— Гляди, не заболело бы брюхо.

— Не заболит.

Егорка нарвал про запас, — в лесу эта благодать не растет, и положил бабке в корзину.

Вдруг на самой середине луга Егорка увидел Феню. Она стояла по пояс в траве, на голове ее был венок, а в руке — большой букет.

Она тоже увидела Егорку и смущенно заулыбалась. Егорка остановился и перестал дышать — такое было чудо: девочка на цветущем лугу с цветами! Он не верил — уж не Снится ли ему! Нет, Феня, живая, стояла и глядела на него. На ней было светлое платьице без рукавов, на котором выделялись загорелые руки.

— Цветы рвешь? — спросила Наталья.

— Цветы.

— Ну рви, рви, милая.

Егорка то и дело оглядывался на Феню. Подбежать бы к ней и понюхать ее цветы, наверно, они пахнут еще лучше, чем те, которые растут около тропки. Он застыдился своей мысли. Всегда так: нежность вдруг почему-то оборачивалась озорством, Размечтается он порою о Фене, но стоит ее увидеть, как уже хотелось погрозить кулаком, сделать подножку, толкнуть. Феня тогда дулась, но обида забывалась скоро, и она опять глядела на него во все глаза.

По бревну они перешли речку и поднялись на крутой правый берег. Ольшаник загораживал воду, но где река разливалась бочагами, заросли отступали, обнажая глинистый берег. Вода просматривалась до дна, видны были ракушки, стаи пескарей. Солнце напекло голову, и Егорке хотелось искупаться. Но река уже осталась позади. По обе стороны дороги горбилось озимое поле; рожь уже успела вымахать с Егорку. Земля у корней спеклась и потрескалась, и казалось странным, что рожь может расти на такой земле.

Они подходили к лесу. Лес обдавал запахами гниющего валежника и летошней листвы. Вошли в него, точно окунулись в воду. Лес был ранний, июньский. Молода и свежа была листва на дубах, березах и осинах, травы тоже были сочными и зелеными. Еще пели птицы и куковала кукушка.

Немного в таком лесу они найдут грибов, только первые редкие грибы-колосовики. Поэтому Наталья и взяла небольшую корзину-лубянку да на всякий случай кринку под ягоды, если попадутся. Грибы попрут из земли, когда лето покатится под уклон, гибель их будет, хватят и жарить, и солить, и сушить. Но найденный теперь один-единственный гриб осчастливит больше, чем в августе целая корзина.

Раздвигая ветки орешника, они углублялись в лес, зорко всматриваясь в траву. Никаких примет грибов: ни плесени, ни поганок. Рано, видно, пошли они за грибами, пока росла одна только трава. Егорка отчаялся найти свой гриб и стал глядеть на деревья, отыскивая спрятанные в ветках птичьи гнезда. На одно гнездо он чуть не наступил. Оно было свито на едва державшемся трухлявом пне, и в нем тесно сидели пять голых птенцов. Они беззвучно раскрывали широкие рты и вытягивали шеи. В ветках сидела птица, сердилась на Егорку и ждала, когда он уйдет. Он отошел и встал за березу. Небольшая серая птица с длинным клювом неслышно опустилась на гнездо, подозрительно посмотрела по сторонам, разделила птенцам принесенных в клюве гусениц и вспорхнула.

— Ау-у, Егорка! — раздалось глубоко в лесу.

Он кинулся на зов. Наверно, нашла что-нибудь, бабушку не проведешь, каждый кустик знает. Пока он здесь прохлаждался с птичками, она даром время не теряла. Так и есть! В корзине у Натальи лежал красноголовик без единой червоточины на косо срезанной ножке. Опередила его старая, нашла заветный гриб, о котором мечтал Егорка.

— Где, где ты его нашла?!

Егорка решил больше не отвлекаться и искать грибы. Авось повезет и ему. От бабки тоже не стоит далеко отходить, а то она снова перехитрит его. Но терпенья его хватило ненадолго. Егорка еще раз заглянул в корзину — там все так же сиротливо лежал один гриб. Он был, наверно, единственным выросшим на весь лес, и то его срезала бабка.

Сквозь деревья стало просвечивать небо, и вскоре они вышли на небольшую круглую поляну, окруженную дубами и орешником. Здесь было много солнца, дубы росли свободно вширь, а орешник был с толстыми лозами. Егорка только хотел ступить на густую траву, как Наталья остановила его:

— Стой, Егорка. Глянь-ка!

Егорка вгляделся — в траве краснела земляника.

— Собирай ягоды, раз грибов нету.

Она поставила в траву кринку и присела на корточки. Егорка опустился на колени и некоторое время собирал старательно, перебарывая соблазн — положить ягоду вместо кринки в рот. Он радовался, когда высыпал целую горсть, ягоды гулко сыпались в кринку, затем заглядывал — на сколько прибавилось. Но прибывало почему-то медленно.

Потом он решил класть в кринку только самые спелые, а похуже отправлять в рот. Но ягоды все были ровные, плохих не попадалось. Попробовав одну, он уже не мог удержаться, чтобы не съесть другую, за ней — третью и четвертую. Все равно он плохой помощник. Вон бабка как собирает: он горсть — она две, он две — она пять. Ее длинные гибкие пальцы так и мелькают в траве, выбирая из нее ягоды. Какая разница, подумал Егорка, где он съест их — дома или в лесу, уж лучше здесь, чтобы не мучиться. Успокоив такими размышлениями совесть, начал есть. Он делал преснухи — срывал широкий ореховый лист, клал в него ягоды, заворачивал края и отправлял в рот.

Наталья, заметив, что он перестал ей помогать, не обругала его, а сказала просто:

— Ешь, ешь. Когда и попробовать ягодку, как не летом.

А сама ни одной не взяла в рот, и Егорке стало стыдно. Земляникой не наешься, ведро съешь — все равно будет хотеться. Он нарвал горсть стогом и понес бабке. Кринка-то почти целая! Ну и старуха! Когда она успела?!

Егорка пересек поляну и уперся в дуб. Что такое? Под дубом стоял огромный с темно-коричневой шляпкой гриб! Не веря своему счастью, Егорка нагнулся и сорвал его. Вот он, его заветный гриб!

— И я нашел, и я нашел! — и чуть не наступил на другой. — Еще!.. Да их тут много!

Это были поддубовики, редкие ранние грибы, такие же крепкие, как и дубы, под которыми они родятся. Конечно, бабушка навела его на это место, но ведь грибы-то он нашел сам. Вот и корзина почти целая. Жарко́е будет знатное. Теперь он будет звать эту поляну Счастливой и часто навещать ее. Видно, не только человек, но и все: грибы и ягоды — любят красоту и родятся на таких вот местах. Куда бы он ни пошел с бабушкой, всегда удача — увидел птичье гнездо, поел ягод, нашел много грибов. Его бабка — колдунья. Добрая колдунья.

Что же еще он увидел нынче? Что-то ворошится в его памяти, не дает покоя, хочется вспомнить. А-а, девочка на цветущем лугу с цветами на голове и в руке, Феня…

Это было последнее лето, когда Егорка на переходе от детства к отрочеству был особенно близок к своей бабушке. Подольше бы ему быть с ней, побольше бы слушать — можно было бы избежать многих ошибок. Но человек редко использует жизненный опыт других.

Когда Натальи не было рядом, мир представлялся ему неустойчивым, все было зыбко и неопределенно, и Егорка мог натворить иногда такое, что бабка недоуменно качала головой и тяжко вздыхала.

Однажды Егорка, Колька и еще трое-четверо мальчишек сговорились пойти за репой в соседнюю деревню Поленово. Вот и поле. Ребятишки склонились над ботвой, выбирая репу покрупнее. Вдруг чья-то тяжелая рука схватила Егорку за воротник. Он выпрямился и увидел, как в разные стороны разбегались его товарищи. Над ухом кто-то тяжело дышал. Лица сторожа Егорка не видел, потому что рука крепко держала его за воротник и не давала повернуться ни вправо, ни влево. Откуда он взялся? Словно из-под земли вырос. Тоскующим взглядом Егорка глядел на товарищей, которые были уже далеко. «И почему я такой несчастливый? — думал Егорка. — Сторож поймал меня, а не Кольку и не Ваську. Колька даже был ближе. Всегда вот так — они в стороне, а я за всех отвечай».

— Чей? — прогудел над ухом голос.

Егорка молчал.

— Пошли в контору. Там разберемся, — в голосе сторожа было торжество.

Верхняя пуговица ребром давила на горло, потом она оторвалась, дышать стало легче, но с каждым шагом он чувствовал себя хуже. «Пропал, пропал! — стучало в висках. — Посадят в тюрьму или штраф». Вон уж и избы Поленова близко, сейчас приведут и будут допрашивать. Неужели и выхода нет никакого?