- Пойдем, - позвал его доктор. – Ночью здесь морозно.

- Понял уже, - ежась в отсыревшей одежде, согласился Ковальский.

Пока шли, слышно было, как всхрапывают в темноте напуганные кони.

- Ну что, разобрались?

Тао Мэй сидел у очага и что-то ворошил в нем – дым шел синеватый, пахло остро и пряно.

- Более ли менее, - отозвался доктор.

- Ну, значит, можно начинать! – обрадовался азиат. – Долго вас жду. Как бы поздно не оказалось!

- Что именно? – осторожно уточнил Ковальский.

Тао Мэй вместо ответа бросил в очаг горсть какой-то крупы.

Пламя затрещало и превратилось в бенгальский огонь. Дым загустел, обрел плотность и объем, и вскоре из него появились фигуры – волк, лошадь и какая-то хищного вида птица. Они замерли, ожидая приказаний. Вдалеке – Ковальский вообще не поверил бы, что такое возможно, вместо стены юрты встало дерево – нет, даже Древо, попирающее горизонт. Ствол необъятной толщины, ветви – бесчисленны, и на них – словно почки, какие-то шарики.

- Мировое древо, - шепотом пояснил доктор и взял его за руку. – Не бойся, Макс. Все будет хорошо.

Ковальский в этом на секунду усомнился, вдруг подумалось, что Тао Мэй все-таки решил воскресить прежнюю его душу, теперь, когда он не отбивается так яростно, но сразу понял – Сорьонен бы этого не допустил. Иначе бы не сжимал так уверенно сведенные судорогой пальцы.

- Что сейчас будет? – спросил Ковальский осторожно.

- Будем камлать.

Максиму понятнее не стало, но другие вопросы он задать попросту не успел. Стены юрты исчезли вовсе, и вокруг них заметались в бешенном водовороте души – или духи? Они были молоды, стары, прекрасны и уродливы, кто-то лыс, кто-то длинноволос, у кого-то был топор, кто-то размахивал кривой саблей, кто-то богатырски сложен, у кого-то – музыкальный инструмент, похожий на гусли, у кого-то – звериная голова вместо человеческой, а может, просто наброшенная на полупрозрачные плечи шкура. Кто-то ехал на коне, кто-то – на пне, кто-то плыл в лодке, а кто-то, кажется, оседлал динозавра...

- Тысяча тысяч, - тихонько сказал доктор. – Те, кто были до нас и те, кто будут после.

А потом Тао Мэй взмахнул рукой – и тысяча бросилась к ним. Призрачные шаманы хватали за руки, ерошили волосы, заглядывали в глаза. Последнее страшновато – потому что глаз у них в полной мере не было, а глазницы были зеркальны. Ковальский сперва ежился, потом привык. Будто стая голубей в парке налетела – неприятно, но не опасно. Сорьонен – тот и вовсе сидел с отсутствующим видом и на беснующихся вокруг его головы духов не обращал никакого внимания. До тех пор, пока от стаи не отделился один, особенно наглый, спикировал и потянул его за руку. Доктор, все это время цепко державший Ковальского за запястье, кивнул, встал и повел его за собой.

Дух ринулся прочь из юрты.

Бросив прощальный взгляд на Тао Мэя – очень было интересно, что по этому поводу думает хитрый азиат – Ковальский потащился следом. Куда, кто знает? Мир сперва был нестойкий, потом исчез вовсе, осталось лишь смутное мерцание звезд – почему-то, под ногами. Где-то вдали все еще проступало неясными очертаниями мировое древо.

Потом появилась лодка. Не было – и стала.

В лодке плыть среди звезд, подернутых дымкой, оказалось проще, и вскоре оказалось, что вокруг нее уже не разряженный воздух, а вода, и созвездия в ней отражаются совсем другие. Сорьонен вздохнул, пошарил на дне и добыл весло. Не отпуская руки Ковальского, он стал осторожно грести, подруливая – в целом лодка все еще плыла сама. На корме, свернувшись, восседал дух.

- Приехали, - наконец, объявил Сорьонен.

Лодка уткнулась в ил.

Ковальский огляделся. В предутренних сумерках, среди тумана ничего толком было не понять, но кажется, имелись камыши, лес, пирс и какое-то строение за ним. Зябко было, но воздух благоухал летней свежестью, и весело орали невидимые лягушки.

- Где это мы? – удивился Ковальский.

- Я бы лучше спросил – когда, - вздохнул доктор. – Но я и сам этого до конца не понимаю. Место вроде то.

- А что за место?

- Мой дом. Добро пожаловать.

Ковальский еще раз огляделся – картина не поменялась, разве что туман понемногу отступал, и обветшалый пирс с притаившимся на краю леса черным домом стало виднее. Дом выглядел откровенно заброшенным: дверь нараспашку и висит на одной петле, окна не было вовсе – по краям только щетинились обломки стекол, дымовая труба покосилась, крыша местами обрушилась...

- И давно ты не был дома?

- Думаю с тех пор, как в первый раз умер, - пожал плечами Сорьонен. – Ну то есть давно. Вопрос в том, кто здесь был.

- Судя по тому, как все выглядит, это медведь, - предположил Ковальский. – Как, водятся тут у вас медведи?

- Водятся.

- Ну вот, и я бы лично удостоверился, дома он сейчас или нет.

- Разумная предосторожность, - доктор махнул рукой духу, замершему на корме лодки, и тот снялся, послушно полетел к дому.

- Это кто, кстати говоря?

- У него нет имени. Все, кто попадает в тысячу, отдают свое имя духам.

- Понятно, - Ковальский почесал бровь, на которую уже успел сесть комар. – Кстати, где это мы?

- Лаппаярви, Финляндия, - пояснил Сорьонен. – Насчет времени пока не понял. Я умер в тысяча девятьсот первом. Сколько прошло лет, черт его знает.

- А я? – осторожно уточнил Максим.

От всех этих разговоров о смерти ему все еще делалось не по себе. В целом земной и практичный, он готов был на словах согласиться со всеми этими чудесами, но до конца верить в них отказывался несмотря на путешествия между мирами и оборотней.

- Годом позже, если я ничего не путаю. Надо будет спросить у Яна, если встретим его.

- А кто такой Ян?

- Шаман-недоучка, - хмыкнул доктор. – Я думал, что моя креатура, а он, оказывается, самозародился. В любом случае, личность в высшей степени примечательная. Кстати, он тут жил одно время, но судя по виду дома, уже переехал.

Ковальский вздохнул.

Яснее не становилось.

Между тем, наконец, вернулся дух и плюхнулся обратно на корму лодки. Что-то зашептал – понять смог только доктор.

- Ну, и где вас носит? – вдруг закричал кто-то.

Сорьонен фыркнул:

- Накликали.

Ковальский глянул туда, откуда услышал голос.

У берега, по колено в воде, стоял в одних подштанниках высокий рыжеволосый мужчина, удивительно похожий на него самого, только волосы чуть потемнее и уже с проседью. В руках он держал удочку.

- Это кто?

- А это как раз Ян. Ты не переживай, он хороший.

И словно в подтверждение этих слов мужчина подошел к ним и помог вытащить лодку на мель.

- Сколько ждать-то можно, - ворчал он.

Ковальский с немым ужасом разглядывал шрамы на животе Яна – выглядело так, будто ему туда засадили осколочным.

- Вилы, - проследив направление его взгляда, бросил Ян. – Ничего. Зажило уже.

Яна Ковальский вообще не помнил, хотя по утверждению Сорьонена, как раз должен был, ибо этот самый Ян его и уморил. Какое-то время назад – какое точно, тоже было непонятно. Пока они шли с берега до деревни, Максим крутил головой, пытаясь понять, что происходит вокруг, но не находил никаких примет времени. Лес был как лес, прозрачный, свежий, комары зудели бодро и голодно, вдали выли собаки и даже слышалась гармонь. Правда мотивы были немного чуждыми – в России так бы не сыграли. Да и вообще, давненько уже в деревнях не слышалось живой музыки, скорее царили пьянство и запустение.

Сорьонен шел рядом и нет-нет, да поглядывал – проверял, что ли?

- Я могу исчезнуть? – наугад уточнил Максим.

- Не знаю, - вздохнул доктор. – Просто странно быть дома, знаешь, и снова видеть здесь тебя.

- Это твоя родина?

- Ну да. Моя деревня, и не похоже, чтобы тут что-то поменялось.

Ян, доселе хранивший молчание, тяжело вздохнул и сказал:

- Леену я год назад схоронил. Семьдесят пять было.

Сорьонен вздрогнул.