— Это значит, что рефлексировать нам некогда — у нас дел за гланды. И выезжать надо скорее. Волки там уже час как воют, охрипли уж, поди. Грех так над роднёй издеваться, — окончательно перевёл стрелки я.

Раджа летел по двухполосному шоссе, которое совсем недавно было четырехполосным. Вокруг проносились перелески, поля и населённые пункты, названия которых ни о чем не говорили ни мне, ни Тёме, ни Серёге, ни даже Миле — она в этих краях не бывала никогда, хоть и прожила всю жизнь рядом. Полей было много, и все ухоженные — не то, что в Подмосковье, где за каждым кустом или коттеджный посёлок, или поле, заросшее такими чапыжами, что и на поле-то не похоже. Мы трепались по пути обо всём, поэтому выяснили, что даже всезнающий Головин ничего про здешние Романовичи, Горбовичи и Амхиничи не слышал. Зато, увидев указатель «Чаусы — 12 км», вспомнил, как однажды в госпитале попалась ему книжка про военврача, который куда-то в прошлое провалился. Врач тот, со слов Артёма, был какой-то заурядный, хотя вроде бы мужик хоть куда, а в целом книжка очень понравилась и запомнилась. Он даже про автора в сети поискал, чего бы ещё интересного почитать у него. Нашел целую серию про «попаданца» в Отечественную войну 1812 года — та тоже классная была, и про оружие там было интересно написано. Тогда он, как сам сказал, полтора месяца на больничных харчах отъедался, времени было — вагон, от души почитать удалось. Вот автор тот, Анатолий Фёдорович Дроздов, оказался родом из тех самых Чаус, до которых было рукой подать. Но мы до них всё равно не доехали.

Утром, доев общий завтрак и поприветствовав проснувшихся рано бабушку и внучку, разделились: Бадму с Дагмарой под присмотром Славы и его ребят направили по магазинам и ещё каким-то делам, а сами прыгнули в Раджу, едва только начало светать. Поэтому на место прибыли, когда солнце ещё не оторвало от горизонта нижний край. Навигатор упорно отказывался проводить нас поближе к лесу, убеждая то свернуть в ручей, то в чисто поле, то бросить машину и идти дальше пешком. Но мы лёгких путей не искали, а тяжелых не боялись, да и техника позволяла. Поэтому нашли какую-то стрёмного вида колею, видимо, от сельхозтехники, и прямо по ней выехали к холму, который будто бы выглядывал из леса. Или выходил, но остановился на самом краю.

Пока народ разминал спины, я осмотрелся. Именно это место мы и искали. Ручеёк журчал ровно так, как и положено, и дуб высматривал нас, казалось, от самой дороги, словно заждался. А на приметном камне возле него сидел тот самый ворон. Ну, или другой — по ним непонятно.

Мы забрались на холм, причём Милу Лорд занес на руках, привычно подхватив ношу, казавшуюся воздушно-невесомой, будто облачко, в своём нежно-голубом пуховичке. Она так радовалась любой обновке, что становилось даже немного неловко. Но, видимо, понять истинную ценность вещей дано только тем, кто был их лишён. А те, кто не ценил того, что имел, воспринимая как должное и обычное, начинали задумываться лишь глядя на искренний восторг, что излучала взрослая девушка по поводу новой одежды, обуви, телефона, простых украшений и косметики. Хотя, пожалуй, задумываться начали бы далеко не все.

На камень приземлился ещё один ворон, а за ним и третий. Из леса раздалось многоголосое карканье наперебой, а вслед за ним — и волчий вой, заставивший Люду испуганно вскрикнуть и прижаться к Ланевскому ещё крепче, а Головина — достать пистолет так быстро, что я и моргнуть не успел. Не обращая внимания на весь этот концерт с балетом, я подошёл к старому дереву и прижал к стволу ладони и лоб. Почему-то показалось, что здороваться с дубом нужно было именно так. И стало как-то легче. Будто даже удалось различить голоса волков, до этого звучавшие единым оперным фоном, а теперь распавшиеся на пять разных партий. И понять, что серые вокалисты не так далеко, как хотелось бы, и продолжают приближаться. А вот вороний грай разобрать не мог — слишком много черных птиц слетелось за пару минут.

Развернувшись к солнцу, прислонился к дубу спиной, испытав что-то похожее на то, когда маленьким привалишься к отцу или деду — покой, тепло, силу и заботу. Глянул на часы, пытаясь вспомнить, как там правильно надо ориентироваться по стрелкам и солнцу, чтобы найти юг. Но решил, что светило вряд ли конкретно сегодня решило из вредности подняться на небо с какой-то неожиданной стороны. Края далеких деревьев и крыши домов почти касались его, так что если не придираться к градусам и прочим секундам долготы и минутам широты, в которых я всё равно решительно ничего не понимал — восток был прямо передо мной. А дюжина аршин — всего двенадцать шагов, или даже меньше с моим ростом. Не сводя глаз с намеченной линии, прошёл неторопливо всё расстояние. И только остановившись увидел, как Головин, казалось, не отрывая ног от земли, перетёк вперёд, как фигурист по льду, и оказался между Ланевским с Милой на руках, и лесом, что шумел позади меня. И навёл ствол на ближайшего волка.

— Тёма, нет! — резко сказал я. Но шевелиться не стал. Не потому, что волков испугался, а потому что прямо подмётками ботинок чуял, что набрёл на нужное место.

— А вы хрена ли рычите? Своих не узнали? Сажай всех на хвосты, и пусть тишину мне устроят! — пальцем я ткнул в самого здорового, что стоял впереди всех, прижав уши к затылку и оскалившись. Пока я говорил, уши поднялись и зашевелились, а складки и морщины на морде разгладились, губы опустились, скрыв клыки.

— Другое дело! И всем своим объясни! Тём, у тебя совершенно случайно металлоискателя нет ли? — повернулся я к Головину, утратив к серой родне всякий интерес.

Тот стоял, словно бронзовая статуя чемпиона по стендовой стрельбе, и на вопрос не отреагировал никак.

— Серёг, поставь Милу на землю и пни его, что ли, чего он озяб-то? Нам до Полоцка ещё ехать сегодня, — обратился я к Лорду. Тот осторожно опустил невесту, но пинать Головина не стал — тот сам отмер:

— Ты так в них уверен, Дима? Это дикие звери, вообще-то, — сомнительно спросил он меня.

— На себя посмотри, — буркнул я в ответ. — Есть чем прозвонить земельку, или прям так рыть начинать?

Артём медленно опустил руки с пистолетом, но убирать его не стал. Подошел ко мне, но тоже хитро, не поворачиваясь к стае спиной, и протянул левой рукой лопатку чёрно-желтого металлоискателя, какими обычно в присутственных местах охрана водит вдоль туловищ посетителей.

— До метра вниз опознает драгметалл. Но на «чернину» надо перенастраивать. Чего искать будешь, Куклачёв? — хмуро спросил он, продолжая внимательно смотреть на лесную группу сопровождения.

— Сам ты Куклачёв! — обиделся я. — Он же кошек дрессирует. Дедушка Дуров тогда уж.

— Дедушка дурень, ага. Хорош трепаться, делом займись. Вон кнопка там зеленая сбоку. Цвета различаешь, циркач? — судя по интонации, ему было как-то некомфортно тут, на холме. Среди друзей, пяти волков и вороньего грая. Я же по их поводу отчего-то вовсе не переживал. Тем более, что звери уселись вокруг дуба и просто наблюдали за нами, вывалив алые языки между белых клыков. Довольно порядочных, кстати.

Детектор зазвонил почти сразу. Стоило мне провести широкой дугой над намеченным участком полтора на полтора шага, как у одного из углов, ближнего к красно-серой глыбе, раздались сигналы. Звонкие такие, уверенные. Один из волков взволнованно тявкнул, но крупный, сидевший в середине, негромко зарычал, и он притих. Молодой, видимо, нетерпеливый. Как я практически.

Вгрызшись в каменистую почву холма, я думал только о том, что, если Григорий не подвёл, то в дубраве под Полоцком меня ждет памятка и от моих предков. Вспоминая полеты над Полотой и Двиной, и тот громадный дуб, что был в каждом из видений — вполне вероятно, вполне. Рыл я, вроде бы, аккуратно, но когда штык лопатки лязгнул по чему-то железному — почти совсем остановился. Бережно, очень осторожно обкопав, подвёл снизу ладони и вытянул на поверхность сундучок размером с пятилитровую пластиковую бутылку незамерзайки — я как раз на заправке утром такую приобрёл. В России давно перешли на урезанные форматы в три и даже два с половиной литра, а в братской Беларуси традиции чтили: пять — значит, пять. Только весил сундучишко не в пример тяжелее баклажки с синей жижей.