И ТОГДА ОНА ВОШЛА!!!
---
Джессика Нортон-Ленг.
Её золотое платье сияло, как свет среди зимы.
Её меха плыли за ней, как облака над смертью.
Её ледяная корона сверкала звёздам и не таяла .
Её глаза — глубокие, ледяные, полные вечности.
Снег с её плаща не таял.
Снег с её ресниц не падал.
Снег в её глазах говорил: она пришла не из жизни — из глубины смерти.
Она не говорила ни слова.
Ягуар замер, принюхивался...
А потом… медленно подошёл. И ткнулся в её ладонь.
Она положила руку на его голову, как на голову короля.
И тогда он снова стал человеком.
На коленях. Израненный. Без слов.
Смотрел в её лицо, как в солнце.
— Джессика… — прошептал он. — Ты… вернулась?
Она посмотрела на всех.
— Да. Я жива. Я вернулась.
И никто из вас не имеет больше власти надо мной.
Глава 49
Правда
В зале было холодно. Не от погоды — от взгляда Джессики.
Золото её платья поблёскивало, мех ложился на плечи тяжестью власти, а ледяная корона — не таяла ни от огня в камине, ни от огня в её глазах.
Клан шумел, словно улей, в который вбросили камень.
— Это невозможно.
— Это иллюзия.
— Она была мертва!
— Кто её провёл? Кто пустил?
— Как она посмела!
Она стояла прямо, не моргала. Пальцы скользнули по запястью Альфреда — случайно, но достаточно, чтобы в нём загорелся зверь. Они не смотрели в глаза друг другу, но между ними уже ходило напряжение, как искра по сухому лесу. Он стоял на полшага позади, как щит, как тень, как чёрный ягуар.
Она заговорила:
— Я не вернулась для того, чтобы у вас спрашивать разрешения. Я вернулась, чтобы сказать правду.
Один из старейшин — тот самый, с мертвечиной в голосе, с ледяными пальцами, — шагнул вперёд:
— Правда? Ты была мертва. Значит, ты умерла. А мёртвым нет места среди нас. Ты не доказала ничего, кроме того, что умеешь красиво входить.
В зале раздался нервный смешок. Другие начали переглядываться, но Джессика не дрогнула. Только уголок рта её чуть повёлся — не в улыбке, а в холодном знании, что она знала больше, чем они.
Она тихо — почти беззвучно — сказала Альфреду:
— В кабинете моего отца. Верхняя полка. Флешка и камеры наблюдения. Принеси.
Альфред ничего не ответил, только кивнул. Их пальцы вновь едва коснулись друг друга, как будто между ними пробежал ток. Он ушёл.
А Джессика осталась. Стояла. Молчала.
И только в глубине души — самую малость — трусила.
А что, если флешки уже нет?
А если камеры давно заменили?
Если следы стёрты, и всё напрасно?..
Но её лицо не выдавало ни тени страха. Только сталь, только ледяной прикус власти.
Время тянулось. Каждая минута — как игла. Старейшины шептались. Кто-то говорил, что её нужно снова изгнать. Кто-то — вызвать ритуального свидетеля. Дерек молчал, но его рука сжимала ручку кресла — крепко, как в молодости меч.
Спустя двадцать минут вернулся Альфред.
С лица его не сходила странная улыбка — не торжествующая, но уверенная, как у охотника, нашедшего след. В его руке — флешка.
Он протянул её Джессике, и она, не колеблясь, пошла к телевизору, встроенному в стену зала.
Вставила.
Экран мигнул.
Папки. Записи.
Десятки файлов, но она точно помнила: дата смерти отца.
Открыла нужную.
И — затаила дыхание.
На экране — кабинет Томаса Нортона. Камера под потолком.
Статичная, но всё ясно.
Вудс.
И тот самый старейшина. Теренс...
Они стоят у стола. Один держит пузырёк. Второй — кувшин.
Содержимое подсыпается в воду.
Рукопожатие.
Уход.
Потом — Томас. Он пьёт. Спотыкается.
Схватывается за грудь. Его тело бьётся в конвульсиях. Он падает. Его никто не спасает. Никто даже не вошёл.
В зале повисла мертвая тишина.
— Это подделка, — сипло сказал предатель.
Он шагнул к телевизору, чтобы выключить его, но Альфред схватил его за плечо.
— Не тронь.
Все обернулись.
Кто-то встал.
Кто-то вскрикнул.
Кто-то — замер.
— Предательство, — прошептал кто-то из младших.
— Он убил Томаса, — донеслось с другого конца.
— Ради власти. Ради денег. Ради… проклятой власти!
Дерек поднялся. Его лицо было каменным.
— Совету нужна кровь?
Вот она.
Решайте.
Старейшины начали кричать, спорить. Но главный из них — тот самый, чья рука сыпала яд — уже понимал. Его лицо посерело. Он опустился на колени.
И тут проём за его спиной раскололся.
Не дверь — сам воздух.
Вышли проводники — в тёмных одеждах, с масками из костей и золы.
А за ними — Он.
Царь Мёртвых.
Тот, кто властвует над зимним переходом.
Тот, кто слышит, когда нарушена правда.
Он подошёл к старейшине и сказал:
— Ты знал, что её отец умрёт.
Ты знал, что убиваешь часть клана.
Ты знал — и не остановился.
Ты больше не принадлежишь живым.
— Прошу! Я… Я служил! Я ошибся!
— Мёртвым — не место среди живых.
А тем, кто предал душу, нет места даже среди мёртвых.
И он забрал его. Просто провёл рукой — и старейшина исчез, как пепел. Тень сомкнулась, и проём закрылся.
Перед тем как исчезнуть, царь мёртвых посмотрел на Джессику.
— Сестра.
Теперь ты — мост между мирами.
Следи, чтобы правда больше не умирала зря.
Он ушёл.
---
Все ахнули. Дерек стоял, не в силах говорить. Альфред — тоже.
А Джессика не шевелилась. Она плакала, тихо, беззвучно, глядя на экран, где её отец, в судорогах, покидал этот мир.
Впервые — за долгое время — не королева. Не наследница. Не связь миров.
Просто дочь.
Просто человек.
Просто — одна...
Я все ещё жду от вас плюшек...
Глава 50
После шторма
Они стояли перед ней на коленях.
Все. До единого.
Старейшины, главы малых кланов, даже те, кто полжизни не склонял головы ни перед кем. Они склонились перед Джессикой — не как перед избранной, не как перед той, кто вернулась, а как перед правдой. И правда смотрела на них из-под ледяной короны, молча, с тяжестью сотен теней за спиной.
Но ей это было не нужно.
— Вон, — сказала она тихо.
Голос её был спокоен. Ни крика, ни угрозы. Только усталость и сила. Эхо её слова отозвалось в зале, как колокол, и будто сговорившись, все начали разбегаться — как мураши под светом, в панике, бросая свои сумки, мантии, бумаги.
Никто не посмел оглянуться.
Она осталась стоять одна. Зал опустел.
Первым к ней подошёл Дерек.
Он не говорил. Просто открыл руки — и она шагнула в них, как девочка, как внучка, как кровь его крови. Он прижал её к себе, и она ощутила, как дрожит его грудь. Он плакал. Впервые. За много лет.
Она уткнулась носом в его воротник, напомнив себе, как пахнет семья — не властью, не долгом, не тенью, а соснами, табаком и теплом.
— Тише, — прошептал он. — Не говори сейчас ни о чём. Просто побудь.
И она послушалась. Слова остались за порогом. Только молчание и дрожащие пальцы в её волосах.
Но за спиной стоял Альфред.
Его руки сжимались. Ему не терпелось, до боли в зубах, до зуда под кожей — прижать её к себе, убедиться, что она настоящая, что она не исчезнет снова. Но он стоял. Он ждал, пока её обнимет дед. Он ждал, хотя зверь в нём ревел.
Когда наконец она отступила на шаг от Дерека, Альфред двинулся. Он не спросил. Не сомневался.
Он подошёл, поднял её на руки и понёс, будто это был последний шанс дышать.
Она ничего не сказала — только склонила голову к его груди, где ещё глухо билось сердце.
Он вошёл в комнату и запер дверь на замок.
---
Там, за дверью, кончался мир. Здесь — начинался другой.
Он опустил её на пол, но не отпустил. Смотрел, вглядывался, гладил её лицо пальцами — так бережно, как будто боялся, что его ладонь испортит её кожу. И только потом, по одному, стал снимать с неё груз.
