Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Видишь, Людмила? Чуешь? — спросила негромко старуха. Девушка кивнула, а потом и вслух подтвердила:

— Вижу, бабушка. Появился. Как такое возможно?

— Сама не знаю, милая. Не было среди живых его, вдвоём-то мы уж наверняка почувствовали бы. Никак с Богами беседовал, Дима? — вопрос прозвучал без издёвки, зато с опаской.

— Почти, — цвета вокруг почти пришли в норму, и дыхание практически восстановилось. Воздух был таким неожиданно вкусным, будто я его не купил, а украл. — Двенадцатое колено Славеново, родич дальний. На рыбалку приглашал. Лопату теперь главное не забыть.

— Зря ты боялась, Мила, что раз дышать перестал — то мозг погибнет, — улыбнулась баба Дага, — видишь — всё работает. По-Волковски, правда. Никому, кроме него, нипочём не понять, ни что задумал, ни о чём речь ведёт. Лишь бы твой Серёжа понятнее оказался. Как тебя только жена терпит, Дима? — в шутку грозно спросила она меня.

— Сам диву даюсь, мать Воро́на, — притворно-тяжко вздохнул я. — Любит разве что?

— Ну только разве что, — улыбнулась княгиня, а вслед за ней и княжна. — Иди собирайся скорее, выезжать уже через час нам. Артём будить не велел, хоть Надежда и оборвала тебе весь телефон. Он очень убедительно ей говорил, что с тобой всё хорошо, просто ты спишь — ни в какую не верит! Говорит, ты наверняка или уже в реанимации, или какому-нибудь дракону глаз на… эмм… на хвост натягиваешь, чтоб поскорее туда загреметь. Хорошо, видать, тебя супруга знает?

— А то! — гордо приосанился я, — лучше всех! Познакомлю вас сегодня, она наверняка общий ужин нам придумала, чтоб разом и новости все узнать, и гостей голодом не морить. Она самая лучшая, добрая, гостеприимная и общительная у меня, не то, что я, пень, — закончил я под смех Ворон.

* Спаць як пшаницу прадауши — спать крепко, «без задних ног» (бел.).

Глава 20

Радости встреч. Музыкальная пауза

Синеокая Белоруссия провожала нас со слезами — дождик шёл с неожиданно чистого голубого неба. Я думал, так только летом бывает, когда начинает моросить грибной, а на небе ни туч, ни облаков. Оказалось, поздней осенью тоже случается. Главное, что вылету это никак не мешало. Коровины волновались, что будет ветер, осадки, облачность и всё остальное, заметно боясь лететь. Успокоить их удалось, уверенно сообщив, что отправляться в дорогу в дождь — добрая примета. Почему-то во всём, что нельзя было аргументированно подвергнуть сомнению и требовалось принимать на веру, я оказывался бесспорным авторитетом. Главное — говорить твёрдо, не допуская и тени сомнений ни в голосе, ни на лице. «Воля, чадо. Вот тот пламень, что огонь под кожей разжигает» — вспомнились слова далекого предка. Видимо, именно так оно и работало всегда: тот, кто может поделиться своим огнем — за тем и идут. Данко не даст соврать. Не тот, что «Пасадоваму кольцу я лечу» и «Мой малыш растет не по годам». А тот, что ярко, бодро и с огоньком прогулялся по лесам и болотам. Насмерть.

В салоне самолёта всем нашлось место и дело. Дагмара и Ланевский обсуждали что-то вполголоса, с искренней радостью глядя на Милу, которая не отходила от иллюминатора. Там ей было интересно всё, хоть и немного страшновато. Особенно когда мы поднялись над облаками. Но вид был настолько удачный и величественный, что засмотрелись все. Потом Головин взял Бадму за руку и потянул куда-то в хвост, загадочно пообещав показать, где лежат настоящие парашюты. Из-за едва закрывшейся за ними двери выскочила стюардесса, покачивая головой в неискреннем осуждении, в котором отчетливо читалась искренняя зависть. Я попросил у нее ножик поострее, потому что моя финка осталась в Чипионе, а разжиться чем-то в Могилёве некогда было — то одно, то другое. Еле-еле про лото вспомнил, хорошо, что магазинчик оказался на углу дома, аккурат через площадь перейти, полсотни метров всего. А вот про ножик как-то не подумал.

Стюардесса принесла складной нож известной швейцарской марки, с приметной красной ручкой и крестиком на ней, на блюдце. Видимо, им по правилам не полагалось пассажирам режущие предметы из рук в руки передавать, от греха. Я поблагодарил вежливо и полностью отключился от внешних раздражителей.

Обломок дубовой ветки я поднял аккурат с того места, на котором лежал чёрный вожак стаи тогда, когда мы с пастырем планировали детали убойной вечеринки на кладбище. Как он перекочевал мне в карман — не знаю, не запомнил. И потом как-то тоже не до него было. А стоило оторваться от земли — кольнул, будто в руки попросился. Ножик был под стать бортпроводнице — небольшой, симпатичный, но туповатый. Под её пристальным взглядом я перевернул тарелку, порадовавшись тому, что тут они нормальные, не пластиковые, и подправил-подточил лезвие на круглом бортике дна. Давным-давно бабушка-покойница научила — круглый кант днища не покрыт то ли глазурью, то ли в чём там посуду запекают, поэтому вполне нормально точит, на скорую руку вполне сгодится.

Волчонок получился похожим, но другим — покрупнее и постарше, судя по форме. Первый Лобо был забавный, лобастый и коротколапый. У этого тело и лапы были более вытянутые, и сам он вышел побольше. Поза была та же — сидел на задних лапах, только хвост вроде загибался в другую сторону, если я ничего не путал. Изо всех сил пытался вспомнить в деталях таёжного волчонка, но поручиться за достоверность не мог. Решил, что Аня вряд ли обратит на это внимание. Кольнув палец на левой руке, выдавил красную кляксу на морду фигурке, и оставил стоять на тарелке, посреди стружек, сохнуть. Не покидало ощущение, что годовалый волчонок радостно облизывался.

Стюардесса предложила напитки и закуски, и мы с Ланевскими и бабой Дагой решили попить чаю с пирожными. Подошедшие растрёпанные, но непередаваемо довольные Головины дополнили наш заказ, кажется, всем остальным меню. Ну, раза четыре по крайней мере столик точно приезжал полным, а уезжал пустым. На то, как Бадма накинулась на еду, мы с мужиками смотрели с одинаковой доброжелательностью, только у Лорда в ней проскальзывала неявная опаска, а у Тёмы — стойко держалась явная гордость.

У трапа нас встречал тот же Раулито, что и при первой посадке в Херес-де-ла-Фронтера. За коммуникацию с ним отвечал Головин, который, судя по интонации, был испанцу лучшим другом и близким родственником. Он хохотал, шутил и хлопал аэропорченного работника, и тот отвечал ему полнейшей взаимностью. А когда к разговору подключилась Бадма — это стало напоминать одновременно птичий базар и карнавал в Рио, которых я ни разу не видел. Но наверняка было очень похоже.

Такой же космолёт, на котором мы катались по Москве и Подмосковью, встречал и здесь, только из заднего борта выехали не ступеньки, а пандус, по которому мы вкатили в нутро микроавтобуса кресло бабы Даги. На звёздное небо потолка и экраны на стене со стороны водителя Мила, турист из братской Беларуси, смотрела в точности так, как и моя семья в первый раз — с восторгом, близким к панике, шёпотом рассказывая об увиденном бабушке. Тёма что-то тихо обсуждал с цветком преррий, Ланевский строчил кому-то письма с телефона, я кемарил, сидя ближе всех к выходу.

Дом, у которого нас высадил футуристический транспорт, был мне не знаком. Я закрутил было головой, пытаясь сориентироваться по маяку, насколько далеко нас занесло от гасиенды дона Второва или ресторанчика дона Сальваторе, как вдруг калитка распахнулась, и из нее вылетела Аня, с визгом бросившись ко мне на руки. Технология встречи не менялась: «подхватил — подкинул — поймал — повторил». Вышедший следом Антоша кивнул мне серьёзно, пожал руки Головину и Ланевскому, представился дамам и уточнил, какие вещи тащить в дом в первую очередь. Только что не закурил, а в остальном — вовсе неожиданно по-взрослому выглядел. К тому времени, как дочери надоело болтаться между небом и землей, цепляя косичками длинные иголки пинии, местной разновидности сосны, выгрузились уже все, и машина сдала назад — переулок заканчивался тупичком и был таким узким, что и на легковой-то машине не особенно развернёшься.

47
{"b":"934250","o":1}