Одно дело, если ты стар и немощен, и вообще, сам уже давно подумывал, как бы покинуть этот мир, а совсем другое – молодой и сильный мужчина, мечта любой девушки.

- Я тебе кашу сварил, - пояснил Ковальский. – Пойдем завтракать?

- Пойдем, - сразу согласилась Ася. -Возьми Ленина, пожалуйста, я его спихнуть не могу.

Макс послушно поднял варана – тот повис в воздухе, растопырив лапы. Выглядел Владимир Ильич недовольным, но вроде пока не собирался кусаться, только тихо и озадаченно шипел. Ася выбралась из одеяльного плена и одернула пижаму.

- Я бы встала, - вздохнула она. – Когда-нибудь.

- Мы просто беспокоились, - пояснил Ковальский. – Вот я и решил проверить.

- Не затянуло ли меня еще в какой-нибудь мир?

- И это тоже.

Дома, может, кто-то и был, но теперь все рассосались. Тетка, наверное, была на работе, Эрно – на учебе, Ян занимался бандитизмом, а отец нашелся в туалете – он разобрал смывной бачок и колдовал над его внутренностями. Иными словами такое действо назвать было нельзя. Ася, уже слегка просвещенная в ремесле, сразу подумала, что это не детали унитаза, а гадательные кости, в которые Сорьонен напряженно вглядывается, пытаясь предсказать дальнейшие события.

- И как? Получается? – спросила она.

Отец вздрогнул, выходя из транса.

- Надо поплавок покупать, - сообщил он невпопад. – Если ты об этом.

- Ага. В туалет бы попасть хотелось.

Сорьонен послушно встал с пола и уволокся в коридор, указав предварительно на ведро с водой, стоявшее тут же, возле ванны.

- Пока так, - бросил он.

Покончив с умыванием, Ася пришла на кухню. Ковальский раскладывал – или разливал – по тарелкам рисовую кашу на молоке, в которой плавали внушительные куски сливочного масла. Напоминало это стряпню из детского сада.

- В армии научился готовить, - пояснил он. – На срочной.

- Да ты человек многих талантов, - похвалила Ася. – Кстати, а что вы такие кислые?

- Нам стыдно, - признался отец. – Я совершенно не учел, что могут возникнуть такие ситуации, как вчера.

- Ну и что? Всякое бывает! К тому же, Ян подоспел вовремя.

Про мать она почему-то решила не говорить. Объяснил что Дворжак, не объяснил – не так уж важно. Но почему-то рыжеволосая женщина со шрамом и ее специфический отец с трудом сочетались даже в одном предложении, не то, что в одном уголке пространства. Кощунственно было как-то ее упоминать.

Задуматься о причинах этого Ася пока не имела возможности.

- И Владимир Ильич! – добавила она. – Школу разнесли, правда, ну так это была моя сокровенная мечта с самого детства. Чтоб, например, прилетели инопланетяне и уничтожили ее из супер-оружия.

- Ну тогда еще ничего, - развел руками Ковальский. – Попросила бы, мы б давно. У меня кое-какие связи в министерстве обороны остались!

- Кстати, меня туда вызвали, - признался отец. – Сейчас позавтракаем – и пойду.

- В министерство обороны? – удивился Ковальский.

- Да нет же, в школу.

- А мне можно? – заинтересовалась Ася.

Очень уж хотелось ей услышать официальную версию! Или... может быть, еще одно чудовище поджидает в кабинете директора?

- Осторожно только, - предупредила она.

- Мне уже не страшны такие существа, - махнул рукой отец. – Я же родился.

- Скорей бы тоже.

- Ну, к сожалению, тут как придет время, так и придет. К тому же, увидев остроголовых чертей, ты, возможно, расхочешь их торопить.

- Хуже этой паучихи?

- В разы, - улыбнулся Сорьонен как-то тоскливо. – И их много. Нахрапом берут.

В ногу ткнулось что-то тяжелое и жесткое, Ася вздрогнула. Ковальский рассмеялся, поднял с полу миску и плеснул туда еще каши.

- Нравится моя стряпня-то, - гордо пояснил он, подавая варану добавки.

- Кашу маслом не испортишь, - прокомментировала Ася. – Мне точно в школу нельзя?

- Я так не говорил, - задумчиво сказал отец. – Но мне кажется, лучше не надо. Там из полиции придут, ну или из опеки. Такие вопросы лучше нам с сестрой решать.

- Мне же теперь все это не очень важно!

- Ну, как сказать, - скосоротился папа. – Ты совсем-то уж не зарывайся. Какой-то дом иметь надо.

- И мир, - добавил Ковальский, размахивая поварешкой.

Выглядел он до того мило, что Ася совершенно не могла проникнуться серьезностью момента. Сцена вся целиком была какая-то донельзя анимешная, да еще солнце из окна светило так ласково, и черемуха во дворе хоть и отцветала, пахла все еще так сладко.

- Это вроде хороший мир, - заметила Ася. – Мне нравится.

- Вот и не спеши из него убегать. Потом бывает сложновато найти себе новый.

- Даже вам?

- А чем мы лучше? – удивился Ковальский. – Хотя мне, по большому счету, уже как-то все равно.

...Ковальский, растрепанный и помятый, устроился на большом шершавом камне и любовался степью. Степь была хороша, особенно на закате – оглушительно стрекотали кузнечики, цветы благоухали горьковатым медом, а оттенков розового и пурпурного неба, отраженных озером, было не сосчитать. Он даже не представлял, как они все называются, но очень жалел, что нет под рукой ни фотоаппарата, ни красок – хоть и со школы не брал в руки кисточек и альбома. А тогда, говорили, были какие-то задатки...

- Кем был тот человек? – спросил он, не глядя на доктора.

Доктор сидел прямо на траве, откинувшись на этот же камень спиной, и кажется, дремал. О чем думал, непонятно, но у Ковальского возникло сильное подозрение, что его стерегут. То ли чтоб не сбежал, то ли чтоб не утащил дракон, как трепетную принцессу.

- В двух словах не объяснить, - тихо сказал Сорьонен. – Чем-то похож на тебя, в чем-то другой. Я не знаю, почему люди приходят в этот мир по нескольку раз, почти не меняясь. Это тебе лучше спросить у Тао Мэя.

- Не очень хочется, - признался Максим. – Это сложно дается простому русскому уму.

- Ты был восточником раньше, - вспомнил доктор. – Если сравнить с картой этого мира, откуда-то из Польши.

- Ну, фамилия об этом намекает, конечно, - согласился командир. – По-моему, я потомок репрессированных поляков.

- Все возможно.

- Но все-таки, - Ковальский нехотя перевел взгляд с озера на собеседника, который пребывал с закрытыми глазами.

- Сперва, как все молодые медики, наивным идеалистом, - уклончиво отозвался Сорьонен. – Добрым настолько, что с трудом верилось. Потом, после войны, идеалистом быть уже перестал, но добрым остался.

- Я и сейчас незлой, - хмыкнул Ковальский. – Исключая совсем уж явное злоупотребление моим терпением.

- Подраться ты и тогда был не дурак, - рассмеялся доктор. – Ох и получал я от тебя!

- Взаимно?

- Куда ж без этого. Даже дуэль у нас была.

- На пистолетах? Как у Пушкина с Дантесом?

- Да нет, на саблях.

- Ах, жаль.

- Ничего не жаль!

Ковальский попытался себе это действо представить, но так и не смог. Ничего, кроме скачек по комнате с переворачиванием столов, как заведено было, скажем, у «Трех мушкетеров», в голову не шло. Сорьонен разлепил глаза – и смотрел на него теперь с умилением и неясной надеждой.

- Я ничего не помню, - не в силах выдержать этот взгляд, сказал Максим. – Мне жаль.

- Ничего страшного, - доктор улыбнулся и кивнул. – Мне этого и не нужно. Я просто рад, что снова тебя нашел, и что ты вообще на свете есть. А остальное и значения-то не имеет.

Сорьонен замолчал, закат догорел, в степи стемнело и похолодало, из травы поднялись комары. Надо было уходить, но Ковальский почему-то не хотел, на берегу было лучше, чем в душной юрте, где снова поджидали странные угощения и непонятные слова.

Так он хотя бы мог представлять себя, скажем, в походе. Или на учениях.

Или в отпуске?

Сколько они так сидели, никто не считал. Кажется, небо успело полностью почернеть, зажглись звезды – яркая река Млечного пути, а потом над озером вдалеке засверкали зарницы. Стало совсем уж холодно, на траве выступил иней.