Рузвельт бился на рогах этой дилеммы всю весну и лето 1941 года. Озадаченный противоречивыми советами и наталкиваясь на непримиримые требования, он шлепал, уклонялся, уклонялся, уклонялся и уклонялся. В начале апреля он утвердил план обороны полушария № 1. Он предусматривал перевод трех линкоров, авианосца и нескольких вспомогательных судов из Тихого океана в Атлантику и активное сопровождение конвоев, следующих в Англию. Не прошло и недели, как он отменил эти приказы, оставив корабли в Тихом океане и выбрав политику «патрулирования», а не эскортирования. Но даже эту ограниченную политику он проводил осторожно. В телеграмме Черчиллю 11 апреля он объяснил, что расширяет прибрежную американскую зону безопасности на далёкую середину Атлантики — до западной долготы двадцать пять градусов, что охватывало практически всю Гренландию и, что немаловажно, перекрывало западную треть недавно расширенной зоны боевых действий Гитлера в Германии. Но роль военноморского флота в этой новой американской зоне безопасности должна была быть не такой, как хотели Черчилль и «всесторонне развитые». «В обстановке строжайшей секретности», — объяснил Рузвельт премьер-министру, американские военно-морские суда, патрулирующие в пределах нового оборонительного пояса полушария, будут сообщать британцам о любых замеченных вражеских кораблях или самолетах. Под «патрулированием» подразумевалось, что американский флот не будет стрелять, а будет служить лишь в качестве разведывательного органа для королевского флота и ВВС. Более того, — добавил Рузвельт, «по внутриполитическим причинам важно……чтобы эти действия были предприняты нами в одностороннем порядке, а не после дипломатических переговоров между вами и нами… Я считаю целесообразным, чтобы после принятия этой новой политики здесь не было сделано никакого заявления с вашей стороны. Нет уверенности в том, что я сделаю конкретное заявление. Возможно, я решу издать необходимые приказы о военно-морских операциях, и пусть время покажет существование новой зоны патрулирования». Патрулирование было «шагом вперёд», — несколько овцеподобно объяснил Рузвельт всем собравшимся. «Что ж, я надеюсь, вы будете продолжать идти, господин президент. Продолжайте идти», — призвал Стимсон. Но на данный момент Рузвельт оставался на месте.[832]

10 апреля Рузвельт объявил, что Соединенные Штаты оккупируют Гренландию, осиротевшую датскую колонию, которой грозит захват со стороны Германии, поскольку сама Дания находится под нацистской оккупацией. Кратко определив отдалённую, покрытую снегом датскую колонию как часть Западного полушария, а значит, на неё распространяется защита доктрины Монро от вмешательства европейской державы, президент отмахнулся от вопроса, который ставил в тупик целые поколения картографов. Спустя два месяца Рузвельт отправил на оккупацию Исландии «скретч-форвард» численностью около четырех тысяч морских пехотинцев, ещё больше исказив логику географов, объявив Исландию частью Нового Света, и тем самым ловко обойдя запрет Закона об избирательной службе на размещение призывников за пределами Западного полушария.

В Берлине Радер настаивал на том, что эти новые шаги американцев означают войну. Он снова умолял дать ему разрешение перенести борьбу непосредственно на американцев. Но Гитлер, собиравшийся начать «Барбароссу» против русских, не хотел отвлекаться. Он «очень хотел отложить вступление Соединенных Штатов в войну ещё на один-два месяца», — сказал он Раэдеру. Военно-морских столкновений с американцами следует избегать «насколько это возможно».[833] Как и предполагал Рузвельт, вскоре время заставило американскую общественность обратить внимание на существование расширенных атлантических патрулей. Репортеры на пресс-конференции президента 25 апреля требовали разъяснений: «Можете ли вы объяснить нам разницу между патрулем и конвоем?» — спросил один из журналистов. Разница такая же, как между коровой и лошадью, — непрозрачно ответил Рузвельт. Может ли президент определить функции патрулей? «Защита американского полушария», — ответил Рузвельт, повторив этот ответ три раза без дальнейших пояснений. Как далеко будут простираться новые патрули? «Так далеко в водах семи морей, как это может быть необходимо для обороны американского полушария», — ответил президент. Репортеры настойчиво спрашивали: «Господин президент, если этот патруль обнаружит несколько явно агрессивных кораблей, направляющихся в Западное полушарие, что он будет делать в этом случае?» «Дайте мне знать», — пошутил Рузвельт.[834]

Тем временем Гитлер добивался впечатляющих успехов в Средиземноморье. В апреле немецкие войска оттеснили британские силы через североафриканскую пустыню к границам Египта. Другие части вермахта пронеслись через Югославию и изгнали британскую армию из Греции. 3 мая Черчилль отказался от всякой сдержанности и откровенно умолял Рузвельта объявить войну Америке. Рузвельт отказался. Потери в Средиземноморье были прискорбны, сказал он, но «эта борьба будет решаться в Атлантике».[835]

Однако в Атлантике американцы по-прежнему занимались не более чем разведывательным патрулированием. «Я не готов сделать первый выстрел», — сказал Рузвельт своему кабинету.[836] Некоторые из сторонников «все включено» были возмущены. «Президент не хочет ввязываться в эту войну, и он скорее последует за общественным мнением, чем возглавит его, — заметил в середине мая раздосадованный Моргентау. „Если президент не хочет просить об объявлении войны, — предложил Моргентау, — как насчёт того, чтобы сначала сделать что-то внутри страны?“ Две недели спустя, воспользовавшись новостью о том, что немецкий линкор „Бисмарк“ вышел на свободу в Атлантике и потопил „Худ“, устаревшую гордость Королевского флота и самый большой линкор на плаву, Рузвельт последовал предложению Моргентау и „сделал что-то внутреннее“. Он выступил с „Беседой у камина“, которую один из её авторов назвал „рассчитанной на то, чтобы напугать всех до смерти“ — но, добавил он, „больше она ничего не дала“.[837] Выступая 27 мая из Белого дома перед аудиторией в восемьдесят пять миллионов радиослушателей по всему миру, Рузвельт объявил „неограниченную национальную чрезвычайную ситуацию“. Но что это означало на практике? На пресс-конференции, состоявшейся на следующий день, президент привел в недоумение репортеров, заявив, что это мало что значит. Он не собирался требовать пересмотра нейтралитета, объяснил он. Что касается агрессивного военно-морского сопровождения, он легкомысленно заявил, что оно „устарело“. Стимсон негодовал, что пресс-конференция была „одной из его худших и почти свела на нет эффект от его речи“… Президент демонстрирует, что ждет, когда случайный выстрел какого-нибудь безответственного капитана с той или иной стороны станет поводом для вступления в войну».[838]

Другие сторонники всеобъемлющих действий разделяли тревогу Стимсона. «Моё собственное ощущение, — писал в своём дневнике Гарольд Икес, — что президент не пробудил страну; не дал настоящего звонка……не создал той движущей силы, которая необходима… В своей речи [27 мая] президент сказал, что мы сделаем все необходимое для защиты нашей собственной земли [и] он также оставил свободным путь для конвоирования кораблей с продовольствием, товарами и оружием в Англию… Но на самом деле мы находимся в том же статус-кво… похоже, что он все ещё ждет, когда немцы создадут „инцидент“».[839]

Весной 1941 года по меньшей мере два инцидента уже остались неиспользованными. 11 апреля американский эсминец «Ниблак», шедший в пятистах милях к юго-западу от Исландии, засек гидролокатором контакт с лодкой, которую он принял за подводную лодку, и сбросил несколько глубинных бомб. Глубинные бомбы «Ниблака», которые иногда называют первым враждебным актом Второй мировой войны между военно-морскими силами США и стран Оси, как показало послевоенное расследование, взорвались в пустом море. В этом районе не было ни одной подводной лодки. Если бы Рузвельт воспользовался этим «инцидентом», чтобы развязать войну против Гитлера, он бы усугубил глупость, полагаясь в качестве casus belli на «случайный выстрел какого-то безответственного капитана».[840]