Но если Дёниц и отошел от американского побережья, то лишь для того, чтобы сконцентрировать свои силы в срединной океанской зоне, где битва за Атлантику теперь разворачивалась наиболее ожесточенно. После перераспределения последних подводных лодок из операции «Барабанный бой» у Дёница было более двухсот подводных лодок для развертывания в широкой Атлантике. Ежемесячно немецкие верфи пополняли его флот пятнадцатью новыми субмаринами. На фоне этих растущих цифр Дёниц подсчитал свои оценки грузоподъемности союзников и скорости замены. Если ему удастся топить семьсот тысяч тонн торгового флота союзников в месяц, подсчитал он, победа будет за ним: Британии грозила бы голодная смерть, России — поражение, а Америке — постоянная изоляция по ту сторону Атлантики. К середине 1942 года успех, казалось, был близок, так как мировые потери союзных судов превысили восемьсот тысяч тонн в месяц. Несмотря на бешеное, круглосуточное строительство на британских и американских верфях, новое судостроение союзников не могло компенсировать дефицит такого масштаба. В целом за 1942 год чистый тоннаж американских и британских судов сократился более чем на миллион тонн, что в совокупности грозило лишить союзников их военной мощи, если в ближайшее время не обратить ситуацию вспять. «Атака подводных лодок была нашим самым страшным злом, — писал позднее Черчилль, — единственным, что по-настоящему напугало меня во время войны».[917]
Удлинение списочного состава его флота U-boat было не единственным преимуществом Дёница. 1 февраля 1942 года немецкий флот перешел на новый код «Тритон». Одновременно немцы добавили четвертое колесо к своим машинам «Энигма», что в двадцать шесть раз увеличило сложность расшифровки зашифрованных сообщений. Эти шаги мгновенно ослепили шифровальщиков «Ультра» в английском Блетчли-парке, и они оставались слепыми до конца года. Хуже того, всего несколько недель спустя немецкая военно-морская разведка (Beobachtungdienst, «Служба наблюдения», или B-dienst) спасла британскую кодовую книгу с тонущего торгового судна у норвежского побережья, что позволило B-dienst подслушивать радиопереговоры конвоев. Теперь преимущество в разведывательной дуэли перешло к немцам. На протяжении всего 1941 года кропотливый перевод зашифрованных немецких радиопередач в Блетчли выдавал местонахождение «волчьих стай» и позволил вывести многие конвои из-под удара. Но в 1942 году, когда серый плащ Атлантики снова надежно скрыл их, подводники Дёница затаились в выбранных ими самими точках жизненно важной океанской магистрали.
Крейсируя стаями по дюжине и более судов, руководствуясь сигналами B-dienst, которые оставались непрозрачными для союзников, подлодки наносили все более дорогостоящий ущерб по мере того, как разворачивался 1942 год. Конвои союзников обычно состояли из десяти колонн, в которых насчитывалось около шестидесяти судов, в основном американских торговцев, перевозивших в основном американские грузы. Они шли на восток со скоростью восемь-девять узлов, свободно обхватываемые дюжиной военных кораблей, почти все из которых были британскими или канадскими, настороженно плетущимися по флангам. (ВМС США обеспечивали лишь 2% эскорта в Северной Атлантике.) При помощи воздушной разведки эскорт имел все шансы преследовать U-boat вдали от пути конвоя. Но если подводная «волчья стая» незамеченной подходила на расстояние торпедного выстрела, она могла нанести массовое уничтожение и конвою, и эскорту.
Поэтому подводные лодки, естественно, концентрировались в тех районах океана, которые находились вне зоны действия авиации союзников. Там они могли безнаказанно курсировать по поверхности, погружаясь только для финальной атаки. Они особенно предпочитали два места: Норвежское море, дальний северный проход к русским портам Мурманск и Архангел, и «воздушную брешь» к юго-востоку от Гренландии, через которую должны были проходить все конвои как в Великобританию, так и в Россию. Комбинированная атака надводных, подводных и воздушных сил на направлявшийся в Россию конвой PQ17 в Норвежском море в июле заставила военные корабли сопровождения отделиться от конвоя, а затем рассеяла и потопила двадцать три из тридцати четырех торговых судов, что стало особенно крупной потерей. Только семьдесят тысяч тонн из первоначальных двухсот тысяч тонн груза достигли места назначения. В августе и сентябре подводные лодки атаковали семь конвоев в воздушном промежутке Гренландии и потопили сорок три судна. В ноябре общие потери союзников вновь превысили восемьсот тысяч тонн, из которых 729 000 тонн пришлось на долю подводных лодок.
Природа усугубила беды союзников в пожирающей людей и корабли Северной Атлантике. Зимой 1942–43 годов шквальные ветры, бушующие зелёные моря, снежные шквалы и ледяные бури унесли жизни почти ста кораблей. В марте 1943 года шквальный ветер столкнул два конвоя, хаотично разбросав их парусные колонны и посеяв дикую неразбериху среди их эскорта. Дёниц извлек выгоду из этой неурядицы, направив элементы четырех «волчьих стай», чтобы напитать их хаосом. Всего за одну потерянную лодку U-boat были потоплены двадцать два торговых судна из девяноста, отплывших из Нью-Йорка несколькими днями ранее, вместе с одним из судов сопровождения.
При таких темпах потерь атлантический спасательный круг вскоре мог быть окончательно прерван. Фактически, катастрофа PQ17 способствовала решению западных союзников приостановить все североатлантические конвои для русских на оставшуюся часть 1942 года, что вызвало горькие жалобы со стороны Сталина. (Альтернативный, но гораздо менее пропускной маршрут поставок в Россию, через Персидский залив и по суше из Ирана, оставался открытым). Что касается Британии, то в результате потоплений в Атлантике к концу года её гражданские запасы нефти сократились до трехмесячного запаса, а импорт всех видов сократился до двух третей от довоенного уровня. Казалось, что Большой союз будет задушен в колыбели. Дёниц тем временем постоянно пополнял свой подводный флот, который к началу 1943 года насчитывал почти четыреста лодок.
НАРАСТАЮЩИЕ УСПЕХИ Дёница были достаточно угрожающими. Но в разгар чрезвычайной ситуации с морскими перевозками западные союзники устроили новый кризис. Он ещё больше угрожал североатлантическим путям снабжения и создавал дополнительную нагрузку на отношения с Россией. Он также грозил нарушить все самые смелые планы американских военных по ведению войны с Гитлером. Американская военная доктрина долгое время была дорической своей простотой: нанести подавляющий удар по главной силе противника и решительно уничтожить его потенциал для разжигания войны. Это был «американский способ ведения войны», склонность к быстрой и полной победе, которая была естественной для нации, богатой материальными и людскими ресурсами и исторически не склонной к щепетильным компромиссам дипломатии. Это была традиция, уходящая корнями в кампании Улисса Гранта времен Гражданской войны и вбитая в головы многих поколений курсантов Вест-Пойнта. К обстоятельствам 1942 года она была применима как аксиома: собрать огромную, потрясающе оснащенную армию на Британских островах и бросить её через Ла-Манш в сторону немецкого экономического центра Рура. Вермахт, вынужденный мобилизовать все свои ресурсы на защиту промышленного ядра Германии, будет поглощён этой неотразимо превосходящей силой. В конечном итоге захват Рура вырвал бы сердце из немецкой экономики и навсегда остановил бы гитлеровскую военную машину.
К и без того грозной логике этого подхода положение Советского Союза в 1942 году добавляло срочное подкрепление. С самого начала операции «Барбаросса» Сталин умолял западные державы открыть «второй фронт», который оттянул бы на себя от тридцати до сорока немецких дивизий, противостоящих Красной армии на востоке. Без такой поддержки, мрачно намекал Сталин, СССР может вскоре распасться, что позволит Гитлеру обрушить всю свою ярость на Британию и, в конечном счете, на Америку. Американские аналитики разделяли эту оценку. «Мы не должны забывать, — подчеркивал Эйзенхауэр в июле 1942 года, — что приз, к которому мы стремимся, заключается в том, чтобы удержать в войне 8 000 000 русских».[918] Этот необходимый приз требовал открытия второго фронта в кратчайшие сроки.
