— Хорошо, — голос деда был натянут, как струна. — Думаю, теперь ты готова к более серьёзному разговору.

Она не была готова. Совсем. Но причины, чтобы отложить это, не находилось. Или не было смелости их назвать. Она боялась не разговора — взросления. Ответственности, необратимости. Конца детства.

— Через неделю тебе исполнится восемнадцать, — продолжил дед, откашлявшись. Его взгляд прожигал, словно он видел сквозь неё. — И, как ты сама, наверное, догадываешься, придётся взвалить на свои плечи большую ответственность.

Она уже предполагала, к чему всё это. Внутри вспыхнула ярость, жгучая, как раскалённое железо. Мысленно посылая в ад тех, кто забрал её отца, она молча проклинала судьбу. Щёки мгновенно покраснели — краска обиды и бессилия. Пора было… расплетать косы. Стать взрослой. Стать Большой девочкой.

Дед будто читал её мысли. Его седые брови хмуро сошлись на переносице, морщины глубоко врезались в лицо, словно врезались годами боли.

— К чёрту, — сорвалось с её губ. — ОК! Дед, я уже не маленькая! Школу окончила — между прочим, с отличием!

Она сжала губы, едва не сболтнув про конверт с результатами. Большой, жёлтый, такой важный. Всё ещё не открытый. Всё ещё с надеждой.

— Да знаю я про твои оценки, — вздохнул он, устало провёл рукой по голове, растрепав и без того непослушные седые волосы. — В твоих знаниях я не сомневаюсь. Но… — он замолчал, явно подбирая слова. — Конверт у меня на столе. В кабинете.

Её лицо озарила такая широкая, сияющая улыбка, что дед, казалось, побледнел ещё сильнее. Его кулаки сжались на коленях — до белизны костяшек. Он знал, что будет дальше. Она — ещё нет.

— Я буду учиться и работать, — заговорила она быстро, запальчиво. — Я справлюсь! Мы будем экономить, я не капризная…

"Что опять не так?" — хотелось крикнуть. Почему он так смотрит? Почему не радуется вместе с ней?

— Джесс... Ты меня обижаешь. — Дед опустил взгляд, голос его задрожал. — Согласен, учёба — важна. И работать тебе не придётся. У нас есть средства. Томас позаботился о тебе. Оставил тебе приличный счёт. Да и фирма...

Он запнулся. Что-то подспудное мелькнуло в его глазах — то ли страх, то ли усталость, то ли горечь. Всё вместе.

— Придётся мне взять всё на себя... но я подумал... — он замялся, глядя ей в глаза. — Подумал, что ты могла бы помочь мне. Скоро и моё время подойдёт.

— НЕ-ГОВОРИ-ТАК! — вскрикнула Джессика, ладонями зажав уши. — НЕ СМЕЙ!

Китти, кошка, сидевшая на подоконнике, тут же шмыгнула из комнаты. Даже животное поняло, что сейчас рушится что-то важное.

— Когда приступим? — спросила она глухо.

— После оглашения завещания. Но не об этом речь. — Его голос был странно тихим. — Ты узнаешь всё в день своего рождения. Я только хочу, чтобы ты знала — ты особенная. И это одновременно дар… и проклятие.

— Дедуля, ты слишком много смотришь телевизор. С твоими "Сверхъестественными"...

— НЕ СМЕЙСЯ! — рявкнул он так, что даже стол задрожал. — Никогда не смейся над тем, чего не понимаешь.

Он встал. Лицо каменное, глаза — будто два льда. Но внутри горел огонь.

— Очень скоро ты поймёшь. А пока — отдыхай. Набирайся сил. Ты должна быть здорова и сильна к приезду адвоката. Я пойду отдохну.

Она осталась одна. Дом затих. В его старинных стенах эхом звучали её мысли. Молчаливый мрак, резной деревянный потолок, старый камин с семейными фото, и лёгкий запах сирени от старой вазы на столе — всё будто бы давило на неё своей прошлостью.

"Он не вечен…"

Мысль ударила, как пощёчина. Боль, ледяная, резкая, расползлась по телу. Джессике стало пусто, словно кто-то вырезал из неё душу. Скальпелем. Холодно. Тихо.

Она взяла старое фото отца — чуть замятое, потертое. Пальцы дрожали. Запах его одеколона, смех, взгляд — всё, что осталось, — в этом снимке. И слёзы. Беззвучные, тихие, пронзительные. Она плакала, прижав снимок к губам.

— Почему ты не рассказал мне правду… — шептала она.

"Я должна быть сильной", — напомнила себе она. — "Для него. Ради него. Что бы ни задумала эта сука-судьба, никто не увидит моих слёз. Никогда. Слёзы — для ночи."

---

Уже на следующий день в доме зашуршала молния на кожаной папке. Дерек, трясущимися руками, развернул злополучный конверт. Он знал, что это. Предчувствовал.

Сердце сжалось, перехватило дыхание, как будто кто-то вонзил нож прямо в грудь.

Уважаемый мистер Дерек Нортон!

Смеем Вас уведомить…

Он не дочитал. Скомкал письмо, швырнул в угол, вскочил, опрокинул стул.

— Скоты! Мрази! Она ведь ещё ребёнок! — Его голос сорвался на хрип. — Твари! Мой сын не умер. Его убили. И вы это знаете! Знаете!!!

Он рыдал. Старик. Солидный, железный, нерушимый. Он плакал. Как отец. Как дед. Как человек, которого сейчас ломали.

И всё же, когда слёзы высохли, пришёл холодный, расчётливый ум. Он начал думать. Быстро. Чётко.

— Бедная Джесс… — прошептал он, закрывая глаза. — Ты не готова к этому. Ещё нет.

Он знал: придётся подготовить её. Обучить. Укрепить. Сломать — чтобы потом выковать заново. Иначе она погибнет.

Он встал, вытер лицо. В глазах мелькнул огонь — не угасший, нет, только разгорающийся.

Он уже знал, что делать.

Первое звено — перекрыть кислород этим "друзьям"...

Волк во сне

Ночное озеро дышало темнотой. Его гладкая, как стекло, поверхность не отражала луны — словно само небо боялось смотреть в эту бездну. Ветер шептал сквозь кроны ивы, раскачивая её ветви, похожие на тонкие пальцы ведьмы.

Джессика стояла у воды, в длинной белой ночной рубашке. Её босые ступни вгрызались в сырую, холодную землю. Рядом — дом. Но он казался пустым, забытым, поглощённым тенью.

Она не понимала, почему здесь. Всё казалось знакомым и чужим одновременно, как если бы кто-то вложил этот сон ей в голову.

— Джессика… — раздалось позади.

Голос деда. Узнаваемый и… изменённый.

Она обернулась — и сердце остановилось.

Дед стоял среди деревьев. Его силуэт дрожал, искажался. Его лицо было… не его. Черты поплыли, как в зыбком отражении воды. Глаза стали чёрными, как смола, а из спины начали расти волчьи лопатки. Кости хрустели, извиваясь.

— Не бойся… — выдохнул он. — Смотри.

С ней что-то происходило. Она хотела убежать, но ноги не слушались. Волна ужаса накрыла с головой, от пальцев до сердца.

На её глазах дед превратился в белого волка. Он был огромен. Его шерсть искрилась серебром, глаза горели разумом. Но в этой разумности было нечто древнее и дикое, что не поддавалось человеческому пониманию.

Волк приблизился и лизнул ей ладонь. Холодно, как лёд. Мир потемнел, будто ночь сомкнула свои лапы вокруг неё.

И в этот момент…

Она проснулась.

Резко села в кровати, как вынырнувшая из воды. Её трясло. Тело было горячим, лоб — в испарине, а сердце колотилось так, будто выдержало войну. Комната — её комната — внезапно показалась чужой.

Тишина была ненормальной, давящей. За окном — дождь. Он бился о стекло, словно что-то хотело проникнуть внутрь.

Она поднялась, дрожа, подошла к зеркалу. Белое лицо, слипшиеся от пота светлые волосы, огромные глаза.

Это был сон… или послание?

Она почувствовала, как внутри неё будто разверзлась память, не её, но родовая. Что-то старое, дикое, чужое.

Спустилась вниз. Лестница скрипела. В кухне — свет. Там, за столом, сидел дед. Как обычно. Как будто ничего не произошло.

— Ты бледная. Плохо спала? — спросил он спокойно, даже слишком.

Она не ответила. Только подошла, обняла его крепко-крепко. Он осторожно прижал её к себе.

— Мне снился ты… ты был… волком, — прошептала она, и голос её сломался.

Он не удивился. Даже не шевельнулся. Только мягко вздохнул:

— Значит, получилось. Я боялся, что ты не выдержишь. Сон — это самый безопасный способ показать тебе, кем я являюсь.

— Это был не просто сон? — прошептала она, отпрянув. — Ты... ты показал мне это?