— Нас отрыли на восьмом часу. Наши-то часы сразу встали, потом только узнали. Два часа лежали, уткнувшись носами в древнего мага-огнепоклонника. Он тогда, на горе ещё, просил медальон свой передать родственнице какой-то, не то внучке, не то снохе. Там камень красный был в серебряной оправе. Будто пламя на блюдце. С олимпийский рубль размером. Я за щекой его держал. И пока до Файзабада летели. И потом оттуда до Душанбе. Два месяца там с Юликом отлёживались. А когда вышли — прямо у ворот санчасти подлетело какое-то чучело в парандже. Голосит чего-то, в грудь себя колотит — только пыль стоит. Мы с Юликом напряглись, как электричество: а ну как она сейчас «Аллах акбар!» крикнет — и мы обратно на гору к дедушке полетим? Но чуть угомонилась, рукав задрала, хоть и нельзя им, и на запястье показала наколку — тот самый огонь в круге. И плачет: «Бахрам-шах, Бахрам-шах». Мы тогда только поняли, что дед не про Баграм и не про царя нам толковал, а имя своё называл, звали его так. Я медальон из-за пазухи достал и ей отдал. Она давай мне руки-ноги целовать. А потом поднялась и за собой поманила. Мы с Юликом и пошли, как два телёнка, всё забыв, что особисты велели: не шагу, мол, с местными. Лалари́ её звали. Огненный рубин. Она нам золота с камнями отсыпала.

С нормальными лицами в салоне сидели только сам Второв и Фёдор, видимо, бывший в курсе этой истории. Ланевские и мы с Тёмой замерли, вытаращившись на мощного старика так, будто он внезапно запел на древнеарамейском или начал плясать канкан. Или и то, и другое.

— Мы в Союз вернулись. Тогда как раз начинала расцветать вся эта коммерческая благодать, которую так ждали большевики, но стеснялись спросить. Ребята-сослуживцы где-то помогли, где-то — однокашники. С Лалари́ мы долго работали, лет пятнадцать, пока жива была. С сыном её и сейчас работаем. И, на всякий случай — нет, из Афганистана можно возить не только то, о чём все думают. Вы знали, что вся заваруха тогда затеялась из-за того, что в Афгане и Таджикистане под землёй вся таблица Менделеева есть, причём побогаче, чем в остальных местах земного шара? — обвёл нас взором мощный старик.

Мы молча покачали головами. Кто ж знал, что оказывать помощь братскому афганскому народу и выполнять интернациональный долг ребята летели для того, чтоб стратегические запасы не ушли к вероятному противнику? Ну, кому надо — знали, наверное. Но не мы.

— Бахрам-шах сказал, что я сперва стану богатым. Потом найду того, кто сможет говорить с мёртвыми и видеть сквозь землю. Потом встречусь с давним предком. Две части уже выполнены, да, Дим? — и он подмигнул мне. Я аж вздрогнул, будто приходя в себя.

— А аббат Хулио? — спросила Мила.

— А Юлик у меня одно время был МИДом и ПГУ*** в одном флаконе. Только кабинетная работа и шарканье по коврам — это не для него, конечно, — улыбнулся кардинал, — поэтому и пришлось, невзирая на выслугу, скрепя сердце, вернуть его в поля. Вот он и развернулся во всю ширь.

— Он фальшивый аббат? — удивился Ланевский.

— Нет, аббат он самый что ни на есть настоящий. И не последний пост в Ордене Святого Якова занимает. Отринул мирскую суету и служит добрым католиком. Обращу внимание: не добрым католикам, а добрым католиком, — чуть прищурился он.

— Кем надо, тем и служит, короче говоря, — буркнул Тёма, тут же отшатнувшись от поднявшего было руку Фёдора.

— Совершенно верно, Артём, — расплылся в улыбке кардинал. Вот это я понимаю. Тайны мадридского двора, о которых не знает сам мадридский двор.

За разговором, тем более таким, мы, ясное дело, не заметили, что машина уже давно никуда не едет. Второв кивнул эрудиту, тот кивнул в ответ — и задний борт начал открываться, запуская в салон дневной свет. С пульта, что ли, он его поднял? Первым вышел Тёма, сидевший ближе всех к выходу. Следом — Серёга, галантно подав руку Миле.

— Так, носилок нет и не выскакивают, как ужаленные. Есть шансы, что всё нормально, — раздался снаружи голос Нади.

Оказывается, последние минут двадцать, пока шёл рассказ кардинала, она прогуливалась вокруг космолёта, ожидая высадки десанта, и комментируя своё дефиле для бабы Даги, которая вместе с Бадмой сидела в теньке, тоже не зная, что и думать. Катафалк приехал — и стоит себе закрытым: ни слуху, ни духу из него. Вышедший последним Михаил Иванович ситуацию оценил и сгладил мгновенно, сообщив, что у нас чуть затянулось производственное совещание, он приносит глубочайшие извинения дамам за то, что заставил их ждать и приглашает всех на ужин к дону Сальваторе. Дамы извинения благосклонно приняли и обещали на ужин прибыть. Хотя кто бы сомневался.

Баба Дага водила носом, но хранила молчание. Бадма с удивлением и подозрением пощупала ещё влажноватую куртку Тёмы и выудила у него откуда-то с затылка длинную прядь. Придирчиво осмотрела, определила её как тину и презрительно отбросила в сторону. Надежду взволновали мои носки, которые торчали из кармана куртки.

— Ты чего мокрый, Тём? — не выдержал цветок преррий.

— Ох, Бадька, там такое было!.. — закатил глаза под лоб приключенец. Но тут же выкатил обратно. Быстро. Потому что стоявший чуть дальше старший брат не стал подходить, чтобы снова дать ему подзатыльник, а просто отвесил пендаля.

— Только я рассказать ничего не могу, потому что подписку давал, — с каменно-твёрдым видом закончил он, потирая место братского напоминания.

— А ты чего-нибудь давал? — прищурившись, спросила меня жена.

— Бывало, — согласно кивнул я. — В основном — маху. Только не в этот раз. Но болтать лишнего всё равно не буду. Вы, милые дамы, читали «Графа Монте-Кристо»? Или кино, может, смотрели?

Все кивнули в ответ, а пани Дагмара добавила:

— Авилов там очень хорош. Хотя и страшный. И песни великолепные.

— Согласен, баба Дага. И с песнями, и с актёром. На ужине, о котором говорил Михаил Иванович, будет присутствовать настоящий аббат. На старца Фариа похож не слишком, но поведать сможет многое, полагаю, — стоящий рядом Второв согласно кивнул и улыбнулся. — Поэтому прибережём вопросы к падре до вечера. У меня самого их тыщи три примерно.

И женщины растащили нас по домам. Я же уже говорил, что если им что-то интересно, то лесом могут идти не только серые кардиналы и нечаянные богачи, но и логика с физикой?

* Гэть — древнее просторечное однокоренное славяно-русское междометие, используемое в значении выгонять или гнать кого-либо от чего- и кого-либо, в том числе и от себя (уйди, пошёл вон, «пшёл прочь» и т.п.).

** Дари́ (также известен как фарси-кабули, афганско-персидский язык) — один из двух государственных языков Афганистана. Салам — привет, бача — пацан, мальчик, дукан — магазин, лавка, шароб — виноградный самогон, — сарбоз — солдат, шурави — советский.

*** ПГУ КГБ СССР — Первое главное управление, ответственное за внешнюю разведку.

Мы с Тёмой и Серёгой стояли у крыльца открытой веранды дона Сальваторе. Жена, подруга и невеста с бабушкой уже заняли места за столиками, что в этот раз стояли полукругом, лицом к стене, на которой висело полотно экрана. Видимо, опять фильм собирались показывать. Я попытался вспомнить навскидку кого-то из известных местных режиссёров, и их шедевры. Получилось так себе. Пришёл на ум Альмодовар, но только фамилией — ничего из снятого маэстро я, кажется, не смотрел. Потом припомнился «Бумажный дом», где обнесли Испанский королевский монетный двор. Но кто там был режиссёром — я не знал. Посмотрим, что сегодня покажут. У Михаила Ивановича работали явно талантливые ребята, все видео, от голограммы приглашения в круиз до недавнего блокбастера «Тайны мёртвого Сантьяго» были на высоте.

— О чём задумался? — пихнул меня локтем в бок Артём.

— Да вот думаю, что за кино будут давать сегодня, — кивнул я на белый квадрат экрана.

— Ага, я тоже гадал. Сперва решил — «Сердца трёх». Потом передумал. Кастинг не подходит, — со знанием дела заявил он.