Я удивленно моргнул. Никто не говорил, как Джорджия Беллисарио. Она была непочтительной, самоуверенной и чертовски бесстрашной.

И я был первым мужчиной, который прикоснулся к ней. Я хотел быть ее первым во всем. Хотел оставить свои чертовы отпечатки на ее душе, чтобы никто не усомнился, что она моя.

— Почему я? — уточнил я и стал ждать ответа, который либо изменит мою жизнь, либо разобьет мое полное надежд сердце.

Она вздохнула и откинула голову на ствол дерева.

— А что? Ты не хочешь меня целовать? — уклончиво спросила она.

Я поднял руки и прижал их к стволу, заключая ее в клетку.

В ее темном взгляде снова вспыхнуло возбуждение.

— Я спросил… почему я? Ты могла бы заполучить кого угодно... Почему. Я?

Ее взгляд скользнул по моему лицу. Мне было интересно, что она в нем видела.

— Потому что, cittaiolo, ты не такой, как все здесь, в этом богом забытом месте. Однажды ты уедешь отсюда… и я хочу, чтобы ты забрал меня с собой.

Ее взгляд опустился к моим губам, а затем снова поднялся. На загорелых щеках заиграл румянец. Джорджия не часто краснела. Это было не в ее природе. Она была слишком уверена в себе для этого. Но не сейчас. Сейчас, когда все маски были сброшены, она позволила мне увидеть ее.

Всю ее.

— Наверное, я хочу, чтобы ты спас меня, Сантори. Я хочу… — Она сделала прерывистый вдох. — Я просто хочу тебя.

— Это чувство, мисс Беллисарио, полностью взаимно, — пробормотал я.

Ее горячее дыхание коснулось моих губ, когда я снова наклонился и настойчиво поцеловал ее. Ее руки обвились вокруг моей шеи, и она прижалась ко мне всем телом.

И с этого момента всё изменилось.

11.Джорджия

Сейчас

Как только мы оказались в квартире, мужчина захлопнул дверь и повернул замок. Я включила свет, обогнула стол и уставилась на него.

Он обвел взглядом комнату, и я вдруг увидела всё его глазами: ободранную, старую мебель, каждую жалкую деталь, свидетельствующую о моей убогой жизни.

— Что теперь? — спросила я, скрывая дрожь в голосе.

— Теперь, — он оглядел меня с ног до головы, — ты проводишь меня в спальню.

Он сделал шаг ко мне, и я отпрянула. Сердце колотилось так сильно, что я боялась упасть в обморок. Никогда прежде я не испытывала такого страха.

— Зачем? — прошептала я, умоляюще глядя на него.

Он склонил голову набок. Его красивое лицо, так похожее на лицо любви всей моей жизни, было холодным, ничего не выражающим.

— Затем, что я так сказал, — категорично заявил он и дернул головой в сторону маленького коридора за кухней.

Я отвернулась, сдерживая слезы. Как моя жизнь дошла до такого? Да, я жила бедно, но справлялась, была несчастна, и все же находила силы идти дальше, а теперь, всего за одну ночь, моя жизнь превратилась в сплошной кошмар, полный угроз и опасностей.

— Это из-за моего отца? — спросила я и как можно медленнее поплелась в комнату.

— А что с твоим отцом?

— Я знаю, что его арестовали, но это все, что мне известно… Я ничего не знаю о его делах. Уверена, он не делал того, в чем его обвиняют. Он наверняка скоро выйдет на свободу. — Я осеклась, судорожно втянув воздух, когда мы подошли к тесной спальне.

Я лгала, но говорить правду прямо сейчас казалось плохой идеей. Шансы на то, что я смогу убедить этого психа поверить мне, были ничтожны малы. Хотя нет, он не выглядел психом. Он был холодным, собранным, идеально дисциплинированным. Скорее, он был похож на наемника.

— О, синьора Конти, если ты действительно в это веришь, ты еще более наивней, чем я предполагал. Или же это просто осознанное нежелание видеть правду.

— Что? — спросила я, сдерживая негодование.

Мы дошли до спальни, и я остановилась в дверях.

Он подтолкнул меня сзади.

— Поторопись.

— Что ты от меня хочешь? — выпалила я и шагнула в комнату.

Он вошел следом. Воздух в комнате сразу стал тяжелым, душным. Он был слишком крупным для этого маленького пространства. Слишком грубым, слишком мужественным для мягкой, женственной обстановки. Легкие занавески, пушистый плед, вышитые подушки — всё, что осталось от тех времен, когда у меня были деньги, — совершенно не сочетались с его окровавленным лицом и смертельной грацией.

— Снимай одежду, — приказал он.

Мой желудок сжался. Вот и все. Это происходило на самом деле. Я всмотрелась в его лицо, такое до боли знакомое. Если бы передо мной стоял Элио Сантори, ждала бы я от него милосердия? Да. Как бы глупо ни было верить в того, кто меня бросил, рядом с ним я бы чувствовала себя в безопасности.

Вместо него я застряла здесь с холодным незнакомцем без сердца, который носил лицо Элио как маску. Мужчина без милосердия и сострадания. Монстр — или хуже, поскольку, в сущности, монстры способны испытывать чувства. Чудовище Франкенштейна ощущало одиночество и тоску. Мужчина передо мной, казалось, не был способен даже на это. Он не был монстром — он был машиной. Внутри него был холодный металл и процессор, не допускающий чувств. Как кто-то мог быть таким невероятно бесстрастным?

Я покачала головой, и по щеке скатилась одинокая слеза.

— Пожалуйста, не причиняй мне боль. Клянусь, я давно не имею с отцом ничего общего. Мы не разговаривали уже много лет.

— Не моя проблема. Раздевайся, или я сам тебя раздену.

Он сунул руку в карман, сжимая твердый предмет.

Пистолет. В суматохе и панике я совсем забыла о нем. Как будто ему нужно было оружие, чтобы справиться со мной.

Я сбросила куртку с плеч, затем начала стягивать футболку, резко вдохнув, когда стекло снова впилось в ладони. Я присмотрелась к своей одежде внимательнее. Осколки, должно быть, застряли в ткани, когда я лежала на полу, прячась от стрелка.

Осторожно, стараясь не порезаться, я стянула джинсы.

Затем выпрямилась, оставшись только в нижнем белье.

Мужчина наблюдал за мной с непроницаемым выражением лица.

Я швырнула испачканную осколками одежду в угол и скрестила руки на груди, отчаянно борясь с приливом стыда.

Это нижнее белье, Джорджия. Все равно что купальник. Все нормально.

— Почему ты назвал меня topolina? — спросила я по-итальянски.

Мужчина так долго смотрел на меня, что я уже решила, что он не ответит. Но затем он произнес:

— Ты живешь в грязном чердаке, недоедаешь, тощая… ты как маленькая мышка, мечущаяся туда-сюда в отчаянной попытке выжить. Это прозвище подходит тебе. — Он ответил на английском, с едва уловимым итальянским акцентом.

Подтекст был очевиден. Он не хотел общаться со мной ни на каком другом языке, кроме английского. Не стоит надеяться на то, что итальянское происхождение поможет нам наладить связь.

От его жестокого описания у меня вырвался горький смех.

— Наверное, да, — пробормотала я. — Но я всего лишь борюсь за выживание. За это нельзя винить... один важный для меня человек когда-то сказал мне это.

Мужчина снова замолчал. На его безупречном лице не промелькнуло ни малейшей эмоции.

— Думаю, ты неправильно меня поняла, синьора Конти. Мне плевать, чем ты занимаешься. До сегодняшнего дня мне было бы все равно, если бы ты умерла с голоду в этой дыре. Все, что меня волнует, — это доставить тебя в нужное место.

— И где же это место? — быстро спросила я, облегчение обрушилось на меня с такой силой, что я едва удержалась на ногах.

Он должен был куда-то меня отвезти. Он не собирался убивать меня прямо здесь, этой ночью.

— Скоро узнаешь. — Он оглядел меня с ног до головы. — Надень что-нибудь и ложись спать.

— Сейчас пять часов вечера.

— Мне все равно. Хочешь — спи, хочешь — нет, только не выходи из комнаты. С меня на сегодня хватит, — бросил он через плечо и направился к двери.

— Элио, подожди, — невольно вырвалось у меня. Элио. Почему я снова назвала его Элио? Он явно был не тем, за кого я его принимала.

— Я не твой Элио... кем бы он ни был.