Но где-то в доме, в глубине теней, кто-то наблюдал за ними. Слишком давно. Слишком внимательно.

И заигрывать с этим вниманием было опасно.

Альфред

Что это было?

Он стоял у подножия лестницы, смотрел, как Джессика, словно воплощённый огонь, растворяется в гуще гостей, и не узнавал самого себя.

Поцелуй. Этот поцелуй…

Он сорвался с губ, как выстрел. Без плана. Без расчёта. Не потому, что должен был. А потому, что не мог иначе.

Он не признавался бы в этом даже себе, но её бледность, её почти мёртвое лицо в зеркале — пугало. Она была похожа на фарфоровую куклу, которой забыли дать душу. И этот взгляд… пустой, как бездонный колодец. Он знал, она борется. Но насколько глубока эта яма?

Он поцеловал её — не из похоти. Из ярости. Из страха. Из жалости. Чтобы вернуть ей румянец, дыхание, искру. И — чёрт побери — в тот момент, когда она распахнулась, вцепилась в него, словно в спасательный круг, когда в её глазах вспыхнула жизнь… он почувствовал, что пропал.

Никто не должен был узнать. Особенно она.

Потому что это значило слишком много.

Потому что у них не было будущего.

И, потому что, если он допустит это снова — он сгорит.

---

Бал

Гости прибывали один за другим, с раздувшимися важностью грудями и масками на лицах. Улыбки были натянутыми, комплименты — лживыми. Джессика стояла рядом с Альфредом, чувствуя себя куклой в витрине. Её платье, украшения, макияж — всё это не принадлежало ей.

Они говорили: «Какая вы красавица!»

Они думали: «Интересно, сколько она продержится в этом доме?»

Она знала. Читала их по взглядам, как по открытому тексту. Каждый считал её чужой. Ненужной. Ошибкой.

— Как самочувствие? — прошептал Альфред, едва касаясь её локтя.

— Как у актрисы, вышедшей на сцену в пьесе, которую она не читала.

Он усмехнулся.

— Хорошее сравнение. Держись. Здесь умеют рвать на бис.

Появился мэр. Потом кто-то из совета директоров. Потом — женщина с лицом, как фарфоровая маска и кольцом, которое могло бы покрыть расходы маленькой страны. Они были вежливы. Хищно вежливы.

Когда Джессика на секунду осталась одна, кто-то из гостей шепнул ей, проходя мимо:

— У тебя глаза отца.

Она замерла. Резко обернулась — никого. Кто это был? Женщина? Мужчина? Призрак?

Комната закружилась. Музыка, голоса, свет — всё смешалось в головокружительный водоворот. Она опёрлась на перила.

Где-то в углу зала вспыхнула тень.

Она моргнула — и увидела своего отца.

Точно. Он стоял, руки за спиной, как всегда. Глаза — добрые. Он улыбался.

— Папа?..

Она шагнула — и тень исчезла. На том месте стоял официант с подносом.

Её трясло.

— Джессика! — Альфред снова оказался рядом, подхватывая её за талию. — Ты бледная. Что происходит?

— Я… я видела его. Там. Он был там…

Альфред обернулся. Напряжённый. Его рука на её спине дрожала — это была не забота, это была готовность: к бою.

— Успокойся. Я рядом.

— Это не галлюцинации, — прошептала она. — Кто-то… здесь… кто-то наблюдает…

— Я знаю, — его голос стал холодным. — И будь уверена — я это выясню.

Он провёл её к столу, усадил, налил воды. Джессика трясущимися пальцами поднесла стакан к губам.

Альфред встал за её спиной, как щит. Как воин.

И все, кто наблюдал — почувствовали это. Атмосфера в зале изменилась. Словно в воздухе появился запах грозы.

Музыка стихла. Начиналось торжественное слово дедушки.

Но прежде чем он успел открыть рот — в особняке мигнул свет. Один раз. Потом второй.

Кто-то пошутил. Кто-то захихикал.

Но Джессика знала. Это был знак.

Что-то было здесь.

И оно приближалось.

В кабинете деда витал аромат сигар, шампанского и… чего-то чужого. Ложного. Джессика держала бокал обеими руками, как щит, и едва пригубила напиток. Горьковатые пузырьки шампанского обожгли язык, и она подумала: а может, это и к лучшему — затуманиться, ослабить хватку разума, забыть хотя бы на минуту, что она не принадлежит этому миру.

Альфред стоял рядом. Его присутствие придавало уверенность, но — на расстоянии вытянутой руки. Он казался недоступным. Отстранённым. Джессика чувствовала это всем телом: она — не часть этого "клана". Не часть этой семьи. Даже не часть самой себя.

— Половина зала — члены клана, — прошептал Дерек, с нажимом выделяя каждое слово.

Их было много. Молодые, ухоженные, самодовольные. В их глазах — расчет и похоть. Некоторые смотрели на неё так, как будто она вещь, которую можно купить. Другие — как на вызов. Они улыбались, подмигивали, делали пошлые намёки, и каждый их взгляд заставлял Джессику сжиматься внутри.

Она машинально прижалась к Альфреду. Хотелось спрятаться в нём. Исчезнуть. Стать невидимой.

— Потерпи, — тихо сказал он, не глядя.

Она уже не слышала музыки, не чувствовала пальцев на бокале. Всё растворилось в гуле чужих голосов. Всё было не так. Не праздник. А бойня.

Джессику приглашали на танцы. Они улыбались, они брали её за талию, они позволяли себе лишнее. Одна рука была на бедре, другая скользнула ниже, а кто-то прошептал прямо в ухо:

— Хочешь, покажу, как умеют настоящие мужчины?

Её передёрнуло. Её вырвало бы, если бы не самоконтроль. Улыбка дрогнула, и вместо ответа она больно наступила на ногу наглецу и удалилась. Шатаясь.

Альфред всё видел. Но не подошёл. Он ждал. Испытывал? Принуждал? Джессика не знала.

Она вышла на террасу, схватила очередной бокал. Шампанское больше не казалось горьким. Оно стало спасением.

— Джессика… — раздался за спиной голос. Чужой.

Объятие. Тепло дыхания на шее. И в тот момент, когда её кожа покрылась мурашками, она поняла — это не Альфред.

— Ты чертовски сексуальна в этом платье, — прошипел он, касаясь губами её уха. — Маленькая дьяволица…

Её передёрнуло. Она резко обернулась — мужчина, незнакомый, массивный, с жирными руками и пьяным взглядом, ухмылялся, будто всё происходящее — шутка. Грязная шутка.

— Уберите от меня руки! — выдохнула она, отступая.

Но он не отступил. Он шёл за ней, преградил путь.

— Не строй из себя святую. Ты здесь для нас. Такая, как ты, должна быть покорной…

Он схватил её, заломил руку, начал лапать. Она задыхалась. Сопротивлялась. Кричала. Плакала. И с каждой секундой чувствовала, как теряет почву под ногами. Где был Альфред? Он обещал…

Когда он полез к её губам, она влепила пощёчину.

— Нравится грубость? — хрипло прошептал он. — Я могу так…

— Отвали от неё, мразь! — голос Альфреда разрезал воздух, как лезвие.

Удар. Второй. Тело упало, покатилось по плитке. Альфред навис над ним, словно лев над падальщиком.

— Тварь, — прошипел он. — Убирайся, Вудс. Последний раз предупреждаю.

— Она вела себя так, будто хотела, — прохрипел тот, — она… почти была моей…

Следующий удар выбил у него зуб. Джессика вскрикнула. Альфред схватил её, прижал к себе.

— Всё, всё… Тихо, милая. Прости. Прости, что не успел.

Она дрожала. Он держал крепко, но она чувствовала себя разбитой, порванной, осквернённой.

Почему это случилось? Почему она пришла сюда? Почему все так неправильно?

Она была жалкой. Нелепой. Слабой. Всё пошло не по плану.

И тут — голос Дерека. Микрофон. Пауза.

— Мы благодарим всех, кто пришёл разделить с нами этот особый день. И… у меня есть новость.

Альфред взял её за руку.

— Что ты… — начала она.

— Идём. Нужно закончить спектакль.

Её вывели в центр зала. Она еле стояла. Макияж размыт. В глазах — боль и унижение.

Альфред начал говорить: о семье, об ответственности, о будущем.

И потом — кольцо.

Все ахнули. Гости аплодировали. Старсы вошли. Молодёжь визжала от восторга.

А она?

Она стояла и молча умирала.

Он надел кольцо. Он поцеловал её. На людях — жадно, демонстративно. Поцелуй, который должен был стереть всё — но только подлил масла в огонь.