— Истинно, истинно так.

— Да что вы толкуете, бабы! — с тоской сказала Марья. — Вы на самое больное место давите. Я бы с превеликой душой… Но когда, верно, могла — береглась. Из меня все живое вышло, одно мертвое осталось.

Утолив любопытство, бабы ее успокоили:

— Не огорчайся. Будут у тебя дети. Бывает, нет-нет, а потом вдруг посыпятся, как горошины из дырявого мешка.

Но детей у Егора с Марьей так и не стало.

Конечно, нельзя сильно тосковать о том, чего у человека никогда не было, но все же сознание, что жизнь сложилась не совсем так, как хотелось, наполняло обоих грустью, особенно Марью. Оттого она и взъедалась на Егора, ни с того ни с сего вдруг кричала на него благим голосом. Егору хотелось ответить, он поворачивал к ней обиженное лицо, моргал глазами, и оскорбительные слова готовы сорваться с языка, но, точно вспомнив что-то, махал рукой и отходил в сторону, — что поделаешь, у бабы и характер бабский, лучше не связываться.

На пороге старости Егор стал словно еще крепче и напоминал кремень. Он, не надеясь на чью-либо помощь, запасает силу, которая ему может впоследствии пригодиться.

Марья, даром что моложе мужа, сдает, чаще бросает взгляды на свою фотографию и про себя удивляется, куда ушли ее годы, красота и здоровье.

Она любит ласкать детей. Увидит испачканную рожицу, присядет, спросит, как имя, сколько лет, и сунет конфетку.

Об одиноких женщинах говорилось немало, а вот еще никто не рассказал об одиноком мужчине, вынужденном жить в тридцатишестилетнем возрасте в общаге и платить из своей скромной зарплаты двадцать пять процентов алиментов.

Так я вам расскажу. Зовут меня Виталий Гаврилович Шустиков. Да, я был женат. Прожил я со своей Альбиной без малого пять лет, на втором году супружества родилась дочка, которую мы назвали Катей. Даже сейчас по прошествии нескольких лет не могу объяснить, почему мы разошлись, но хорошо помню, что женились по страстной взаимной любви, в которой было все: и бессонные ночи, и ревность, и страдание, и страх потерять друг друга. Как человек честный, я предупреждал Альбину, чтобы она не обольщалась относительно меня, что я никакой не супермен, а самый обыкновенный человек, будущий инженер с окладом в сто тридцать рублей, плюс премиальные, если их там дают. Я только обещал ей свою постоянную твердую любовь. Альбина соглашалась, говоря, что ей и нужна только одна любовь.

Когда мы поженились, перед нами встали тысячи трудностей, и одна из основных — где жить. Мы пробовали поселиться и у ее родителей, и на частной квартире, и нигде не было удобно. Я не обвиняю Альбину в меркантильности, в том, что на поверку она оказалась обыкновенной женщиной, стремившейся к удобствам, но именно тогда что-то произошло в наших с ней отношениях, любовь как бы надломилась, не выдержав соприкосновения с грубой действительностью. Начались ссоры из-за каждого пустяка. Любовь быстро перерождалась в свою противоположность — в ненависть.

Не только слова, но и мой голос раздражал Альбину, и она делала все наоборот, чтобы досадить мне. Я тоже закипал при одном ее виде. Чем страстнее человек любит, тем сильнее он и ненавидит, и в ненависти как бы проявляется другая сторона любви. Бывали у нас минуты примирения, когда в сердце огромной волной входила отрада, и сразу все забывалось: и упреки, и отчужденность. Но такие моменты с каждым месяцем делались реже, а ненависть, надолго поселившаяся в нас, выжигала все в душе, оставляя лишь равнодушие.

Может быть, когда-нибудь я лучше объясню причину нашего развода, теперь же мне и самому многое непонятно, из-за чего мы расстались. Лежит ли это в чисто психологической области или все гораздо проще, приземленнее. Ведь некоторые женщины любят любовь, так сказать, овеществленную, чтобы она воплощалась в квартире, деньгах и тому подобное. Я не осуждаю их за это. Раньше, в доисторическую эпоху, у женщин тоже, наверно, пользовался успехом тот мужчина, который был удачлив в охоте или рыбной ловле.

А что я мог предложить Альбине? Ничего. Даже однокомнатной квартиры не смог добиться; что касается продвижения по службе — то всю жизнь обречен сидеть на нижней ступеньке. Так что с ее точки зрения я, может быть, неудачник, за которого и замуж-то идти не стоило. Но я себя неудачником не считаю, потому что ставлю превыше всего честь. Карьеру во все времена сделать было не так уж и сложно, надо только вовремя поддакнуть, кивнуть, согласиться. Все руководители, большие и малые, должны обладать еще одним свойством — твердостью, я бы сказал даже — жестокостью, чтобы потребовать с подчиненных. Я же этого качества совсем лишен, мне всегда неудобно перед людьми, словно я в чем виноват. Поэтому я и не лезу ни в какие начальники.

Вот с какими повышенными требованиями подходила ко мне Альбина, забыв о нашем уговоре.

— Ты — мужчина, — часто повторяла она.

Говорят, развод — это несчастье. Несомненно. Но он еще и благо, Что же делать, если супруги стали равнодушны? Неужели жить под одной крышей и терпеливо сносить присутствие друг друга, как это делали раньше? Нет уж, лучше горшок об горшок — и врозь. Хоть одинокая жизнь не сулит ничего хорошего, но и такая совместная жизнь еще хуже. Правда, здесь подмешивается еще один важный момент — дети. Они-то и делают все сложнее, запутаннее и неразрешимее.

Времени для размышления у меня сейчас предостаточно. Кончил работу и размышляй. Спешить мне некуда, никто меня не ждет. Я, в основном, только и делаю, что думаю, и мне всегда грустно от сознания своего одиночества. Может быть, я и не думаю вовсе, а просто ношу в себе это чувство, но я часто спрашиваю себя, возможен ли союз между мужчиной и женщиной, или вечный удел их — постоянная вражда и непонимание. Свой жизненный опыт я не хотел бы обобщать, но все же он невольно встает передо мною, и мне горько, досадно от пережитого.

Больше всего я люблю осень, потому что она солидарна с моим элегическим настроением. Я люблю гулять по улице в дождь, не сильный, а тихий, моросящий. Водяная пыль делала асфальт глянцевым, фасады домов темнели, народ прятался. Я шел, куда глаза глядят, подставляя под изморось голову и плечи, и мне казалось, что я всегда буду один, сколько бы ни прошло десятилетий.

К духовным страданиям добавлялись переживания материальные, потому что так уж устроен человек, что ему нужно пить и есть, обуваться и одеваться. Зарплата у меня с гулькин нос, и от нее после вычетов подоходного налога и алиментов почти ничего не оставалось. К тому же женщины в нашем техническом отделе любили к дням рождения, разным регистрациям собирать по пятерке или даже по десятке. Чтобы не показаться скупым, я тоже даю, но всегда после этого со страхом думаю: на какие шиши я жить буду? Экономить мне приходится буквально на всем, даже на транспорте. Я долго подсчитывал, что выгоднее — ходить на работу пешком или ездить автобусом. От общежития до завода — полчаса ходу, билет же стоит пять копеек, туда и обратно — десять. Каблуков на ботинках мне хватает месяца на три, а ежели привернуть к ним подковки, то и на более долгий срок. Подсчитав, что намного экономнее ходить на работу пешком, чем ездить на транспорте, я с тех пор стал только ходить. Оно и для здоровья полезно. Правда, после этого разыгрывается зверский аппетит, и думается, съел бы собаку в шерсти. Но и на еде я привык экономить и обходиться малым.

Питаюсь я в основном хлебом и чаем, причем чай подслащаю немного, кусок рафинаду на стакан. Иногда варю макаронный суп или жарю картошку на маргарине. Выпивки, курение я давно себе запретил, потому что для моего бюджета это совсем разорительно. И что же? Натягиваю я свою скудную зарплату, из которой высчитывают двадцать пять процентов алиментов, и голодным не хожу, и даже одет прилично.

С одеждой обстоит сложнее, чем с питанием. Ведь питаешься ежедневно, даже по три раза на дню, и в уме прикидываешь, сколько ты должен тратить. Одежду же покупаешь не каждый день, даже не каждый месяц, и пока она у тебя есть, ее не замечаешь. Но она обладает свойством изнашиваться и не постепенно, как полагают некоторые, а сразу. Только вчера на тебе был приличный костюм, а глянешь нынче — он уже не тот, и его одевать стыдно. На локтях выглядывает подкладка, колени тоже просвечивают, пиджак потертый, сальный, точно им блины заворачивали. Даже самый дешевый костюм стоит денег, а где их взять? Тут попадаешь в такое неловкое положение, что хоть на улицу носа не высовывай.