Дом вполне соответствовал сдержанной похвале-рекомендации хозяина: всё было на месте, и всё было по делу. И очень уютно, не то, что в представительском замке. Во взгляде Нади, скользившем по прибрежным улочкам, соседним домикам, яркой местной флоре и сдержанно-колониальной обстановке самого кардинальского жилища можно прочитать многое. Я прочитал: «нам надо такой же». И отметил в памяти узнать у Фёдора или Серёги, обо что мне может встать избушка в этом благостном местечке. Внутренний скептик посоветовал пришить себе пуговку на лоб — чтоб губу застёгивать, когда сильно раскатаю. Фаталист, махнув рукой, заявил: «а-а-а, не дороже денег!» и настороженно принюхался к доносившимся откуда-то сверху по улице запахам. Там явно готовили что-то вкусное, и наверняка — именно для него.

Два дня мы гуляли по округе, в основном пешком, но иногда брали стоящий возле дома минивэн, чтоб прокатиться по побережью. После всех заварух с южанами, я и на местных общительно-звонких чернявых поглядывал без энтузиазма, но в конце концов решил, что так и до паранойи недалеко, плюнув на всё и сделав вид, что успокоился. Очень помогли в этом картины моей семьи на фоне заката — когда солнце уползало за океан, окрашивая покидаемую землю в цвета, каких я сроду не видел. Надя в купальнике, Аня в плавках и Антон в шортах смотрелись просто космически. Тёплый воздух с океана, казалось, сдувал всю суету прошедших дней. Сидя на неостывшем пока песке, слушая местных неизвестных мне птиц, глядя на свет громадины-маяка, я чувствовал себя у Христа за пазухой. Сидя там, за пазухой, не было никакой охоты шевелиться.

На той самой открытой веранде, окружённой красно-оранжевыми и лиловыми цветами, ужинали третий день подряд. Готовкой в доме, где были летняя, открытая, и обычная кухни, жены решили не заморачиваться. Лена, кажется, вообще была, что называется, не по этим делам, а Надя, видимо, рискованно быстро поддавалась тлетворному влиянию буржуазии. Действительно, зачем шляться по магазинам и рынкам, готовить, убираться и мыть посуду, если это можно делегировать? В принципе, вполне здравая мысль. Если есть стабильный источник дохода, позволяющий оплачивать труд специально обученных людей без риска остаться с голым задом на обочине жизни. У меня, силами Серёги Ланевского, такой источник был.

Лорд, кстати, звонил два раза. В первый раз поведал, что они всей бандой-командой решительно обезглавили и оголили филиал, прекратив трудовые отношения с банком. С набором персонала всё шло по плану, как и с работой пока полностью загадочного для меня офиса. А ещё деликатно, в фантазийной форме, до боли напомнившей речи сенатора Кузнецова по громкой связи, рассказал, что какой-то ушлый папарацци случайно запечатлел встречу одного южного золотопромышленника с ещё одним, «вторым» господином. Снимки мгновенно облетели весь глобус, появившись на профильных бизнес-ресурсах. В этой связи почему-то упали акции золотых приисков, три из которых тут же, буквально на следующий день, прикупили какие-то немцы, через третьи, ясное дело, руки. Я вспомнил слова Второва, что правильное управленческое решение обязано давать профит сразу по нескольким фронтам, и его телефонный разговор с неизвестным Гюнтером. Мощный старик был вполне в своём репертуаре.

Второй раз Серёга снова начал со сводки со своих-наших финансовых фронтов, которую я теперь слушал гораздо внимательнее, потому что понимал уже значительно больше. А ещё рассказал про некоторые бизнесы, предположительно имеющие непосредственное отношение к Михаилу Ивановичу, и рекомендовал, если о том зайдет речь, не отказываться в них поучаствовать. А то, сказал, какой-то однобокий я получался инвестор. Недостаточно диверсифицированный. На этом словосочетании я отпустил вожжи внутреннего фаталиста, который, кроме того, что снова проголодался, так ещё и проявил на свою беду интерес к этой беседе. Слушая про ставки, индексы и доли он бледнел и отдувался. На словах про какие-то дивергенты, диклофенаки или деривативы, я не запомнил — вообще чуть лаять не начал. Упрёк в недодиверсифицированности он, да и я, впрочем, восприняли как личное оскорбление, притом откровенно матерного свойства, отреагировав, как нам казалось, вполне симметрично. По крайней мере, проходивший мимо Антон сбавил шаг, а в середине реплики, когда мы прервались на долгий вдох, показал большой палец. Короче, Серёга понял, что зря начал грузить меня на отдыхе, но последние слова оставил всё равно за собой, по-ихнему, по-лондонски. Ими были «сам пошёл ты!», которые он с смехом прокричал в явно докрасна раскалившуюся трубку, которую тут же и повесил. Ну, то есть отключился.

Так вот на третий день, когда Михаил Иванович вернулся в семью, как всегда внешне расслабленный и невозмутимый, как здешний маяк, мы снова зашли поужинать к дону Сальваторе, чей ресторанчик облюбовали Второвы с первого визита в эти края. Я не раз ловил себя на желании назвать хозяина Самвелом, потому что очень уж он был похож — носатый, в теле, с усами и мудрыми глазами в обрамлении хитрых морщин. В бокалах, похожих на крупные тюльпаны, у нас золотился прекрасный местный херес, который внутренний фаталист, видимо, знакомый с творчеством Пикуля, пренебрежительно называл «мадерцей». Солнце почти зашло за черепичные крыши домов возле громадной колонны морского ориентира.

— Напомни-ка, Дима, как ты относишься к старинным кладам? — с хитрым прищуром спросил он, когда мы встали к перильцам, я — покурить, а он за компанию. А я-то было подумал, что это он просто против солнца сощурился. Внутренний скептик, взвыв бранно, саданул по лбу, да не до звона, а аж до хруста. Кажется, даже у меня в ушах зазвенело.

— Ну как вам сказать, — начал я плавно и издалека, пережидая, пока скептик проорётся, опасаясь случайно повторить один из его перлов, бывший бы явно некстати, — пожалуй, всё с той же настороженностью. Но уже чуть получше. Если только их не придется потом раздаривать под шаурму у Абрагима. То есть Сулеймана.

Второв начал улыбаться с первых моих слов. К середине уже смеялся тихо. А под конец подставил мне правую ладонь, по которой я с удовольствием хлопнул.

— Кажется, Надь, наши мужья опять затеяли какую-то, как мой говорит, каверзу, — раздался совсем рядом заинтересованный голос Лены. Она подошла и обняла Михаила Ивановича сзади.

— Везёт тебе, Лен. Мой вот ничего не говорит обычно. Только потом каждый раз обещает никогда и ни за что так больше не делать, — с наигранной сердитостью в голосе ответила Надежда, хотя глаза улыбались двумя радугами.

На мои немедленные попытки выяснить детали надвигавшегося приключения Михаил Иванович только загадочно улыбнулся и предложил поговорить об этом завтра. Видимо, тоже знал эту старую хохму:

— Знаешь, как гарантированно заинтриговать человека?

— Как?

— Завтра расскажу!

Я выдохнул дым, вдохнул и выдохнул приятный аромат напитка из бокала-тюльпана, обнял Надю и, казалось бы, полностью переключился на другие разговоры. Но внутренняя банда продолжала наперебой предполагать, что же могло заинтересовать всесильного Второва в этой части планеты. Вряд ли тут могли быть какие-нибудь источники или следы древнего Гостомысла, от которого, как я предполагал, и вёл свой род мощный старик. Скептик уверял, что от деда всего можно ожидать, а наши вполне могли и до края Европы прогуляться. Скандинавам-викингам же ничего не мешало регулярно грабить эти благостные края? Святослав Игоревич вон тоже в своё время в Константинополь на корабликах удачно скатался. Реалист спорил, уверяя, что досюда славянам добираться было слишком уж затруднительно и долго, а уж тем более возвращаться потом обратно, в родные заснеженные края, если вполне можно было развернуться и здесь. А вот слова гида про лежавшие где-то неподалёку испанские галеоны и очень вероятное, неизбежное практически золото в их трюмах, с его точки зрения заслуживали внимания более пристального.