— Женщина дочку успокаивает, а сама тоже чуть не плачет. Муж… Папа наш… Папа улетел. Она почуяла что-то, и теперь страшно ей. И молчит… Телефон молчит, — голос ангела прерывался.

— Тише, милая, тише, не рвись, просто смотри и слушай. Дыши глубоко, воздух на море хороший, тёплый, правда? Говори, что видишь? — голос Дагмары окружал, опутывал, обволакивал.

— Девочка плачет. Игрушку потеряла. Уплыл. Волчонок уплыл. Папа подарил волчонка. Л… Лобо уплыл. Девочка боится, что не увидит больше Лобо. И папу. Она волчонку колыбельную поёт. Нашу, бабушка! Как ты пела! — и ангел тихонько, задыхаясь от слёз, запел:

— Купалинка, купалинка, темная ночка, / Тёмная ночка, а де ж твоя дочка**.

Аниным голосом.

Моя дочь плачет⁈ Плачет и зовёт меня, а я лежу тут, на полу корчмы⁈

Резко подняться не удалось. Болели все мышцы разом, и не просто болели — казалось, выли от злой боли, рвущей каждую клеточку. Из горла пробился хрип, перешедший в глухой, низкий рык. Подтянув непослушные, словно чужие, ноги к животу я с третьей попытки опёрся на дрожащий локоть и раскрыл глаза. Это было очень, очень тяжело.

Передо мной, за спиной Рыгора и тройки вооружённых бойцов в шлемах и брониках, стояли на коленях Мордухаи, отец и сын, покрытые чужой кровью. И в глазах у них полыхал ужас.

— Дима! Дима, ты слышишь меня? — настойчиво кричали сзади. Но мне было не до них.

— Мррразь! Сучье племя! — руки и ноги отказывались слушаться, взрываясь парализующей болью, кажется, даже при намёке на любое движение. Но я полз к двум трясущимся фигурам, не глядя на направленные на меня стволы автоматов.

— Прочь с дороги у него! Всем! Встать к стенам! Женщин назад! — это точно Головин. Его голос.

— Жидовиново отродье! Всё-то вам мало? Всё надо отнять? Детей сиротами оставить⁈ — со стороны я, пожалуй, выглядел страшно. Рваные, дёрганные движения, расползающиеся в стороны руки и ноги. Хрипло-свистящий глухой рык. И жёлтое пламя в глазах.

Через несколько движений боль стала терпимее. Вряд ли меньше — просто я к ней, видимо, привык. Сел на корточки. Утвердил на полу ступни. Расставил ноги чуть шире. Оторвал ладони от каменного пола корчмы и выпрямился. Не сразу. Шатаясь, как одинокая осина на болоте на ветру. Но встал на ноги. Тяжко было так, будто на плечах висело штук пять умниц и эрудитов, и каждый весил, как танк. И больно так, что снова прокусил губу, чтоб не завыть. Не помогло.

— Рыгор, отойди от него — потом спасибо скажешь!

— Да он же загрызёт их!

— Да и пёс с ними, гнидами! Тебе же легче!

Я не разбирал, кто там собачился вокруг — мне было всё равно. Мир сжался до мелкого, слабо расцвеченного кадра с двумя врагами. Пока живыми. Которых ни в коем случае нельзя было оставлять за спиной.

— Я предупреждал, что Воро́н сторожат Волки. Давал шанс по чести всё сделать. Зря надеялся, что вы помните о ней. Нет вам больше места на земле, Мордухаи! Пропадите пропадом!

Хлопать, как с Толиком, не стал — не было никакой уверенности в том, что удержу равновесие, разведя руки. И переживу резкое движение. Ногой топать не стал по той же причине. Просто плюнул красным в сторону скулящих тварей, едва не осиротивших моих детей.

Они повалились в разные стороны, навзничь, прямо с колен, и замерли без звука и движения.

— А где?.. — спросил за спиной недовольно-удивлённо-обиженный голос Головина.

В ответ на этот вопрос со стороны тел раздались звуки, наводившие на мысли о резком диссонансе свежего молока и солёных огурцов. И потянуло дерьмом.

— А, вот! Всё по схеме, как часики. Плюс два. Валя, запиши! — Артём был в своём репертуаре.

* Лабидуда — нечто молодое, здоровое и нескладное (бел.)

** Песняры — Купалинка — https://music.yandex.ru/album/1719370/track/45159233

Мешок, в который меня планировал упаковать Рыгор, пригодился тому, что так ловко швырял ножи. Поскуливающие туловища поверженных Мордухаев вынесли, досадливо морщась, крепкие ребята в чёрном камуфляже. В зале творился форменный проходной двор — постоянно кто-то входил, кто-то входил, кого-то выносили. В углу, весело поглядывая на меня, Головин рассказывал Валентину, Василю и товарищу Колобу про троих в Якутии и двоих в Москве — ему явно нравилась его же придумка про фирменный стиль Димы Волкова. И энтузиазма было — на троих, я впервые видел и слышал, чтобы трезвый человек сам себя перебивал.

Баба Дага, Мила и Серёга окружили меня, едва я доковылял до лавки у стены. Дорогу мне мгновенно освободили бойцы, стоявшие с той стороны, и глядевшие на меня из-под масок едва ли не с восхищением. Привалившись к плохо отёсанному камню, из которого была сложена стена, я почувствовал, как меня обнял, придерживая, Ланевский, усевшийся справа, а слева подпёрла тонким плечиком Людочка.

— Прости, что не поверила тебе сразу, Дима, — Бадма остановила кресло Дагмары прямо передо мной. Царственная осанка, уверенный голос, жесты и одежда старой Вороны не давали повода сомневаться — хозяйка вернулась. От полоумной умирающей старухи не осталось и следа.

— Брось, баба Дага. На тебя я точно зла не держу, — медленно выговорил я. Хотел было ляпнуть про «кто старое помянет — тому глаз вон», но вовремя сообразил, что говорить такое слепой старухе было бы не самой лучшей идеей.

— Расскажи, что это был за сеанс односторонней международной видеосвязи? — этот вопрос меня беспокоил, почему-то, сильнее всего.

— Дар наш такой, Вороний, герба Слеповран. Через поколение, говорят, проявляется, и то не всегда, и только у женщин. Первые истории о нём то ли тринадцатым, то ли четырнадцатым веком датированы. Редкий он. Настоящее видеть, оказывается, куда сложнее, чем прошлое или будущее.

Я кивнул, едва не свалившись с лавки — хорошо, Серёга поддержал. Да, многие предпочитают лучше знать прошлое или угадывать всеми способами будущее вместо того, чтобы делать нормальным настоящее.

Подошедший Головин протянул развернутую до половины плитку шоколада и большую кружку чего-то горячего, от которой долетали запахи мёда, корицы, аниса и, кажется, коньяку. Я благодарно кивнул и начал грызть «Коммунарку» с хрустом, как свежий огурец. И с такой же примерно скоростью. По крайней мере, мне показалось, что закончилась она подозрительно быстро. Вернув посуду и фантик Тёме, я нашарил во внутреннем кармане телефон и тут же набрал Наде. На этот раз без видео — не был уверен, что смогу предъявить ей что-то, не напугавшее бы её. Опаски и тревоги по отношению к моему внешнему виду не выражала, пожалуй, лишь баба Дага. По объективным причинам.

— Дима, что с тобой⁈ — крикнула трубка мне в ухо голосом жены, когда я только настроился прослушать второй гудок.

— Всё хорошо, родная, волноваться не о чем, — я старался быть максимально убедительным. Забыл про суперспособности Нади читать нашу семью, как открытую книгу. К очень крупным шрифтом.

— Уже не о чем? — уточнила она, надавив на «уже». Фраза оригинально сочетала волнение, граничащее с паникой, и вызывающую язвительность. Но именно в такой последовательности.

— «Просто приходил Серёжка — поиграли мы немножко», — виновато ответил я фразой из детства, трогая пальцем прокушенную губу. Крови почти не было.

— За него пусть его семья переживает! — но проявившиеся было в голосе скандальные нотки пропали внезапно. — Ты же всех победил и спас, правда?

— Да, — сперва я покаянно кивнул, но вспомнил, что через телефон этого не увидать, и произнёс вслух.

— А мы и не сомневались. Ты у нас самый лучший муж и папа. Возвращайся скорее, мы скучаем, — мягко сказала она под непрекращающееся громкое поддакивание Ани на заднем фоне.

— Дня три дай — и прилечу. Осталось два дела сделать. Нет, три, — почесал я бровь.