— Постарайся не дать мне их убить, — проговорил я Серёге ожидаемо глухим голосом.

— А ты — мне, — совершенно внезапно ответил он мне точно таким же, разве что чуть более высоким. Я повернулся к нему и увидел знакомый желтый блеск вместо серой стали вокруг его зрачков. Но страшно мне не стало. Уже некогда было бояться.

— За мной, Свен, — рыкнул я, и мы сорвались в намёт.

До девушки было метров сто, может, с небольшим. Не поручусь, что правда, но мне показалось, что долетели мы за два удара сердца. Негодяев расшвыряли, стараясь не калечить, но и не щадя особо. Здоровые лбы, возрастом помладше брата, но постарше сына. Крепкие, сытые, гладкие. Я поймал себя на мысли, что думал о них, как о добыче. Или еде.

Тех, кто упорствовал в заблуждении, пытаясь нападать второй раз, убеждали более доходчиво, внятно, следуя правилу, что если с первого раза в голову не доходит — мы повторим, мы не торопимся. На «разложить ромашку» ушло, пожалуй, ещё удара четыре сердца.

— Да вы знаете, кто его отец⁈ Да вам всем… — начал было один недобиток, но Серёга вежливо попросил его помолчать. Хорошим футбольным ударом прямо в источник звука. Брызнуло, хрустнуло и хрюкнуло. Потом завыло от боли. Лорд пнул в солнечное сплетение, выключая звук. Так же, по-манчестер-юнайтедски, широко. Вот оно, воспитание островитян.

Я присел рядом с девушкой, что дрожала так, что за неё стало страшно — не припадок ли. Она держала зажмуренными глаза, ладонями зажала уши, и даже губы были стиснуты в тонкую белую полоску. Мне остро захотелось подняться и прямо сейчас же вколотить в землю всех лежавших на ней негодяев.

— Дим, что с ней? — взволнованно спросил Лорд. К нему одновременно вернулись серый цвет глаз и рассудительность.

— Испугалась очень. Видишь, как колотит её? Беги за машиной, у тебя дыхалка получше, гони сюда — вдруг в больничку надо? Я как раз тут по пути какую-то видел на карте, но всё быстрее, чем пешком, — и я кинул ему ключи от Раджи. Он поймал их как-то странно, уже на бегу, за спиной и вообще не глядя. Кажется, моё общество на него дурно влияет. Ну, или наоборот, это уж как посмотреть.

— Всё закончилось, всё в порядке, тебе никто и ничего не угрожает, — начал я говорить тем самым тоном, что наиболее подходил ситуации — как с маленькими детьми и животными.

Дрожь становилась слабее, но не утихала. Я изо всех сил боролся с желанием обнять ей, или потрясти покрепче. На судебной психиатрии нам рассказывали, что такое помогало не всегда. И лишь когда она попробовала сесть, не открывая по-прежнему глаз, я осторожно поддержал её под локоть. Он дрогнул, но не вырвался.

Девушка открыла один глаз. Он был непередаваемо-сапифрового оттенка. Такой глубокой синевы летнего вечернего неба я не видел никогда прежде. Чёрные волосы, спутанные и забитые ветками и травой, смотрелись вокруг бледного лица грозовым облаком или воронкой смерча. Кожа была светлая, щеки и шея покрыты румянцем от недавнего бега и испуга, на щеке царапина, видимо, от ветки. Открылся и второй глаз, точно такой же, но вместе они выглядели совершенно нереально, словно океан и небеса одновременно.

— Всё хорошо, больше некого бояться, тебя никто не обидит, — повторил я, заметив, что её ладони уже не так сильно притиснуты к ушам, и вдруг, неожиданно для себя самого, закончил:

— Людмила.

Спасенная вздрогнула, хоть это и сложно было заметить — дрожала она не переставая.

— Вы меня знаете? — спросила она, и, клянусь Богами, этот голос подошёл бы ангелу, если бы была уверенность в том, что ангел — женщина.

В это время с дороги, перелетев двойную сплошную и бордюр, прискакал Раджа, развернувшись с юзом так, чтобы закрыть нас бортом от дороги. Я аж онемел. Про навыки Ланевского в части экстремального вождения разговор как-то не заходил, ну да Бог с ними, с навыками. Поражал сам факт того, что полноприводный пикап так в принципе может, потому как не вязался с моими, скромными, правда, познаниями в физике.

Лорд обежал машину спереди, как дикого коня. Кажется, он тоже был слегка обескуражен. На ходу сорвал с себя плащ и бережно опустил на девушку, не коснувшись её руками. Мы сидели вокруг неё, не сводя глаз. Она поправила плащ величаво, будто это была императорская мантия, но вместе с тем таким лёгким и естественным движением, словно этот предмет гардероба был ей привычен до полной незначительности. И сказала:

— Благодарю вас, ясновельможные панове, за моё спасение от разбойников. Я Людочка Коровина, и мне нужно к бабушке.

Грация княгини. Голос ангела. Глаза Небес. И полное, остро очевидное, пугающее до бессильной злобы, отсутствие мысли во всём этом. Она была сумасшедшая. На Серёгу было до боли грустно смотреть. Он словно обрёл внезапно веру в человечество — и тут же потерял её.

— Людмила, мы отвезем тебя к бабушке прямо сейчас. Ты помнишь адрес? — тщательно сдерживая голос и лишние слова, спросил я.

— Да, мы живём с бабушкой возле школы, — кивнула девушка, распахнув чудесные глаза. Я почувствовал, что Ланевский сейчас завоет и пойдет грызть лежачих. Потому что сам хотел того же.

— А номер школы знаешь? — без особой надежды, но стараясь не показать этого, спросил я.

— А там два номера, — прозвенел ангельский колокольчик, — три и четыре! — Цифры она показывала на пальцах обеих рук. Пальцы были тонкие и изящные, любая пианистка, скрипачка или арфистка убила бы за такие.

— А какой из них первый? — включился со своей логикой Ланевский.

— Три! — звонко ответила девушка, показав на левой руке четыре пальца.

— Разрешите ли помочь Вам пройти в экипаж, прекрасная пани? — а вот от него такого голоса я точно не ожидал. И выглядел он так, будто воочию увидел Богородицу.

— Окажите честь, ясновельможный пан.

Ланевский осторожно обернул свой плащ вокруг спасенной, бережно и легко поднял её на руки и развернулся. Я еле успел подхватиться и открыть им заднюю дверь. Лорд бережно усадил внутрь барышню, втянулся, по-другому не скажешь, следом в салон сам и закрыл дверь. Я остался один в мокром парке, в полной тишине, перемежаемой стонами и всхлипами рассыпанных вокруг тварей. И тут услышал звук движков по меньшей мере двух машин.

Шерсть, едва улегшаяся было на загривке, начала подниматься снова. Отшагнув назад, я опустил задний борт, на котором мы не так давно изучали историю родного края, и сжал пальцы на черенке малой саперной лопатки. Кто бы там не ехал — моих я им не отдам. И я почему-то был совершенно твёрдо уверен, что неожиданно выпавшая из лесу Людочка Коровина теперь тоже моя.

Двери остановившихся машин открывались тихо, тише, чем работали двигатели. Но я был уверен — вышло пять человек. Крупных, тяжелых, судя по звуку проминаемого ими дёрна. Никогда не задумывался, что при нажатии ногой дёрн мог издавать различные звуки, в зависимости от веса, температуры и влажности. А он, оказывается, мог. Я просто не знал, как слушать.

— Дмитрий Михайлович? — голос был знакомым, хоть и звучал напряженно. Я слышал его не так давно. Он ещё про концерт шутил, вроде бы.

— Слава? — не выходя из-за Раджи, и уж, ясное дело, не выпуская из руки лопатку, спросил я.

— Так точно, я. Со мной четверо и ещё двое в машинах. Разрешите подойти?

— Валяйте, — не по Уставу ответил я, внезапно почувствовав, что слишком устал для Устава.

Из-за капота Раджи, держа руки на виду, вышел здоровенный Слава, тот, что целый Вячеслав. Следом за ним так же без резких движений вышли ещё четверо. По плавной походке и грации было ясно — спецы.

— Командуйте, — коротко пробасил громила, обводя взглядом рассыпанные в разных позах лепестки ромашки.

— Нужно помещение за городом, неприметное. Это говно — туда. Оказать помощь, но только чтобы не сдохли. Врачами можно пренебречь. Один борт за мной, так же скрытно — нам ещё поездить придется. И связь обеспечь, — говорил, вроде бы, я, но, кажется, кто-то совершенно другой, лишенный эмоций и вовсе не уставший от перелёта, кучи информации и этой, финальной, надеюсь, заварухи.