Если бы она знала, кого выбрала. Или кто выбрал её. Если бы знала, в какой клубок тьмы ей предстоит ступить...

Он вздохнул. Сел на край стола. Ему хотелось позвонить ей. Написать. Сказать: прости. Я не хотел. Это был не ты. Это я...

Но не сделал этого.

Потому что так проще. Потому что если признать — значит, позволить себе чувствовать. А чувства — это слабость. А слабость — опасна.

Он закрыл глаза.

И в темноте увидел её. Босую. У окна. Одинокую. Увидел в мыслях... Но очень четко...

Прости меня, Джессика… Я не знаю, как быть с тобой. С тобой — и с самим собой.

Сон казался до боли реальным. Джессика стояла по колено в воде на берегу необитаемого острова. Океан сиял бирюзой, словно расплавленное стекло. Рыбы, прозрачные, серебристые, плавали так близко, будто искали встречи. Волны нашептывали что-то на древнем языке, от которого по коже пробегали мурашки.

Она шагнула вперёд — и дно исчезло. Холодные объятия бездны сомкнулись вокруг. Кричать было невозможно, голос утонул вместе с ней. И вдруг — чьи-то руки. Сильные, властные. Они вырвали её из бездны, прижали к груди. Ноги Джессики сами обвились вокруг его тела. Его губы нашли её, прохладные, солоноватые… и такие знакомые.

Она застонала во сне....

Но, открыв глаза, увидела лишь потолок. Обычное утро. Не сон. Он не придёт...

Тук-тук.

Она резко села, натягивая простыню до подбородка. На пороге стоял дед, с букетом ромашек и небольшой бархатной коробочкой. Он улыбался, но глаза у него были уставшими. Джессика поняла — он, как и она, делал вид, что всё нормально.

— С днём рождения, малышка.

— Спасибо, дедушка…

Она чмокнула его в щёку, приняла цветы, открыла коробочку — и ахнула. Украшения были ослепительно красивыми. Золотые серьги с алыми рубинами и тонкая цепочка с кулоном-каплей. Как кровь. Как слёзы. Как боль, которую она держала внутри с похорон.

— Это слишком дорого… — пробормотала она. — Не стоило…

— Стоило. Ты у меня одна. Приводи себя в порядок. И спустись. Альфред тоже хочет поздравить.

Альфред. Имя прозвучало как приговор.

---

Он действительно пришёл. Протянул корзину алых роз и помог сесть за стол. Его руки касались её сдержанно, но в этом прикосновении чувствовалось напряжение. Как будто его удерживали от чего-то сильнее воли.

Сначала были поздравления. Но вскоре за этим последовали лекции. Холодные, расчетливые, словно она — инвестиция, которую надо правильно подать.

— Не улыбайся так. Скромнее.

— В кругу семьи держись сдержанно.

— Это уважаемые люди. Не опозорь нас.

— Это похоже на секту, — не выдержала Джессика. — Прекратите. Я не актриса в вашем спектакле.

— Джессика, ты не понимаешь… — начал дед.

— Нет, понимаю. Просто хватит. Я не пью. Не ругаюсь. Но играть — не буду.

— А мы-то надеялись, — вставил Альфред с ехидцей.

— Альфред, — оборвал его старик. — Хватит. Джессика, веди себя по обстоятельствам. Без истерик.

---

Пришла парикмахер. Это было как спасение. Пока ей делали причёску, Джессика молчала. Смотрела в зеркало и пыталась узнать себя. Сегодня её день рождения. А её нет. Пустота внутри, как выжженное поле.

Она думала о прошлом. О том, как отец будил её в детстве, как приносил ей какао с маршмеллоу. Как они катались на лодке по озеру. Все эти воспоминания — как фантомные боли. И никто не понимал, как она на самом деле ненавидит этот праздник теперь.

Когда всё было готово, она спустилась вниз — и остановилась на полпути.

Холл преобразился. Шары, цветы, сцена, музыканты. Всё это — как декорации к чужой жизни. Как будто она попала на праздник к другому человеку.

И вдруг — «Старсы». Её любимая группа. Она чуть не заплакала, но не от счастья. Её попытались купить. Снова. Подарками. Музыкой. Иллюзиями.

— Ты собираешься встречать гостей в халате? — раздался за спиной голос Альфреда. — Не забудь заглянуть ко мне для инструктажа.

Она сжала кулаки.

— Индюк расфуфыренный, — прошипела себе под нос, оглядываясь, не услышал ли кто.

---

Платье было красным. Ярким. Вульгарным. Продажным. Оно кричало о страсти, которую она не чувствовала. И бельё… Она чуть не разорвала его прямо в комнате. Но надела.

Посмотрев в зеркало, Джессика вздрогнула. Она не узнала себя. Незнакомка в отражении была прекрасна и чужда. Это была маска. И она надевала её, как броню.

Стук в дверь Альфреда. Он открыл, и на долю секунды между ними пробежала искра, способная поджечь весь особняк.

Он замер, расчёска в руке. Она теребила цепочку — и он перехватил её руку. Пальцы его были горячими.

— Тебе идёт красный, — прошептал он. И это был не комплимент. Это была констатация факта. Она выглядела, как жрица, принесённая в жертву.

— Я говорила, оно не подходит…

Он не слушал. Просто подошёл ближе. Слишком близко.

— Чёрт… Джесс…

Он поцеловал её. Не нежно. Яростно. С надрывом. Как будто хотел стереть память, уничтожить всё, что между ними было. Их губы встретились, тела сблизились, чувства вышли из-под контроля.

Но реальность вернулась.

Он отстранился. Проглотил слёзы, которых не было. Поправил ей платье.

— Прости. Я не должен был. Всё это… это сводит меня с ума.

— Я… я тоже не знаю, что происходит, — прошептала она.

— Мы просто исполняем роли. Но знаешь, Джесс… Если они хоть пальцем тебя тронут — я порву их.

Она покраснела. Слова повисли в воздухе, как опасное обещание. Он закрыл за ней дверь, оставшись в темноте. Один.

Альфред закрыл за Джессикой дверь и на несколько секунд прислонился к ней лбом, тяжело дыша. Его сердце колотилось, как барабан в военном марше. Он провёл рукой по лицу, будто пытаясь стереть остатки её запаха, вкус, тепло.

— Идиот, — прошептал он сам себе. — Зачем ты это сделал?

Ответ был прост и одновременно нелеп: её бледность.

Когда он увидел её на пороге, в этом диком, алом платье, с лицом, где не было ни жизни, ни цвета, ни желания… его словно ударило током. Казалось, что он смотрит на привидение. Такое прекрасное и такое потерянное. Холодное, как утренний туман над озером.

Поцелуй был не о влечении. Он был об отчаянии.

Он хотел вдохнуть в неё жизнь. Разбудить. Разозлить. Сломать это ледяное спокойствие, которое пугало его до озноба.

И получилось — румянец коснулся её щёк, в глазах мелькнул свет.

Да, после этого он не знал, как остановиться. Слишком много было накоплено. Слишком много недосказано. И слишком поздно.

Он вышел следом, уже в маске хладнокровного наследника, вглядываясь в лица гостей. Но взгляд его снова нашёл Джессику, стоявшую у лестницы. И в этот момент он не думал о фамильной чести, обязанностях или договорённостях.

Он думал о том, как её губы шептали его имя, о её дрожащих пальцах, вцепившихся в его рубашку… и о том, что теперь всё изменилось.

---

Они появились вместе — Джессика, будто сотканная из пламени, и Альфред, тень сдержанного хаоса рядом с ней. Шаг за шагом они спускались по лестнице, как две фигуры с картины — трагичные и прекрасные.

Гости застыли.

Музыка на мгновение замерла, и в этот миг тишины она услышала, как гулко стучит её сердце.

А в голове — голос. Хриплый, далёкий, мужской:

«Беги…»

Она остановилась. Не из страха. Из узнавания. Этот голос…

«Беги, пока можешь…»

Она резко повернула голову к балкону второго этажа. Там, в полумраке, стояла фигура. Высокая. В чёрном. Невозможно различить лицо — лишь силуэт. Но душа — узнала.

— Папа?..

Она моргнула — и силуэт исчез. Растворился, как мираж в пустыне.

— Джесс? — Альфред коснулся её локтя.

— Всё нормально… Просто показалось.

Он ничего не сказал, но взгляд его стал жёстче. Он тоже чувствовал — что-то меняется. Что-то близко.

Они сделали последний шаг.

В этот момент вспыхнули софиты, заиграла музыка, и бал начался.