Волк постоял немного в сторонке, потом мягко подошел к Ковальскому и сел подле него.

Слов у командира не нашлось.

- А я так тоже умею? – немного отойдя от шока, уточнил Максим у Тао Мэя.

Сорьонен потом ушел за юрту и там, очевидно, развоплотился, потому что вернулся такой же, как был, в обтрепанной после потасовки куртке и зимнем камуфляже, правда, почему-то босиком. Куда подевались унты, осталось неизвестным.

- Так ты поэтому тапки носишь в любую погоду! - заметил Ковальский, неловко и немного глуповато улыбаясь.

Ничего умного по поводу того, что его подчиненный и очень вероятно, кто-то еще, умеет превращаться в огромного волка, он сказать так и не смог. Среди прочих странных событий это оказалось вишенкой на торте. Психика командира сдала. Он понял, что спит, и если через полчаса откуда-нибудь появится, скажем, слон, или пресловутый недовымерший динозавр, он уже совершенно не удивится.

- Поэтому, - сразу согласился доктор, взял его под руку и потащил в юрту. – Пойдем, чаю попьем.

- Давно пора! – обрадовался Тао Мэй, наблюдавший за сценой с некоторой дистанции.

Очевидно, не хотел оказываться между двух огней. Впрочем, Ковальский начал подозревать, что азиат не вполне материален в общепринятом смысле этого слова. Ну, либо владел способностью к телепортации, кто ж его знает!

В юрте было темно и душновато.

Пахло шерстью, благовониями и мясом, которое варилось на очаге в большом алюминиевом тазу. Рассмотрев сосуд получше, Ковальский предположил, что стирка или омовение жильцов тоже происходят в этой же таре по мере необходимости. Но мясо, наверняка, варили чаще всего.

- Суп скоро будет, - пояснил Тао Мэй и вытащил огромный чайник, темно-зеленый, до последней составлявшей его молекулы советский, с чуть облупившейся у носика эмалью и поникшим свистком. – Пейте пока чай.

- Осторожно только, - предупредил Сорьонен. – Чай тут своеобразный. Много сразу не пей.

- Да ну что ты! – возмутился азиат. – Хороший чай!

- Я и не говорил, что плохой! Просто после него суп уже может не поместиться.

- Помню, помню, как тебя сморило! Голодный был, плохо вас там в армии кормили...

- А сейчас хорошо? – заинтересовался Ковальский.

- Приемлемо, - дипломатично ответствовал доктор и протянул ему большую пиалу, по бокам которой вытянулись в карьере разноцветные кони. От напитка, беловатого, с каплями жира, дрейфовавшими по поверхности, шли пар и очень странный запах. – Вот, пробуй.

- Чеснока добавил! – гордо сообщил Тао Мэй.

Это Ковальский уже и сам почуял, и отдал бы полцарства за простой индийский чай из сухпая, но сухпай был от него теперь так же далеко, как и все остальные известные блага цивилизации. Зажмурившись, он отхлебнул чаю.

Нутро сразу заполнило теплом, хотя вкус у напитка был крайне непривычный.

Со второго глотка бросило в жар.

- Так-то получше! – одобрил Тао Мэй, заметив, что лицо у командира стало бордовым. – Все болезни от холода!

- Жирное нормально переносишь? – уточнил вдруг доктор.

- Плюс-минус.

- Тогда не увлекайся. Понемногу привыкнешь.

- А придется?

- Ковальский, я бы знал!

- Ну, у меня сложилось впечатление, что тебе тут все знакомо, - удивился Максим.

- Как сказать, - медленно проговорил доктор. – В этой жизни я тут еще не бывал.

Следующим глотком чая командир подавился.

Кто-то за их столик сел, и наполовину улетевшая в великие степи Ася сперва ничего не заметила. Может, по ошибке? Но ошибки, оказывается, не было. Посол Гондураса с легкой печальной улыбкой сморел на нее. Потом смутрился и стал смотреть на стол, где стыли остатки обеда.

- О, привет, Франс, - заметил его Ковальский. – Ты к нам какими судьбами?

- Шел мимо, смотрю – вы сидите. Обратно иду – все еще сидите. Решил поздороваться.

- Ты вовремя, - вздохнул Макс. – Я тут пытаюсь объяснить эту фишку со смертью нашему юному поколению, но почему-то не могу. Не мастер слова, как-никак.

- Да все в порядке! – вмешалась Ася.

- Вот настоящий мастер слова и классической литературы, - настоял Ковальский. – Пусть он расскажет.

- То есть ты тоже в курсе всего, - констатировала девушка. – И тоже умер пару раз?

- Один раз – точно. Только в отличие от этих психов, я спокойненько умирал от рака лет двадцать, а потом взял и все-таки умер, - не изменившись лицом, сообщил посол Гондураса.

Ася промолчала.

Ей стало не по себе, и что умного сказать на такое сообщение, она просто не знала. Вместо этого смотрела исподтишка на точеное лицо с неестественно бледной кожей.

- А сейчас ты не болеешь? – вдруг вырвалось у нее.

- К счастью, нет, - натянуто рассмеялся де ля Серна. – Просто загорать не люблю.

- Это ты зря, - хмыкнул покрытый веснушками Ковальский. – Солнышко всех любит.

- Особенно меня, - насупилась Ася, которую попытки загорать летом на даче приводили сперва к свекольному цвету лица, а потом кожа сразу начинала сходить целыми лоскутами, как у змеи в линьку.

Посол Гондураса почесал висок – и даже это нехитрое действие вышло у него деликатным, в отличие от того же Яна, который, поправляя почти отсуствующую прическу, напоминал блохастую псину.

...От чая Ковальского сморило, и он уснул – даже не понял, как и где. А когда проснулся, не стал открывать глаза, так сильна была надежда, что он окажется снова в заполярной военной части, на своем жестком диване в кабинете, ну или хотя бы даже в больнице. Где угодно в нормальном привычном мире.

Что-то под головой было жесткое и к тому же теплое.

А пахло вокруг по-прежнему козьей шерстью и чем-то острым, отчего сразу захотелось чихнуть. Наверое, воскуряли какие-то благовония, а их Ковальский с детства не терпел – сразу начинал безостановочно чихать, стоило зайти, к примеру, в церковь.

Надежды на то, что вокруг хотя бы даже церковь, почти не оставалось.

- Может, ускорить процесс? – предложил Тао Мэй.

Ковальский навострил уши и зажмурился. Ему стало интересно, и объявлять себя проснувшимся он сразу передумал.

- Я против, - спокойно отозвался доктор.

Судя по тому, как звучал голос, он был где-то очень близко.

Говорили, что забавно, по-русски.

- Зачем мучить? Дадим отвар, полежит пару дней в лихорадке, зато потом будет как прежний.

- Я так не хочу, - настоял Сорьонен.

- Дело твое, - рассмеялся азиат. – То есть не давать ему переродиться нормально – это ничего, это гуманно. А избавить от шаманской болезни – жестокость. Не пойму я вас, белых людей! Двести лет живу, а понять так и не смог.

- Ничего сложного, по-моему, - буркнул доктор.

- Ну да, конечно. Я вот, например, не возьму в толк, почему у тебя сохранилась твоя личность в качестве основной, хотя ты должен был стать одним из тысячи тысяч, при том, что ты далеко не самый сильный из них. Но ты не голос в хоре, ты сидишь, как ваш вековечный старец с кантеле, один посреди тундры, и ничего тебя не берет!

- Не ворчи, Мэй, - гораздо мягче попросил Сорьонен. – Я этой судьбы не выбирал. Принял и то с трудом. Но вот если бы не он – не смог бы. Поэтому прости, не смогу отпустить. Ни сейчас, ни, наверное, никогда.

- Да понял я это! – фыркнул Тао Мэй. – Так и дай ему отвар, я мигом сварю. Раз – и готов будет Маруся. Чем плохо?

- А тем, что мне все, чем он стал, тоже важно. Я ведь тоже давно не прежний. Пусть будет какой есть. Вспомнит потихонечку, что сможет, а остальное, видно, и не важно.

- Ну, как хочешь, - азиат, кажется, капитулировал, а у Ковальского вместо ответов появилось еще больше вопросов.

Хуже того, что-то ему сделалось совсем не по себе от вновь открывшейся информации. И по сравнению с тем, что он случайно услышал теперь, динозавры, перемещения в пространстве при помощью юрты и доктор, который умеет превращаться в волка, правда, теряет при этом обувь, как-то померкли.

- Ну, это в его духе, - не выдержал посол Гондураса.