- Лену? – переспросил Ковальский то ли из вежливости, то ли просто потому, что молчание стало каким-то тяжелым.

- Жену мою, - пояснил Ян. – Маруся, ты ничего не помнишь?

- Ничего, - сквозь зубы подтвердил Макс. – Даже того, что меня так зовут. Хоть ты мне объясни, почему это я Маруся?

- Имя у тебя такое. Мария. А Маруся – это сокращенно, для друзей, - не поведя бровью, выдал рыжий шаман.

- Мария? Максим меня звать, вообще-то.

- Ну, сейчас, может, и вправду так. А раньше ты всем говорил, что Максим, чтоб Марусей не обзывали.

- Неудивительно, - согласился Ковальский. – А год сейчас какой, не подскажешь?

- В твоем мире недавно война началась. Вторая мировая. А у нас тут отвоевались, тихо все.

Ковальский еще раз огляделся. Сороковые, стало быть. Что же, ничего не понятно – деревня как деревня, только видно уже, что не русская, а финская или, может, карельская. Дома чуть не такие, легкие различия в архитектуре, ну и людей не видно пока, только рвет душу вдалеке невидимый гармонист.

- Зачем мы здесь? – спросил вдруг Сорьонен.

- Я позвал, - просто ответил Ян. – Заходите в дом, поедим, сауну растопим, пива попьем. Все объясню.

Ян жил в большом, добротном доме, и было у него хозяйство – по двору бродили пестрые куры, гуси, еще какие-то птицы, названия которым Максим не знал, может быть, их и вовсе не было в его мире. В глубине двора виднелись хозяйственные постройки, в них кто-то возился. С цепи рвалась большая неопрятного вида псина, а под ноги стелились лайки.

- Они у тебя кур не давят? – удивился доктор.

- Я им подавлю! – отмахнулся Ян. – Да и не собаки это, сам не видишь?

- А пожалуй, что и вижу, - Сорьонен вздохнул. – Я и сам еще не все вспомнил. Медленно память возвращается. Год назад еще служил себе врачом в заполярной части и знать не знал, кто я такой.

Потом раз – и накрыло.

Ян хмыкнул.

- Что, твоя работа?

- Может и моя, - покладисто согласился он. – Пойдем в дом. Поесть надо, три дня не жрал, пока вас искал.

Ковальский счел за благо промолчать и погрузился в изучение обстановки. Дом был действительно большой и светлый, и пахло в нем свежим деревом и какими-то травами – остро и пряно. В сенях с потолка свисали пучки да веники этих трав, нитки грибов, выглядывали из-под лавок деревянные кадушки, бог знает, с чем. В самом доме на полу – цветные дорожки, мебель вся простая и прочная, в парадном углу – несколько фотографий и православная, что удивительно, икона Николы Чудотворца.

- Я думал, финны – лютеране, или кто уж там? – подал голос Максим.

- Финны – да, - согласился Ян. – А я - нет. Я же почти русский.

- Не верь ему, он вообще чех, - буркнул доктор. – А икона от сестры осталась.

- Сестры?

- Его сестра- моя жена была, - с горечью подтвердил рыжий шаман. - Скоро за ней пойду, не могу без нее.

- Помирать собрался? – с будничным любопытством уточнил доктор.

- Зачем помирать, я и так управлюсь, - рассмеялся Ян, впрочем, как-то не особо весело. – Не то, что некоторые,- и указал взглядом почему-то на Максима.

Тот отреагировал на удивление мирно, как-то не хотелость ругаться с малознакомым человеком, к тому же, недавно пережившим утрату. К слову, сам Ян не выглядел на семьдесят пять, или сколько там ему могло быть. Рослый, крепко сложенный, волосы лишь едва тронуло серебро, на лице, красивом нездешней хищной красотой, ни единой морщинки. Только щетина – трехдневная, наверное, - с едва заметной сивой проседью. Да он выглядел моложе самого Ковальского!

- Громко думаешь, Маруся, - сказал Ян. – Семьдесят мне. Или около того. Только это не имеет значения, время-то нереально.

- Для тебя во всяком случае, - заметил Сорьонен.

- Ты тоже стареть перестал,- напомнил рыжий. – Давно в зеркало-то смотрелся?

- Не увлекаюсь таким, - буркнул доктор.

На столе откуда-то взялась еда, хотя Ковальский и не видел, чтобы Ян хлопотал у печи. Просто пригласил к ужину – и ужин появился. Или стоял уже готовым, когда они объявились? Чудес было так много, что уже сложно было отличить, где настоящее волшебство, а где – невнимательность. Максим и бросил это дело, принял как есть, так оно было куда проще. Иначе начинало мутить от того, что под беленым потолком кружатся не комары, а духи – и тот, что пожаловал с ними, наверное, тоже. И лайки во дворе – не лайки, оказывается. Может и куры – не вполне куры? Вот об этом стоит спросить хотя бы из вредности.

Сорьонен спокойно ломал ржаной хлеб, мазал вареньем, запивал крепким душистым кофе. Вот не пили в русских деревнях кофе, это Максим точно знал. А в финских, выходит, пили, еще как.

- Чего не ешь? – Ян заметил его задумчивость. – Это нормальная еда, я ее сам готовил.

- Даже хлеб?

- А что – хлеб?

- Хороший хлеб, - подтвердил доктор, окуная в варенье следующий кусок.

- Сейчас еще суп согреется, - добавил Ян. – Сильно пока не объедайтесь.

- Что случилось-то, Ян? – Сорьонен с видимым сожалением прекратил уничтожение хлеба и черничного варенья.

Рыжий шаман вздохнул.

- Много всего, но есть одна вещь, с которой мне самому не разобраться, - сообщил он. – Думал, с тобой посоветоваться. А ты без Маруси все равно никуда. По нему тебя и нашел – иначе не получалось.

- Долго искал?

- Года три, приблизительно.

- И что, событие актуальности не утратило? – удивился Максим.

- Даже добавило, - как от неразумного отмахнулся Ян. – Помнишь, дорогой доктор, ты говорил мне, что у тебя есть дети, и они живут с родственниками жены.

- Припоминаю.

- Сейчас они у тебя где?

Сорьонен почесал подбородок.

- Должны быть с моей сестрой.

- Это я уже один раз слышал! – возмутился Ян. – Ну ты и родитель, конечно!

- Думаешь, им что-то угрожает?

- Боюсь, что так. Стал ко мне недавно захаживать один старый знакомец, мертвый черный шаман. Ну, тот, что тебя преследовал, а потом хотел ко мне прицепиться.

Сорьонен отчего-то зябко повел плечами. Ковальский насторожился, но чем помочь не знал – ничего пока не мог понять и не имел даже представления, по каким законам движется этот мир.

- Пугал, угрожал местью, а потом раз – и пропал, - добавил Ян. – И вспомнилось мне, как он в прошлый раз отыгрался. Сечешь?

Доктор нахмурился.

- Не помнишь?

- Не помню, туман еще в голове, - признался Сорьонен. – А что сам думаешь?

- Мартини, - тихо, потупив отчего-то взгляд, сказал рыжий шаман. – Мартини, док. И я бы на твоем месте удостоверился, что он от твоих детей так далеко, как это только возможно.

Они долго еще о чем-то говорили – Ковальский пытался вникать, но потом задремал, и еще показалось, вдруг перешли с русского на немецкий – или даже финский? На столе образовался сперва горшок с супом, наваристым, рыбным, потом и кувшин с чем-то горючим. Это как-то сразу следовало из его вида.

Ян пошарился на полках, выставил деревянные чашечки грубой работы – все до единой разные, смешные, разлил напиток, черный и вязкий, как нефть, а на вкус – горько-сладкий, отдающий анисом.

- Лакричный ликер, - пояснил доктор. – Пей осторожнее.

Максим честно попытался. Но суп был горячим и вкусным, ликер странноватым, но вполне пригодным к употреблению, а событий произошло так много... привалившись к тощему докторскому плечу, он прикрыл глаза и вскоре расслабился.

- Почти как настоящий, - сказал Ян по-немецки. – Где нашел?

- В России, знаешь такое место?

- Восточный конфедерат?

- Почти.

- Хорошо, что он переродился без изменений, - вздохнул Ян. – Значит, и Леену я найду.

- Обязательно, - пообещал ему доктор. – Только человек будет уже другой, и дорогу к ней искать придется заново.

- Управлюсь как-нибудь, - пообещал восточник. – А ты?

- Обязательно.

Сквозь дрему Ковальский почувствовал, как его с большой осторожностью поднимают и куда-то несут, а он вообще-то был тяжелый – и относительно своих пропорций, и в принципе. Может, вдвоем взялись?