— Дим, магнитики и стикерпаки с Лидией Ивановной разлетаются такими тиражами, что и представить себе невозможно! — поднял голову от планшета Ланевский, почесав голень левой ноги большим пальцем правой.

Лидия Ивановна, нечаянная звезда свадьбы, уборщица в синем халате, во мгновение ока стала популярнее американского президента. Серёга перед вылетом попросил у неё разрешения на использование картинок и образов с её силуэтом. Для тех самых магнитиков и прочего мерча. Она долго ругалась, будучи уверенной, что он её глупо разыгрывает — кому нужна картинка бабки с ведром? Но нудный Валя, наконец-то нашедший одежду по размеру, уборщицу «дожал», нужные подписи получил и авторские права оформил. А сам остался в Могилёве. За это, как и за то, что на его внешний вид теперь можно было смотреть без неловкости, тоски и сочувствия, надо было благодарить Лизу, племянницу Василя, официантку из Корчмы.

— Отправил ей отчисления с авторских. Купила внучке квартиру в Минске, — продолжил Лорд.

— Здо́рово. Рада? — спросил я. И вправду, повезло.

— Неа, плакала даже. Я, говорит, и представить не могла себе, что в мире столько кретинов. Чтоб на всякую ненужную хреноту деньги тратить, — вздохнул он. И я. И Головин. Но тот тут же приподнялся на локте и прищурился под пальмы. Судя по запаху, который с берега к воде нёс тёплый ветер, к нам шли наши женщины. И что-то в этом запахе заставило меня открыть глаза и обернуться. Где-то я такой уже чуял…

Они шли, как три богини: Надя, Мила и Бадма. Такие разные, но такие любимые. И от этого красивые, счастливые и весёлые.

— Я этот взгляд знаю, — в голосе Головина сквозило напряжение, — сейчас опять чем-нибудь удивлять будут. Я больше не полечу ни на Мадагаскар, ни в Найроби, так и знайте! Ваша очередь!

Лорд с тревогой переводил взгляд с него на меня — у бывшего банкира пока не было навыка «читать» свою женщину по еле уловимым нюансам мимики, жестов или походки. А я ещё пару раз втянул воздух, обгонявший наших красавиц. И вгляделся в лицо Нади. Такое я у неё тоже уже видел. Однажды.

— Не. Может. Быть! — раздельно, но хором произнесли реалист, скептик, фаталист и я. — Полетишь, Тём. Теперь мы все куда угодно и полетим, и побежим, и поедем…

Они встали перед нами, как Ангелы Чарли или ещё какой-нибудь сказочный патруль. Бадма в белом купальнике, ослепительно смотревшемся на её смуглой коже. Мила в сапфирово-синем, под цвет глаз. Она тоже здорово загорела за этот отдых. Надежда в ярко-красном. К её серо-зелёным глазам, где было больше зелёного, цвет шёл великолепно. Все три — в воздушных парео в тон купальникам. И у каждой — рука за спиной.

— Три-четыре! — скомандовала Надя, и их руки вылетели вперёд. В кулачках были зажаты белые пластиковые прямоугольники со скруглёнными краями, размером с половину пачки сигарет. Там, наверху, были окошечки. В каждом из которых были полоски. Красные. Две.