— Старалась. — Она взваливает чехол с гитарой на плечо. — Ты что, подрался?
— У моего безумного альтер-эго сегодня был бой за звание чемпиона в полусреднем весе. Увы, пару ударов он пропустил, а страдаю я. Ты уже уходишь?
— А что, есть предложения?
— Разве не интересно, что там подготовил твой основной соперник?
Она приподнимает бровь и одним выражением лица как бы спрашивает со смесью скепсиса и насмешки: «Это ты что ли?».
— Не боишься, что я украду у тебя какие-нибудь фишки?
— Напротив, буду искренне благодарен.
— Потом не жалуйся. Мне наверняка многое понравится.
Она спрыгивает со сцены и уверенной, по-хорошему расслабленной походкой, глядя только вперёд, подходит к месту в центре первого ряда, снимает гитару с плеча, ставит её в кресло, и сама вальяжно разваливается рядом.
— Жги! — кричит Лада и взмахивает рукой с видом императрицы, дозволяющей подданным развлекать её.
В тайне радуюсь, что она осталась, ведь один только её вид услаждает зрение, а воспоминания, о, воспоминания подхватывают меня в водоворот чувств и уносят далеко за пределы зала, в прошлое, в тёмную комнату с тусклым, но тёплым светом, где я и она, оба лежим на кровати, а мои пальцы скользят по её бедру. Да, Зевана по-прежнему моя единственная любовь, но она та самая звезда, которую мне никогда не сорвать, а тело требует чувственных удовольствий. Хотя какой смысл оправдываться, словно лишь я решаю и отвечаю за нас обоих, ведь Лада делает такой же выбор и выбирает остаться, а я никого ни к чему не принуждаю. Она в меня влюблена, я знаю, вижу по её взгляду, полному нежности и обожания, и совершенно бессовестно пользуюсь этим обстоятельством, но стыд побороть легче, чем влечение. К тому же приятно спать со своей главной соперницей, ведь, как известно, мужчина всегда ищет, кого бы победить, а женщина — кому бы сдаться.
На сцену на небольших гусеницах выкатывается рабочий робот, который тянет за собой местный зейди-синтезатор. Он обладает куда более обширным спектром создаваемых звуков, нежели гитара, а потому позволяет сделать мелодии разнообразнее и интереснее, хоть и ощущается не столь 生きて(ikite)[9]. Как только робот подключает синтезатор, то отправляет на теклане сигнал своему коллеге-звуковику, который уже делает последние настройки. Тот, в свою очередь, через минуту поднимает руку-манипулятор, давая понять, что всё готово.
Я уже давно определился с этими ребятами о порядке песен, а потому поднимаю руку, показывая, что начинаю. Они включают заранее записанный минус, а я в довесок играю на зейди-синтезаторе. Первой песней для репетиции я выбрал «Стань как сталь». Она мощная, тяжёлая и драйвовая, несмотря на довольно лиричное начало. Самое то, чтобы разогреть толпу, которая завтра придёт на нас посмотреть.
Жизнь течёт пустой рекой во тьме ночной,
Только рябь идёт и грезит стать волной.
Сколько нужно сил взлететь?
Держит крылья злая сеть.
Сердце в бой зовёт, мешая сон и явь.
Ноги рвутся ввысь, а тело жаждет вплавь.
Дым окутал серой мглой —
Душу рвёт последний вой.
Так тянись, дерись,
с миром больше не мирись,
тянись, дерись…
Мой диапазон — три с половиной октавы, к тому же я использую мелизмы в восточном стиле, за которые спасибо отцу-армянину. К припеву мелодия набирает обороты, добавляется огня, мяса, чуть ускоряется темп.
Стань как сталь! Стань как сталь!
Разум страх отринет, дух убьёт печаль.
Стань как сталь! Стань как сталь!
Пой, жаль, бей — сделай боль острей!
Знаю, такое больше подошло бы Психу Колотку, нежели мне, но этот идиот ни одной строчки не написал, а меня же выбрали художественным голосом всех личностей Менке Рамаяна. Если песня вдохновит кого-то ещё на борьбу — я буду счастлив, даже если этот кто-то найдёт там свой собственный смысл. Ведь любое произведение искусства — это огромная ваза с конфетами на любой вкус, где каждый может урвать себе приглянувшуюся сладость.
Едва песня заканчивается после следующих куплета и припева, Лада одаривает меня громкими овациями.
— Браво! — кричит она.
И хоть в ответ я театрально раскланиваюсь с довольной улыбкой на лице, но внутри меня гложет странное чувство, словно я не дотягиваю. Мне нравится моя песня, я знаю, что её часто слушают и всегда с радостью приветствуют на концертах, но после того, что исполнила Лада, я сам себе вижусь каким-то пустым, тухлым, наивным. В своих стихах мы выражаем то, что для нас важно. Неужели моя жизнь определяется лишь этим — целью, извечной борьбой, когда надо идти, ползти, хоть с помощью зубов, но двигаться вперёд, пока не достигнешь επιτυχία(epitychía)[10]? Нет, прочь сомнения. Сцена сейчас принадлежит мне и я должен выдать лучшее, на что способен.
Но каждая последующая песня кажется мне хуже предыдущей в сравнении с одной-единственной услышанной песней Лады, вот как уже прочитанная книга теряет магию через какое-то время, а ещё не тронутая, напротив, манит, словно зачаровательница. Как бы хорош я ни был, мне всегда думается, что все прочие намного лучше. Тем не менее, я выкладываюсь на полную, а есть ли в этом резон или нет — узнаем завтра. У Лады тоже имеются откровенно слабые песни.
Я смотрю на неё и вижу в её взгляде неподдельное восхищение. Она неприкрыто любуется мной и, уверен, моё нахождение на сцене приносит ей радость. Первая реакция — ступор, когнитивный диссонанс между внутренним пессимизмом и восторгом, пришедшим извне. Главное действовать уверенно, а потому, как только я заканчиваю репетицию, то спрыгиваю со сцены и ровной спокойной походкой подхожу к Ладе, стараясь скрыть совершенно подростковое волнение перед красивой девчонкой.
— Фух, — нарочито вытираю со лба пот, выступивший будто бы от усталости, но на самом деле от переживаний. — Ну что, миледи, не изволите проехать ко мне и красиво закончить этот вечер?
— Ради этого я и осталась.
Мы покидаем Главный Дом Культуры вместе, взявшись за руки, словно влюблённая парочка. Я что-то говорю, а она заливисто смеётся даже над самыми тупыми моими шутками. Мы вызываем таксетку, садимся внутрь и, пока едем, не можем сдержать нетерпения и желания, а потому начинаем целоваться прямо там. Нет ничего более возбуждающего, чем милая девушка, которая тебя хочет.
Когда таксетка довозит нас до блока, мы быстро выскакиваем из неё и бегом, со смехом, летим к моей квартире. Едва я открываю дверь, Лада бросается мне на шею и впивается в губы, словно хочет высосать из них весь сок, а её язык заползает в рот, приглашая мой на танец. Мы не входим — вваливаемся — в квартиру, и я закрываю дверь ногой, не желая ни на секунду прервать эту вспышку любовного огня, опасаясь даже на мгновение оставить его без подпитки и боясь, что он хоть чуть-чуть утихнет.
Лада легко скидывает с меня плащ и принимается одну за другой расстёгивать пуговицы на рубашке, почти не отлипая от моих губ. Нам всё-таки приходится оторваться друг от друга, но лишь за тем, чтобы она сняла через голову свою кофту.
И тут я вспоминаю, что вспотел, пока дрался, а потом ещё на улице повалялся голый в грязи, да так и не помылся с тех пор. Эта мысль ураганом сметает с меня всю спесь, оставляя после себя лишь молчаливый Schrecken der Verwüstung[11]. Я хватаю Ладу за плечи, прося её на мгновение остановиться, и да, этот жест остужает пыл у нас обоих.
— Я в душ, — говорю.
— Пошли вместе?
Она и в самом деле заинтересована во мне, но я бы отдал трёх таких же за то, чтобы эти слова произнесла Зевана. Тем не менее, я киваю, и мы уже несёмся в ванную, на ходу скидывая с себя одежду.
В просторной душевой кабинке с лихвой хватает места на двоих. Я обнимаю её, прижимаю к себе, чувствую тепло её тела и целую: в губы, в щёки, в шею — и в этот момент со всех сторон нас начинают обливать водяные струи с давно отрегулированной температурой. Я чувствую себя так, будто стою под водопадом. Вода выключается через минуту, и тогда Лада берёт мочалку, наливает на неё немного геля для душа и начинает натирать мне грудь — неторопливо и аккуратно. Я перехватываю её руку, отвожу в сторону, потом обхватываю за талию и резким властным движением прижимаю к себе. Её грудь упирается мне в живот, кровь внутри разгоняется и закипает. Я вновь целую её, как можно ласковей, а когда поцелуй заканчивается, Лада игриво улыбается и смотрит на меня. В её глазах — нежность.
