большая степень осторожности в отношении правительственной активности, особенно в области помощи безработным, часто ставили его в противоречие с прогрессистами.
Норрис, в частности, был вечной занозой в плоти Гувера. Меланхолик и аскет, одетый в чёрный костюм и галстук-стринг, седовласый и простодушный, Норрис напоминал деревенского пастора, мучимого совестью. Он приближался к четвертому десятилетию своей работы в Конгрессе. Впервые избранный в Палату представителей, как и Гарнер, в 1902 году, а затем в Сенат в 1912 году, он превратился из ортодоксального республиканца Маккинли в яростного независимого прогрессиста. Например, в апреле 1917 года он подал один из шести голосов в Сенате против вступления Америки в европейскую войну. В 1928 году он отказался поддержать Гувера в качестве кандидата в президенты от республиканцев, что усилило острую вражду между этими двумя людьми.
Больше всего их разделял вопрос о гидроэлектроэнергии, и линии их противостояния были намечены задолго до начала депрессии. Гувер неизменно выступал за проекты по охране природы и мелиорации, включая беспрецедентно амбициозную плотину Гувера на реке Колорадо. Но он категорически и безоговорочно выступал против излюбленного предложения Норриса об эксплуатации на федеральном уровне гидротехнических сооружений, построенных во время Первой мировой войны на реке Теннесси в Маскл-Шоулз, штат Алабама. Гувер объяснил это очевидное противоречие, проведя различие между «социалистическими» гидроэлектростанциями типа Muscle Shoals, которые напрямую конкурировали бы с частными энергетическими компаниями, и сооружениями, которые вырабатывали электроэнергию «как побочный продукт плотин для многочисленных целей орошения, борьбы с наводнениями и улучшения судоходства».[114] Норрис, не без оснований, обрушился на эти рассуждения как на софистику, ещё один пример безумной склонности Гувера подчинять реальные человеческие нужды своему навязчивому стремлению к идеологической последовательности. Норрис, напротив, помнил чёрные ночи своего экономного сельского детства и видел в правительственных гидроэнергетических проектах средство, способное пролить свет на потемневшую сельскую местность. Он мечтал использовать энергию всех ручьев Америки, текущих с горных вершин к морю.
В 1920-х годах стойкая преданность деревенского жителя Небраски делу создания гидроэлектростанций, находящихся в государственной собственности и управляемых государством, приобрела черты крестового похода. Мускул Шолс стал мощным символом. Под её знаменем Норрис собрал небольшой, но преданный отряд прогрессистов, которые разделяли его мечту о недорогой электрифицированной Америке. Они также разделяли его отвращение к финансовому престижу магнатов электросетей, печально известным образцом которых был чикагский магнат Сэмюэл Инсулл. Когда после краха стали известны витиеватые корпоративные манипуляции Инсулла, сам Инсулл должен был стать мощным символом разбитых бизнес-идолов 1920-х годов.
В 1928 году Калвин Кулидж наложил вето на законопроект, воплощающий план Норриса по строительству реки Теннесси. В 1930 году, когда Норрису было почти семьдесят лет, он мрачно размышлял о том, что «конец не может быть за много лет до этого. Думаю, что в значительной степени я уже отработал свой срок».[115] Прежде чем могила сомкнется над ним, он был полон решимости добиться успеха в своём крестовом походе за Маскл-Шолс. В 1931 году Герберт Гувер наложил вето на ещё один законопроект Норриса о Маскл-Шолс. Норрис мрачно продержался до появления более дружелюбной администрации.
Норрис и несколько его единомышленников в Конгрессе призвали созвать Прогрессивную конференцию в Вашингтоне в марте 1931 года. Эта дата выпала вскоре после закрытия Семьдесят первого Конгресса и примерно за девять месяцев до начала работы нового Семьдесят второго Конгресса — явно «мертвый сезон» для встречи с тем, что организаторы конференции назвали «настоятельной необходимостью выработки конструктивной законодательной программы».[116] За два дня обсуждений 11 и 12 марта в вашингтонском отеле «Карлетон» около трех десятков прогрессистов безрезультатно обсудили электроэнергетику, сельское хозяйство, тарифы, представительное правительство и безработицу. Любопытное время проведения встречи, её размытая повестка дня и скудные результаты — все это послужило ещё одним напоминанием о том, насколько плохо сфокусированным и неопределенным оставалось восприятие тяжести депрессии даже среди самопровозглашенных прогрессистов. В марте 1931 года, спустя почти полтора года после биржевого краха, у них все ещё не было ни целостного анализа происходящего, ни согласованного плана действий. Скудное участие в конференции прогрессистов — губернатор Нью-Йорка Франклин Д. Рузвельт отказался от приглашения, хотя и прислал сочувственное послание, в котором подчеркивал свою сельскохозяйственную и гидроэнергетическую политику, что очень понравилось Норрису, — свидетельствовало о сохраняющейся политической невесомости организованных альтернатив лидерству Гувера в борьбе с депрессией. Гувер мог потерять контроль над Конгрессом, но он ещё не столкнулся с явной организованной оппозицией.
