- Тебя не было пятнадцать лет, - спохватилась Ася. – Видимо, кредит был просто огромным!

- Скорее проценты, - вздохнул отец. – Так что, суп будешь? А то сейчас придет Эрно и все сожрет. Студенты-медики всегда голодные, уж я-то знаю.

- Папа, а где ты был?

Суп кончился быстро, даже слишком. Из чего он был сделан, Ася понять не смогла при всем желании. Это, а еще татуировки и явно нездешний загар, наводило на забавные мысли.

- Везде, - пожал плечами отец.

Плечи были широкие, чуть сутулые, но с резко выделявшимися стальными тросами мышц. Не спортсмена, но человека, привычного к тяжелому физическому труду. Правда, таковых Асе в жизни не так уж много встречалось, но сухой, костистый, и наверняка, очень сильный отец напоминал этими своими качествами соседа по даче дядю Юру. Тот жил в своем старом домике круглый год, потому что больше все равно было негде, и всему садоводству починял заборы, строил бани и копал огороды.

- А подробнее?

- На Севере в основном. За полярным кругом.

- На северном полюсе?

- Нет, на самом полюсе – не довелось. Но ледовитый океан видел.

- Плавал?

- В нем поплаваешь! - фыркнул отец. – Ты мне лучше про себя расскажи. Про океан – успеется. Может, сама еще его увидишь. Он там, не денется никуда.

- По-моему, ты увиливаешь, - припечатала Ася.

- По-моему, тоже, - вздохнул Сорьонен. – Просто я не большой специалист рассказывать, да и русский язык немного подзабыл. Отвык. Трудно.

- А с Ковальским как же?

- Он по-фински прекрасно.

- А ты?

- А что – я?

- Ты финн или все-таки русский?

- Кто ж теперь разберет! Засыпаешь в одной стороне, просыпаешься в другой…

Ася в задумчивости выкладывала из хлебных крошек на столе иероглифы.

- Я поняла, - тихо сказала она. – Ты занимался чем-то секретным и военным. Поэтому и рассказывать ничего нельзя. Так?

- В целом, да.

- Теперь все ясно! Тогда расскажи что-нибудь нейтральное. Например, как тебя угораздило?

- Что именно… угораздило? – с видимым напряжением уточнил отец.

- На выбор. Бросить нас с мамой и Эрно, пропасть без вести, служить в армии за полярным кругом....

- У нас вечер откровенности?

- Давай так.

- Тогда откровенность на откровенность – я тебе расскажу, как дошел до жизни такой, а ты мне – что собираешься делать дальше.

- То же, что и все. Сдать экзамены, пойти в десятый класс, потом в одиннадцатый, потом снова сдать экзамены – если их до этого момента не отменят. Потом в институт. Какой – не выбрала еще. На востоковедение, скорее всего. Хочу изучать Японию. В мед – точно не хочу. У меня от одного вида конспектов, которые Эрно раскладывает по всей квартире, портится аппетит. Как тебе перспектива?

- Годится. Очень хороший план. Главное, чтобы сбылся.

- А есть причины опасаться, что не сбудется? – насторожилась Ася. – Скорый конец света?

- Да нет, что ты! Как-то ты уж очень глобально мыслишь. Я так, о мелочах. Ну, о чем свойственно отцам беспокоиться?… Мальчики там, девочки, ранняя незапланированная беременность…

- Папа!

- А что такого?

- Да хотя бы даже то, что мне на эту тему уже тетя Лена и Эрно все мозги просверлили. И про презервативы я в курсе! И вообще, у меня и парня-то нету!

- Дело наживное, - сделал вид, что смутился, Сорьонен.

- Ну, по существу, все. Я ответила. Теперь ты рассказывай!

...В забытой богом северной военной части доктор был нелюдимым и резким на язык типом, к которому старались по своей воле не попадать, поэтому пациентов к нему обычно приносили: горящих в жару, переломанных, простреленных, но чаще всего – обмороженных. Иногда даже с гангреной.

- Маресьев, блин! - рычал доктор, разрезая сапог на очередном срочнике, а затем сортируя куски кожи – одинаково черной – и человеческой, и обувной.

И если срочник вдруг оказывался в сознании, то сжимался в комочек от страха и боялся лишний раз пискнуть, как бы ни было больно.

Долговязый, смолоду седой обрусевший финн в коротком белом халате и неуставных китайских шлепанцах вызывал панический ужас – не только у солдат, но и даже у офицеров, а также гражданского населения базы. Едва заслышав характерное шарканье по линолеуму, снабженцы без лишних слов выдавали нужное, в офицерской столовой находилась свежая и горячая еда в любое время суток, а к начальнику части, подполковнику Тарасову, доктор ходил, как к себе домой, открывая дверь ногой.

Причину такого чуда помнили только старожилы, прочие же узнавали историю уже в пересказе бывалых и проникались – единожды и навсегда.

Кургузое деревянное здание больнички обходили за версту, особенно по ночам. Слышалось там всякое – порой тысячи призрачных голосов, шептавшие чужие, страшные слова, пугали до родимчика запозднившегося солдата или не ко времени случившегося дежурного. В лазарете постоянно замыкала проводка, случались пожары и потопы, падали шкафы, даже те, что были, вроде бы, прикручены к полу и стенам, скрипели половицы, грохотала крыша, а в перекошенный ее конек постоянно били неведомо откуда бравшиеся молнии. Спокойно жить в этом беспокойном хозяйстве мог только присланный когда-то, еще при Горбачеве, военврач Сорьонен, отличавшийся характером не менее скверным, чем у занимаемого им помещения. Они друг друга органично дополняли. Впрочем, и шутили-то об этом как-то шепотом, осторожно…

К больнице относились со священным трепетом, и потому показатели по здоровью личного состава в части всегда были лучшими. Тарасов смотрел на чудачества доктора – а иначе никак нельзя было назвать его привычку разгуливать по морозу в пластиковых тапках и делать это преимущественно ночью – сквозь пальцы. До тех самых пор, пока за выслугой лет не ушел на пенсию.

На замену ему прислали молодого, амбициозного офицера – целого майора. Говорили о нем, что проштрафился сильно, но нашелся влиятельный покровитель, и устроил своему протеже отсидку в захолустной части. До тех, вестимо, пор, пока не сменится ветер и о проступке не забудут. Что это был за проступок, никто толком не знал, но всем почему-то казалось, что виноваты были дела любовные – очень уж видным парнем оказался новый начальник части.

В первый раз, по обыкновению, открыв дверь в кабинет пинком, Сорьонен рявкнул:

- Тарасов, какого хийси в больнице свет отрубился опять? И какая тварь генератор взяла и на место не вернула?

И получил слегка неожиданный ответ:

- Кто пустил сюда гражданского?

- А где гражданский? – подняв туманный взор от пола, искренне удивился доктор.

Взгляд уперся в рослого, широкоплечего майора, сидевшего за бывшим тарасовским столом при полном параде. Накрахмаленный воротничок аж врезался в шею. Сапоги начищены так, что их блеск просматривался даже под столом. Неуставной во всем облике нового начальника части была только толстая рыжая коса, падавшая на плечо и перетянутая черной резинкой.

- Ты кто? – удивился доктор, обвалился на косяк и полез в карман халата за сигаретами.

С виду майору было поменьше тридцати. Сорьонен оскалился. В таком возрасте майорами абы кто не становился – уж это немало помотавшийся по заполярным частям врач знал наверняка. А значит, водился за парнем серьезный грешок. Или, напротив, такая заслуга, за которую по уставу не одаришь.

- Начальник части. Со вчерашнего дня, - на удивление спокойно отозвался майор. – А вы…

- Капитан военно-медицинской службы Кари Сорьонен, - доктор лихо взял под козырек.

Словно позабыл, что одет в неряшливый халат и ядовито-зеленые китайские шлепанцы. Наверное, издевался. Впрочем, Ковальский на провокацию не среагировал, а перешел сразу к сути:

- Так что у вас там с генератором? – участливо спросил он.

- Скоммуниздили, - пожал плечами доктор. – Вас звать-то как? – спохватился он, все-таки раскурив сигарету, которую до этого долго и безуспешно пытался заложить за ухо.