В салоне стояла напряжённая тишина. Те самые бойцы СМЕРШ, что ненавязчиво присматривали за нами во время пролёта, теперь расположились по обе стороны прохода. Без суеты, без показной угрозы — просто присутствовали, не оставляя сомнений в том, что мы под полным контролем. Что ж, так оно и должно быть, я на них за то не в обиде. К тому же среди нас трое иностранных граждан, да ещё недружественного государства. Проще говоря — вражеского.

Я украдкой взглянул на Серёгу. Он сидел, устало привалившись к спинке, но глаза его оставались настороженными.

— Долго кататься будем, как думаешь? — тихо спросил он, не поворачивая головы.

Я только пожал плечами. Узнаем, когда привезут.

Сколько времени прошло с момента посадки, сказать было трудно. Темнота за окнами скрывала пейзаж, а сам автобус шёл без резких поворотов и остановок, словно двигался по идеально ровной дороге. В других обстоятельствах я бы наверняка задремал, но спать больше не хотелось совершенно. Наоборот, организм жаждал кипучей деятельности.

Я задумался, чтобы скоротать время пути: куда же всё-таки везут? Селивановский заранее предупредил нас только о встрече с Верховным Главнокомандующим и его заместителем. Но когда это случится — тайна за семью печатями. А пока что нас, похоже, везут в какое-то место, где можно прийти в себя. Тоже правильно. Сутки в самолёте со скудным пайком превратили нас в измождённых теней. Тело ныло, плечи затекли, желудок требовал нормальной пищи, а глаза слезились от усталости. Впрочем, жаловаться было некому. Да и какой в этом смысл?

Главное — пережить этот путь. А дальше видно будет. Мне в шутку показалось, что скоро мы все вместе окажемся в подвале самого знаменитого здания на Лубянской площади. Того самого, перед которым в 1958 году, аккурат перед новым годом, торжественно откроют памятник основателю ВЧК Феликсу Дзержинскому. А в безумном августе 1991-го снесут. Но неужели всё-таки мы окажемся в повале?

Я уж хотел было спросить одного из бойцов, сидящих с нами в салоне, да что толку? Он даже если и знает, то не скажет.

Автобус остановился, внутрь заглянул незнакомый майор госбезопасности. Приказал всем выйти. Мы выбрались наружу, и я жадно стал тянуть холодный влажный воздух. На аэродроме не успел продышаться — сразу в машину завели. Теперь мы впятером стояли и оглядывались, пытаясь понять, где оказались. Но не вышло: с четырёх сторон окружали высокие стены. «На тюрьму не похоже, скорее, какое-то административное здание, что ли?» — предположил я.

— Следуйте за мной, — сказал майор, и мы двинулись по внутреннему двору ко входу. Прошли по коридору, поднялись по лестнице на третий этаж. Снова длинный коридор, на дверях цифры. Из этого я сделал вывод: вроде как гостиница. Когда передо мной открыли одну из дверей и сказали заходить и располагаться, я понял, что предположение оказалось верным.

Добролюбова отвели дальше, потом, видимо, и американцев где-то поселят. Я наблюдал за ними из дверного проёма, а рядом с ним расположился автоматчик. Видимо, чтобы мне в голову не пришло сигануть отсюда. Стало смешно. Мне, чтобы вырубить этого крепыша, не потребуется и двух секунд. Но зачем тогда? Я мог бы запросто слинять ещё там, в тайге, забрать ценности и устроить себе прекрасную жизнь до смертного часа в глубокой старости где-нибудь на Мальдивах.

Я зашёл в номер. Одноместный, кровать у стены, письменный стол с карболитовой лампой, тумбочка, платяной шкаф. Раскрыл его, заглянул: внутри три вафельных полотенца. Прошёл в совмещённый санузел. Там помазок, бритва, коробочка зубного порошка и щётка, кусок запакованного в бумагу мыла, даже рулон туалетной бумаги обнаружился. «Ну, сервис!» — подумал я иронично и, скинув с себя всю одежду, принялся приводить лицо и остальное тело в порядок.

Потом вышел, вымытый и гладко выбритый, причёсанный и посвежевший. Сразу жутко захотелось горячего борща со сметаной и горбушкой ржаного хлеба. Как подумал, аж скулы свело. В дверь постучали. Я обернул торс полотенцем, открыл дверь. Снаружи стоял солдат, но без оружия. В одной руке — стопка вещей, в другой — новенькие хромовые (офицерские, между прочим) сапоги, надраенные до блеска.

— Велено передать, чтобы вы переоделись, товарищ старшина. Скоро за вами придут, — сказал рядовой.

— Хорошо, спасибо, — ответил я. Закрыл дверь и оделся. Подошёл к зеркалу в шкафу. Осмотрел себя со всех сторон. Хорош, чертяка! Прямо сейчас хоть на парад на Красной площади. Запросто могу быть знаменосцем. Ходить строем, «тянуть носочек» в училище очень хорошо научили.

Прошло десять минут, — я засёк по наручным часам, которые по-прежнему, хоть и немало выпало на их долю, тикали, — в номер постучали. Я подошёл к двери, открыл.

— Товарищ старшина, следуйте за мной, — сказал всё тот же незнакомый майор.

Я вышел в коридор. Кроме нас двоих и автоматчиков, расставленных около дверей, больше никого.

— А как же лейтенант Добролюбов? Американцы? — спросил я.

— Приказано отвезти только вас.

— Куда?

На мой вопрос майор госбезопасности не ответил. Он пошёл вперёд, я последовал за ним, и вскоре мы снова оказались во дворе здания. Только теперь там стоял не автобус неизвестной марки, а ГАЗ-М1, он же легендарная «Эмка». Офицер указал мне место сзади, сам сел рядом с водителем. Слева от меня, быстро протопав по асфальту сапогами, разместился тот автоматчик, что у двери номера стоял. Ну, куда ж без личного телохранителя!

Мы поехали снова куда-то, и я жадно смотрел в окно автомобиля, рассматривая улицы и площади Москвы. Уже было почти утро, но вовсю и повсеместно ярко светили фонари ночного освещения. Город словно наслаждался той свободой, которую дала ему победа в Великой Отечественной войне. На окнах почти не оставалось белых бумажных лент, люди сняли опостылевшую чёрную драпировку. Памятники освобождались от мешков с песком, которыми их обкладывали на случай бомбёжек, и дощатых настилов и заборов.

Вскоре мы выехали на Красную площадь, и сердце моё забилось быстрее. Значит, мы едем в Кремль! Это было всё, словно во сне. Генерал-лейтенант Селивановский, конечно, о предстоящей встрече говорил. Но в предположительном ключе. Мало ли: вдруг Верховный не захочет со мной общаться? Подумаешь, невелика птица — старшина СМЕРШ! Но теперь, получается, везли именно к нему.

Машина подъехала к Спасским воротам. Подошли бойцы охраны, всё тщательно проверили: документы, лица с фонариками, заставили выйти из машины, осмотрели салон и багажник, заглянули под капот. Потом пропустили. Мы проехали по территории кремля, остановились около здания между Большим Кремлёвским дворцом и Оружейной палатой, которое я не знал, но всплыло откуда-то: это четвёртый корпус. Потом его разберут, чтобы окончательно стереть память о пребывании Иосифа Виссарионовича в кремле. Да, у Сталина был ещё один кабинет, в Кремлёвском дворце, но использовался он реже.

Мы зашли в здание только с майором, водитель и рядовой остались снаружи, и машина сразу отъехала. Внутри ещё пост охраны. Снова проверка документов, и сидящий за столом капитан позвонил кому-то. Коротко ответил «Есть», положил трубку:

— Товарищ Оленин, проходите на второй этаж. Лестница прямо по коридору. Как подниметесь, налево. Увидите табличку на двери. Вы, товарищ майор, ждите здесь.

Что ж, придётся топать одному. Я так и сделал, а потом, когда оказался перед высокими двойными дверями, немного замандражировал. Всё стало казаться какой-то сказкой, сном. Разум отказывался верить, что я вот так запросто оказался там, куда мечтали бы попасть многие люди на планете. Как в том времени, так и в этом. Просто чтобы увидеть Сталина.

Я решаюсь, открываю дверь, оказываюсь в приёмной. За столом человек. Узнаю его по фотографиям, книгам: Александр Николаевич Поскрёбышев, заведующий особым сектором ЦК (секретариат Сталина, проще говоря). Про него говорили, что он работает почти сутки, и так с 1928 года. Что обладает феноменальной памятью: помнит все телефоны наизусть и никогда их не записывает.