- Картошку, ты понимаешь! – вслух сообщила Ася. – Которую вообще не надо поливать, она сама растет!

- Да? – удивился Максим. – То-то Ян про эту картошку с ужасом вспоминает, как напьется.

- Там другое, - отмахнулась Ася.

Ян и картошка были неделимы, впрочем, его тетка все-таки любила, потому что картошку бандит ни разу не поливал, а только помогал копать и вывозить, причем в качестве огромного исключения разрешалось привлекать на помощь своих подручных, и многочисленные сотки корнеплодов извлекались из земли быстро и безболезненно.

А вот мальчик, полив отсилы половину, побросал в сердцах ведра и отбыл в город на электричке. Больше Асю он не беспокоил.

Тетка, оперевшись на огромный бак с водой, все это время благополучно стоявший на участке, только криво улыбнулась и сказала:

- То-то же.

Ковальский, услышав историю об изгнании влюбленного пацана, снова вздохнул:

- Не меняются методы у Лены.

- А тетка – она тоже оттуда? – задала вдруг очень серьезный вопрос Ася.

Вспомнились ей теткины оговорки – про детство в лесу и церковно-приходскую школу, которой в советском союзе семидесятых годов быть не могло уж точно. Тогда она понять этого не могла, но теперь подозревала неладное.

- Возможно, - покачал головой Максим. – Мы все, как ты выражаешься, «оттуда», только не помним этого. Вот Ян, например. Он совсем другой стал.

- Культурным человеком был?

- Вот как раз бандитом, самым настоящим. Еще похуже нынешнего. Но у него еще классическое образование имелось.

- Этот Ян, между прочим, окончил «политех», - вспомнила Ася. – Хоть по нему и не скажешь. По какой-то очень сложной специальности. Но бить морды, кататься на джипе и материться ему нравится явно больше.

- Это всем нравится, - дипломатично сказал Ковальский.

- Даже тебе?

- А чем я, собственно, хуже?

...Как оказалось, неподалеку стояли еще несколько юрт, а еще торчали вкопанные в землю остроконечные резные столбы. У некоторых дремали оседланные кони. Ковальский осторожно подошел к лошадке – гривастая, песочного какого-то окраса, с полосатыми, как у зебры ногами, она доставала ему холкой отсилы до пояса. Впрочем, и всадники были, если судить по Мэю, невелики.

- Она тебя утащит в степь и не заметит, - из-за спины внезапно сообщил доктор. – Аж сопли из носа полетят, от скорости.

Командир дернулся.

- Утащит- чтобы там сожрать?

- Все возможно. Но лошадей бояться все же не стоит, есть тут что и похуже. По-моему, у них до сих пор не вымерли динозавры, правда, называют они их драконами. Наверное потому, что эти динозавры еще и летающие.

- Летающие динозавры, - повторил Ковальский медленно. – Кари, мы где?

- В Сибирском ханстве, на границе Великой Азии, - немедленно выдал доктор. – Тебе это что-нибудь говорит?

Ковальский, которому только что выдали абсолютно бредовый набор по отдельности знакомых слов, честно замотал головой. И все-таки о чем-то эти названия ему напоминали, вспомнить бы только, о чем именно.

Кроме Чингисхана, впрочем, на ум ничего не приходило.

- Я не знаю, - он огляделся еще раз.

Было пронзительно красиво – прозрачный воздух с подернутыми закатным пурпуром облаками над озером, горы – очень высокие, с заснеженными вершинами, тоже тронутыми розовым. Вода была спокойной, и небо отражалось в ней. От остро-пряного запаха цветов и трав кружилась голова.

Прекрасное место, почти нереальное. Ковальский никогда в таких не бывал.

Дышать, правда, было тяжеловато, а еще сердце стучало, как после стометровки.

- Высокогорье, - ответил на невысказанное доктор. – Сначала здесь тяжело. А еще придется найти шляпу, иначе завтра у тебя станет в два раза больше веснушек.

- Куда уж, - застеснялся Ковальский.

За веснушки его изводили в школе, да так, что драться пришлось научиться лучше всех в параллели. После того, как в челюсть прилетал сочный хук немаленьким кулаком, да со всей души, веснушки переставали казаться собеседнику хоть сколько-то важными.

- Вы, восточники, такие милые с этими веснушками, - добил его Сорьонен и ласково потрепал командира по растрепавшейся рыжей косе.

Вот это уже оказалось чересчур.

Одуревший от всего, что случилось за день, Ковальский прихватил доктора за ворот куртки и попытался приподнять и хорошенько встряхнуть. Это не слишком удалось, потому что Сорьонен все-таки был выше и каким-то забавным образом тяжелее, несмотря на то, что имел телосложение, в учебке гордо именовавшееся «супнабором». Зато сам командир не устоял, некстати вспомнив о подвернутой ноге, и вместе с собеседником повалился в невысокую колючую траву.

Сорьонен на провокацию не ответил, вместо этого постарался смягчить падение – собой.

Так они и оказались на земле – доктор на спине, потеряв в полете очки, а Ковальский – на нем сверху.

Сорьонен глядел на него беззащитно и чуть бессмысленно.

- Да что же это такое! – вопросил командир. – Что же ты делаешь!?

Сорьонен мягко улыбнулся.

- Не волнуйся, Маруся, вспомнится все понемногу, - тихо сказал он. – Ну, вернее, я хотел бы на это надеяться.

- Маруся? – уточнила Ася тут же.

Картина, созданная ее воображнием, была очень живой. Как будто она и сама в этом Сибирском ханстве когда-то бывала, как минимум, во сне. И горы, и озеро, и юрты, и даже маленькие хищного вида лошадки казались знакомыми чуть не с рождения. Удивительно, конечно, но удивляться она уже немного подустала, поэтому принимала как должное. Так оно, наверное, было и проще.

Вот только за Марусю зацепилась.

Почему отец постоянно называл Макса именем своей жены? Если, конечно, речь вообще о ней, а не о какой-нибудь еще загадочной девушке. С отцом теперь вообще ничего наверняка понять было нельзя.

И это было даже страннее, чем не до конца вымершие динозавры.

- Маруся, - со вздохом повторил Ковальский. – Это я потом уже что к чему разобрался, а сначала расстроился.

- Ты посмотри, опять дерутся! – уперев руки в бока, воскликнул Тао Мэй.

Слушателей у него было разве что пара лошадей, да катавшиеся по земле в попытках друг друга прибить летчик с доктором, не обращавшие никакого внимания на остроконечные камни да кучки навоза. Тао Мэя они тоже не заметили.

Сорьонен рычал и извивался, иногда находя глоток воздуха, чтобы выматериться предположительно по-фински. Ковальский орал матом по-русски, перемежая это вопросами о личности неведомой ему, но уже успевшей изрядно надоесть Маруси. Командир нападал, доктор нехотя и осторожно защищался, стараясь особо не навредить.

Прооравшись, Ковальский замер, переводя дыхание.

Сорьонен лежал рядышком, не пытаясь сбежать, и тоже тяжело дышал.

- Устали, никак? – осведомился Тао Мэй. – Глупые белые люди.

Ковальский, отерев с лица пот и, кажется, навоз, недобро на комментатора посмотрел, но что-то в облике субтильного азиата заставило смирить порыв наподдать и ему тоже.

- Надо камлать, - добавил Тао Мэй. – Иначе никак не вспомнит.

- Не надо, - с земли, даже не пытаясь пошевелиться, возразил доктор. – Пусть все идет своим чередом.

- Вы о чем? – заинтересовался Ковальский.

- О тебе.

- И что значит «камлать»?

- Делать обряд, так понятнее? – пришел на помощь Тао Мэй. – Чтобы ты вспомнил поскорее.

- А что я должен вспомнить?

- Себя.

- Мне почему-то не нравится эта перспектива, - честно сказал командир. – Я еще недавно был нормальный, а теперь жизнь пошла настолько странная, что у меня просто слов не находится. Даже матерных. Да еще надо вспомнить какую-то Марусю... Я что-то наелся.

- Я понимаю, это все очень непросто, - согласился доктор и наконец поднялся с земли, хотя лежать ему явно было комфортнее.

Он отряхнулся, а потом вдруг упал на корточки и... превратился в волка.

Волк был огромный, белый и весь какой-то ободранный. То ли голодный после непростой зимы, то ли просто умудренный годами одиночка, так и не прибившийся к стае. Ковальский смотрел на это во все глаза, очень надеясь, что в это время хотя бы замерзает насмерть среди обломков самолета в недрах Арктики.