21 мая американская лодка потопила американский грузовой корабль «Робин Мур» далеко за пределами объявленной зоны боевых действий, на полпути между Бразильским заливом и Африканской бухтой в Южной Атлантике. В нарушение международных конвенций капитан лодки бросил экипаж судна на произвол судьбы в спасательных шлюпках со скудным пайком, не сообщив по радио о своём местонахождении ближайшим кораблям, которые могли бы прийти на помощь. Когда 9 июня были подобраны первые выжившие и рассказали о незаконном потоплении «Робин Мура» и оставлении его экипажа, глава британской миссии по закупкам в США был не одинок, молясь о получении «дивидендов» от этого эпизода. Американские «всепропальщики» также призывали Рузвельта воспользоваться этим «инцидентом», куда более конкретным и возмутительным, чем теневая встреча с «Ниблаком» в предыдущем месяце, чтобы превратить разведывательные патрули в Атлантике в агрессивные конвои. Рузвельт в очередной раз разочаровал эти надежды. Он использовал этот случай только для того, чтобы закрыть оставшиеся в США немецкие консульства. Реакция Гитлера на инцидент в Робин-Муре, высказанная накануне «Барбароссы», заключалась в том, что он вновь призвал Радера «при любых обстоятельствах» «избегать любой возможности инцидентов с США», пока исход советского вторжения «не станет более ясным, то есть в течение нескольких недель».[841]

Когда весна перешла в лето 1941 года, нацистский джаггернаут казался неостановимым. Ошеломляющие успехи в Средиземноморье и Атлантике и набирающая смертоносные обороты «Барбаросса» — казалось, Гитлер вот-вот сметет все перед собой. Его противники по зарождающемуся Великому союзу смотрели на это в ужасе. Сталин страдал, глядя, как вермахт катится на восток, в Россию, ежедневно поглощая километры советской территории и прокладывая путь хаоса и разрушений, не имеющий аналогов в летописи войн. Черчилль размышлял о потерях в Северной Африке и на Балканах и ещё более ужасающих потерях британских кораблей в Атлантике. Он беспокоился, удастся ли ему когда-нибудь уговорить своих американских кузенов взяться за оружие. Рузвельт переживал из-за противоречивых требований Тихоокеанского и Атлантического театров и пытался взять в свои руки мобилизацию промышленности.

Президент также столкнулся с неприятной борьбой в Конгрессе по поводу продления срока действия Закона об избирательной службе. Особенно неприятным был пункт, продлевающий срок службы призывников на восемнадцать дополнительных месяцев сверх двенадцати месяцев, предусмотренных первоначальным законом 1940 года. Новобранцы, призванные в соответствии с этим законом годом ранее, изнывающие от непривычной военной дисциплины, запутавшиеся в своей роли в войне, в которой, как настаивал президент, им никогда не придётся участвовать, писали на стенах своих лагерей надпись «Огайо». Если бы нерадивые солдаты на самом деле разбежались — либо в результате освобождения от службы по закону, либо в результате массового дезертирства, как угрожал вездесущий меловой код «За холмом в октябре», — армии пришлось бы начинать все сначала, что привело бы к катастрофическим задержкам в графике реализации программы «Победа». 12 августа Конгресс одобрил продление срока службы (при сохранении запрета на развертывание за пределами Западного полушария) с перевесом в один голос в Палате представителей. Угрозы дезертирства не возникло, и армия продолжала расти, но опасно малый перевес в голосовании в Палате представителей стал отрезвляющим напоминанием о сохраняющемся нежелании нации переходить на полную военную готовность.

Голосование в Конгрессе по избирательной службе состоялось как раз в тот момент, когда Черчилль и Рузвельт собирались на первую личную встречу в качестве премьер-министра и президента. 9 августа корабль HMS Prince of Wales, на борту которого находился Уинстон Черчилль, вошёл в бухту Плацентия, расположенную на берегу Арджентии — заброшенного поселка серебродобытчиков на Ньюфаундленде. Британский линкор подошел к американскому крейсеру «Августа», на борту которого Рузвельт ожидал прибытия Черчилля. Два корабля стояли на якоре у берегов Аргентины в течение трех дней, пока лидеры двух стран обсуждали стратегию и общались между собой.

Самым известным достижением встречи в Аргентине стал документ, получивший название Атлантической хартии. Инициированная Рузвельтом отчасти для того, чтобы развеять американские опасения, что война в союзе с Советской Россией может запятнать демократические идеалы, хартия обязывала двух западных лидеров стремиться к послевоенному миру, в котором будут соблюдаться принципы самоопределения, свободной торговли, ненападения и свободы морей. В хартии содержалось расплывчатое упоминание об «установлении более широкой и постоянной системы общей безопасности». Лидеры двух стран также направили Сталину послание, в котором обещали свою помощь и предлагали провести в ближайшее время политические и военные переговоры на высоком уровне.

Почти сразу после того, как они расположились в креслах в кают-компании отеля Augusta в первый вечер переговоров, Черчилль снова стал настаивать на объявлении Рузвельтом войны Америке. «Я бы предпочел получить американское объявление войны сейчас и отсутствие поставок в течение шести месяцев, чем удвоение поставок и отсутствие объявления», — сказал он. Рузвельт, уверенный, что Конгресс не согласится, снова отказался. В конце концов президент согласился, чтобы американский флот обеспечил вооруженное сопровождение до Исландии. Как он объявит о таком смелом шаге американской общественности и Конгрессу, оставалось проблемой. Как позже объяснил Черчилль своему военному кабинету, Рузвельт «сказал, что он будет вести войну, но не объявлять её, и что он будет становиться все более и более провокационным… Все должно было быть сделано для того, чтобы спровоцировать „инцидент“… Президент …дал понять, что будет искать „инцидент“, который оправдает его в открытии военных действий».[842]

Вскоре после того, как 12 августа оба лидера отплыли от Аргентины, произошел «инцидент». Верный своему обещанию, данному Черчиллю на борту «Августы», Рузвельт быстро ухватился за него, более того, существенно исказил его, как повод для своего давно откладывавшегося объявления о вооруженном сопровождении. 4 сентября американский эсминец «Грир», следовавший в Исландию с почтой и припасами для крошечного морского гарнизона, получил сообщение от патрулирующего британского самолета о том, что в десяти милях впереди по курсу «Грира» замечена подлодка. Капитан эсминца, помня о своём постоянном приказе не стрелять, а только следить и докладывать, набрал полную скорость и зигзагами направился к подлодке, установив гидролокационный контакт на расстоянии двух тысяч ярдов. Лодка «Грир» вышла на цель и заняла узкоцелевую позицию, ориентируясь носом на субмарину. Она занимала эту позицию более трех часов, непрерывно сообщая о положении лодки британскому самолету, кружившему над головой. Когда самолет, у которого заканчивалось топливо, поинтересовался, собирается ли американский корабль атаковать, и получил отрицательный ответ, пилот выпустил четыре глубинные бомбы и улетел. Командир лодки, зная только, что его атакуют, и что профиль «Грира», насколько он мог видеть, позволяет предположить, что это один из типов кораблей, переданных Королевскому флоту в рамках сделки по эсминцам-базам, выпустил по «Гриру» две торпеды. Обе промахнулись. В ответ «Грир» выпустил восемь глубинных бомб, затем вторую серию из одиннадцати бомб. Ни один из них не был эффективным, и U–652 в конце концов ушла невредимой, как и «Грир».

Прошла неделя — достаточно времени для того, чтобы Рузвельт разобрался в фактах этого столкновения. Но 11 сентября он вышел на радио и с заученной гиперболой объявил, что американский военный корабль стал невинной жертвой бесцеремонного нападения. «Я сообщаю вам очевидный факт: немецкая подводная лодка первой открыла огонь по американскому эсминцу без предупреждения и с преднамеренным намерением потопить его», — недоброжелательно сказал президент. «Эти нацистские подводные лодки и рейдеры — гремучие змеи Атлантики», — продолжил он, а затем объявил о том, что вскоре было названо политикой «стрелять на поражение»: «Американские военные корабли и американские самолеты больше не будут ждать, пока подводные лодки Оси, скрывающиеся под водой, или рейдеры Оси на поверхности моря нанесут свой смертельный удар… Отныне, если немецкие или итальянские военные суда входят в наши воды… они делают это на свой страх и риск».[843] Шесть дней спустя у Ньюфаундленда канадские эскорты передали конвой из пятидесяти судов, следовавший из Галифакса на восток, пяти американским эсминцам, которые благополучно провели торговые суда через Северную Атлантику и передали их в руки эскадры Королевского флота, ожидавшей их к югу от Исландии. Северная Атлантика, неумолимо превращающаяся с осенним угасанием в мрачный, холодный ад горных морей, завывающих ветров и надвигающейся опасности, начала медленно заполняться американскими эсминцами, настороженно обходящими драгоценные торговые конвои с флангов.