— Я предупреждал тебя, чтобы ты не лгала мне, — продолжил наемник. — Я угрожал сделать твою задницу красной, но понятия не имел, насколько это будет плохое наказание, раз уж тебе это доставляет удовольствие. Мне придется придумать что-нибудь еще… если ты продолжишь лгать мне.

Я покраснела, по телу разлился жар. Я чувствовала себя маяком на холме — ярко горящим, без возможности спрятаться, сигнализирующим о надвигающейся угрозе… призывающим бежать… но было уже слишком поздно.

У меня здесь не было власти. Я не контролировала ничего. Спасения не было.

Оставалась только капитуляция.

— Я не лгу, — выдавила я, не совсем понимая, почему меня вообще волнует его мнение. Может, дело было в принципе. Или я просто не хотела, чтобы ублюдок снова победил.

— Что ж, в таком случае ты не оставляешь мне другого выбора, кроме как наказать тебя за ложь. Не забывай, ты сама навлекла на себя это, — пробормотал он.

Жар прошел сквозь меня, смешанный с искрой страха.

— Постарайся не получать от этого слишком много удовольствия... в конце концов, это наказание.

Его мягкий насмешливый тон вызвал во мне уже знакомый стыд. Притворяться было бессмысленно. Он знал, что всё это заводит меня. Знал, как мое тело тянется к его грубым прикосновениям, даже когда разум сопротивляется.

Влажный кончик пальца прошелся от моей киски к заднице и обвел узкую дырочку. Я сильно сжалась, пытаясь отсрочить неизбежное, но когда он вдавил палец внутрь, сопротивлению пришел конец.

Я вскрикнула, дернувшись к нему.

— Шшш, синьора Конти. Прими наказание достойно, и я награжу тебя после.

— Пошел ты, — выплюнула я.

Нервы зажглись от удовольствия и боли — завораживающее сочетание, — когда он ввел палец глубже. Ягодицы все еще горели, киска была чертовски мокрой и отчаянно нуждалась в его прикосновениях, а попка крепко сжимала его палец.

— Нет. Пошла ты, Джорджия. Пошла ты, твоя идеальная узкая дырочка, и твоя чертовски великолепная розовая попка.

От его глубокого голоса мои глаза закрылись, а по телу пробежала дрожь.

— У тебя здесь нет власти. Нет права голоса… Я главный. Так что лучше расслабься и отпусти себя.

Его палец мягко трахал мою задницу, и постепенно боль отступила, а тугое кольцо мышц растянулось настолько, чтобы принять его. Это было невероятно приятно. Неправильно, запретно, чертовски странно... и так чертовски хорошо.

Я почувствовала ту секунду, когда мой разум решил последовать его уверенному приказу. Момент, когда стрессы и заботы последней недели — и четырнадцати лет — свалились с моих плеч, и я отпустила себя.

Капитуляция оказалась слаще, чем я могла себе представить. Я растаяла под ним, превратившись в бескостную массу. В мире не осталось ничего, кроме его веса и ощущения пальца, проникающего в мою попку и посылающего удовольствие по спирали.

Он убрал палец, оставив внутри только кончик, и я толкнулась в него, снова загоняя его глубже.

Это стало моим концом. Я проиграла битву, и он знал это.

Другой рукой наемник обхватил мою задницу, снова раздвигая ягодицы, ни на секунду не прекращая свое вторжение.

Он смотрел, как его палец трахает мою попку. Я застонала, мысль об этом почему-то была такой же горячей, как и сам акт.

— Скажи мне правду… ты позволяла мужчине, за которого вышла замуж, прикасаться к тебе вот так? — спросил он.

Я покачала головой, потерявшись в ощущениях.

— Нет. Никогда. Только тебе, — выдохнула я. Могла ли я кончить вот так? Могла. Я поняла это через секунду. Ко мне так долго не прикасался никто, что я собиралась кончить сильнее, чем когда-либо прежде. И мой наемник собирался это увидеть. Стыд грозил всплыть на поверхность, но тут же рассеялся. В капитуляции не было места стыду.

— Я почти верю тебе, — пробормотал он, скользя большим пальцем по киске, и проталкивая его внутрь.

Я ахнула, выгнув спину, когда он начал трахать мою задницу и киску одновременно.

Его ритм был опьяняющим; где бы я ни нуждалась в нем, его прикосновения были рядом. Я не могла контролировать, куда он двигался, насколько быстро и как сильно, и это сводило меня с ума. Я поднялась к краю так быстро, что было бы неловко, если бы в этом идеальном моменте нашлось место для подобной эмоции.

Я почувствовала приближение кульминации. Было ли очевидно, как давно ко мне не прикасались? Мог ли он понять? Я навалилась на его руку и стала тереться клитором о его ноги.

— Кончай для меня, Джорджия. Кончай с моими пальцами в твоей пизде и заднице. — Он звучал натянуто до предела, так, будто его пытали. Его голос опустился почти до шепота. — Кончай для меня и знай, что теперь эта задница моя, и только моя.

Я уже не могла понять, действительно ли он произнес эти слова. Они были слишком тихими, а я потерялась в удовольствии, которое накатывало все сильнее, поднимаясь все выше и выше, пока я больше не могла этого выносить.

Мир взорвался вокруг меня, и я кончила.

19.Элио

Я оторвал руки от Джорджии как раз в тот момент, когда ее киска перестала сжимать мои пальцы, как тиски. Затем отвернулся, рывком распахнул дверь и оставил ее там, с красной задницей, на мокрых простынях.

Я больше не мог выдержать ни секунды прикосновений к ней. Я терял контроль и не мог позволить ей увидеть это. Поэтому ворвался в ванную, запер дверь и прислонился к ней. Пальцы, которые были в ее киске, горели. Я все еще чувствовал ее влагу на себе.

Другой рукой я спустил штаны и вытащил член. Засунул скользкие пальцы в рот и впервые за четырнадцать лет попробовал ее киску на вкус.

Из головки потекла сперма. Я крепко сжал член и стал яростно гладить себя. Мне не нужен был медленный разогрев. Я уже готов был кончить. Ранее мне потребовалась каждая капля дисциплины, чтобы не выдернуть пальцы из ее распухшей, готовой киски и вместо них вставить свой член. Ей даже не пришлось бы двигаться. Она уже лежала в идеальной позе, задрав попку, розовую от моих шлепков, пока ее восхитительная дырочка взывала ко мне.

Она хотела меня.

Моя topolina все еще хотела меня.

Я шагнул к раковине. Мои яйца подтянулись, вкус Джорджии во рту и образ того, как она трахает мою руку, уничтожили меня.

Я сильно кончил, струя за струей сперма заливала раковину, зеркало, мою душу.

Постепенно ко мне возвращалось сознание. Я увидел свое отражение. Мои глаза были дикими, но линзы, к счастью, все еще были на месте. Лицо пылало, а одежда помялась. Кончик члена был красным и влажным. Я выглядел разбитым.

Я был в полном раздрае. Что, блядь, я только что натворил? Отвлек ее от страха полетов поркой… одно это было неприемлемо. Затем я трахнул пальцем ее задницу, заставил кончить, а после этого проявил постыдную слабость, и мастурбировал в одиночестве в ванной.

Прячась.

Ебаный ад. Я терял контроль. Нет, я уже потерял контроль. Всё, над чем я так долго работал: крепкие стены, маска, которую ничто не могло пробить, — исчезало. Лед в груди, тот спасительный холод, который глушил чувства… таял, рассыпался на куски.

Гнев захлестнул меня, горячий и яростный. Я злился на нее, на себя, на все те годы, что пролегли между нами. Я злился на ее отца, на семью Де Санктис, на всех, кто был вовлечен в жалкое подобие жизни, которую я вел.

Прежде чем я успел осознать, ярость вырвалась наружу — и мой кулак полетел в зеркало. Оно сильно треснуло, стекло разлетелось на осколки и рассекло мои костяшки. Теплая, успокаивающая боль была желанным отвлечением от ситуации, в которой я оказался. Я не хотел видеть свое отражение. Я не мог встретиться взглядом с мужчиной в зеркале.

Я отступил назад и согнул руку. Кровь потекла по пальцам и закапала на пол.

Кровь и сперма, провал, гнев и насилие — всё это было таким густым, что душило меня.

Вот во что превратилась жизнь мужчины, который чувствовал слишком много. Мужчины, которого она оставила.